Золотая акула

Жилет, впрочем, сегодня еще мог сослужить ему, не дай Бог, полезную службу.

Милицейских прибыло четверо: два сержанта с автоматами, дознаватель и опер в штатском.

Следом в квартиру ввалились эксперты, следователь прокуратуры и любопытствующие санитары с трупоперевозки.

Одинцов, предъявив служебное удостоверение, выложил на стол «стрелку», с большим профессиональным любопытством исследованную милицией и дал показания: так, мол, и так, было нападение, адекватно отраженное; мотив нападения, вероятно, связан с его секретной служебной деятельностью.

Трупы увезли, но полковнику пришлось проследовать в отделение для дачи показаний под официальный протокол.

В кабинете, куда его ввели, сидел какой-то потасканный, с воспаленным лицом капитан, жадно хлебавший пиво из горлышка бутылки.

Капитана, как забредшую в магазин дворнягу, с позором из кабинета изгнали, после чего потянулся муторный процесс дознания.

Отвечая на вопросы, Одинцов то и дело хватался за телефон – сегодня ему предстояла серьезная операция, подготовиться к которой помешали эти чертовы уголовнички, и единственное, на что оставалось уповать, – на парней из РУБОПа, данную операцию обеспечивающих.

Впрочем, он, Одинцов, еще успевал…

– Ребята, – обратился, прижав руку к груди, к милицейским чинам. – Дело ясное, чего морочиться? Времени нет, у меня сегодня запар…

– Ничего себе, – присвистнул один из прокурорских. – Запар! Два трупа, а он – как ни в чем не бывало…

– Возможно, сегодня еще парочка приплюсуется, – смиренно доложил Одинцов. – День-то только в начале.

В дискуссию вступил милицейский чин:

– Товарищ, мы все понимаем, но мы же тоже не можем…

– Ладно, полковник, гуляй, – произнес другой прокурорский. – Выполняй план, не отвлекайся.

– Подбросьте до дома, счетчик выходит…

– Сделаем!

Пройдя через дежурку и с неудовольствием покосившись на похмельного капитана, в чем-то горячо убеждавшего сидевшего у пульта старлея, сонно ему кивающего, Одинцов уселся в дежурную милицейскую машину, довезшую его к собственной «волге», стоящей у подъезда.

Время действительно поджимало, операция могла начаться с минуты на минуту…

Проклятая колымага все-таки подкачала, заглохнув на первом же светофоре и категорически не желая заводиться.

Одинцов, вытащив буксировочный трос, замахал руками, призывая коллег-водителей к помощи.

Перспективы его участия в операции стремительно отдалялись, подобно равнодушно проносящимся мимо автомобилям.

Остановить удалось какой-то старенький, с багажником на крыше «москвич», из которого вылез сгорбленный дедушка в шляпе.

– Дерни, отец! – взмолился Одинцов. – Опаздываю! – И пнул в сердцах колесо «волги».

– Машина, конечно, уставшая, – сказал дедушка, глядя на авто Одинцова. – Запрягай, милок. Не знаю, правда, потянет ли мой конек-горбунок…

«Конек-горбунок» в образе дымящего, изъезженного «москвича» потянул, но, с трудом пытаясь включить третью передачу, Одинцов невольно вспоминал образ слепого, ведомого глухим.

Управляя тяжелой, юзившей на гололеде машиной, практически лишенной тормозов, он с содроганием постигал, что дедушка в шляпе – самый опасный вариант помощи. Включая правый поворот, престарелый владелец «москвича», у которого внезапное прозрение одолевало склероз, вспоминал, что лучше повернуть налево, и, не удосуживаясь переключить предупреждающую оранжевую мигалку, сворачивал, когда идущие следом машины шли на его резкий обгон…

«Идиоты! – мысленно проклинал остальных участников движения вспотевший Одинцов, вжимавшийся в сиденье от пронзительного визга сигналов и тормозных колодок. – Куда спешат? Едет дедушка тридцать, пили за ним двадцать пять, если хоть тень риска маячит…»

Одолевая крутой пригорок, «москвич», надрывавшийся изо всех своих последних лошадиных силенок, заглох, едва съехал с его вершины.

Одинцов расслышал безрезультатное верещание стартера. Высунулся из салона, крикнул:

– Ну, чего у тебя там?

– Не заводится, милок, – горестно откликнулся дедушка. – Давай распрягаться, толкнешь меня, может, оживет с разгону-то…

Одинцов, не надеясь на слабенький ручной тормоз, попытался поставить «волгу» на передачу, но безуспешно. Впрочем, благодаря подспущенным колесам тарантас устойчиво стоял на пригорке.

Отвязав трос, полковник уперся в горбатый багажник «москвича», с натугой толкнул машину, покатившуюся вниз…

Пух-пух-пух – заработал движок, и он облегченно вытер выступивший на лбу пот.

В это время затренькал в кармане телефон.

– Ты где? – услышал он голос старшего опера из группы захвата.

– Рядом, в двух шагах буквально… – молвил Одинцов, глядя, как «москвичонок» подает назад.

– Давай быстрее сюда, ситуация, кажется, назревает…

– Понял.

Полковник обернулся, с удивлением обнаружив отсутствие на пригорке «волги».

Стрельнув растерянным взглядом вниз, в сторону односторонней улицы, внезапно увидел ее – неуправляемо, на дикой скорости несущуюся прямиком в зев проезда, из которого тесным арьергардом выезжали, блестя импортным хромом и лаком, два джипа и огромный представительский «мерседес».

Одинцов отвернулся. Он просто не хотел этого видеть…

Сел в «москвичонок», слыша, покрываясь невольными мурашками, отдаленные звуки характерной технической катастрофы. Протянул дедушке деньги.

– Подвези, отец, тут недалеко.

– А машина-то, милок…

– Царствие ей небесно-индустриальное…

Через пятнадцать минут Одинцов принимал из рук старшего группы РУБОП пистолет-пулемет «клин» легкого класса, засовывая его за вонючую дворницкую доху, выданную в качестве спецодежды. В тесном помещении толпились рослые, уверенные в себе бойцы…

Тут были другие менты. Не те, из отделения – чахлые, небритые, в мятых фуражках, с бутылкой пива в руке, как тот капитан с галстуком, закинутым назад, как хвост у собаки…

Скрипя галошами на съеженном оттепелями и ночным морозом насте, Одинцов, с ленцой потягиваясь, направился к шлагбауму, у которого замер обтекаемый полуспортивный «олдсмобиль».

Он, в данную минуту – сторож гаражного кооператива, постучал пальцем в затемненное оконце, наклонился, спросив заискивающе у злобно зыркнувшего на него водителя: