Золотая братина: В замкнутом круге

– Воистину так! – страстно воскликнул Кирилл. И все невольно повернулись к нему.

Шедевр, достойный царицы

Глава 12 Бал Великой императрицы

Петродворец, 12 января 1775 года

Был поздний зимний вечер, в беспросветной тьме лепил густой мокрый снег, несомый порывами сильного ветра. Не приведи Господи в такую погоду оказаться на улице или в голом поле… Окна тронного зала Петродворца были ярко освещены вереницей люстр со множеством горящих свечей, топились печи, огонь пылал в огромном камине. На антресолях музыканты настраивали инструменты. Зал постепенно заполнялся гостями, приглашенными сюда от праздничных столов: белые парики, военные парадные мундиры, роскошные туалеты дам – соревнование драгоценных украшений со всего света. Возбужденные голоса, смех. Несколько в стороне от собравшихся стояли иностранные гости – дипломаты, торговцы, военные, – наблюдали, тихо, сдержанно переговаривались. И все ждали: сейчас должна появиться Екатерина Вторая, могущественная императрица Российская, которая учинила сегодня пир по случаю победы над антихристом Емелькой Пугачевым.

Открылись застекленные двери, замерли по обе стороны лакеи с жезлами. И вот тихий шепот:

– Государыня наша.

– Повелительница…

– Красота райская!

А Екатерина Вторая, в бальном широком платье из голубого атласа, отделанном жемчугами, царственно шествовала по живому коридору, одаривая всех приветливым, веселым взором, милостиво принимая реверансы дам и поклоны мужчин. Медленно шла об руку с человеком лет сорока, высоким, могучего телосложения, с сильными и резкими чертами лица, которому мертвый левый глаз придавал что-то зловещее.

– Потемкин… Потемкин… – шелестело в праздничной толпе.

За Екатериной Второй и Потемкиным легкой, воздушной стайкой порхали фрейлины. Кругом подобострастные, счастливые лица: это же честь великая – на такой бал зваными оказаться! Лишь один человек в праздничном зале был мрачен и хмур. Граф Григорий Григорьевич Оболин, статный, худощавый, с нервным бледным лицом, стоял у мраморной колонны вместе с другом своим (еще с отроческих лет), графом Петром Ивановичем Паниным, несколько дней назад вернувшимся с Урала. Григорий Григорьевич, хоть и на расстоянии, в упор рассматривал Потемкина и яростно шептал в волосатое ухо Панина:

– Что она нашла в Потемкине? Страшен, толст, безобразен. Да к тому же одноглаз!

– Не скажи! – усмехнулся Петр Иванович. – Не скажи, Григорий Григорьевич! – И продолжал тихим голосом: – Матушка наша императрица в этом толк понимает. И не нам судить. А что тебе по второму разу выбор не вышел – смирись!

Одна придворная красавица наклонилась к розовому ушку другой:

– Графушка Григорий Григорьевич Оболин у матушки нашей отставку получил. До спаленки так и не доскребся, от ворот поворот!

И в это время музыканты на антресолях заиграли первый менуэт. Екатерина Вторая протянула руку Потемкину.

– Не откажи, Григорий Александрович!

– Государыня моя! – пробасил князь Потемкин. – Как можно! Солнце наше красное!

Императрица российская вместе с Григорием Александровичем Потемкиным начали танец. За ними выстроились другие пары… И проплыла Екатерина – сияющая, счастливая – со своим кавалером об руку, мимо колонны, у которой стояли два графа – Оболин и Панин. Окаменело лицо государыни, бросила она холодный, надменный взгляд на Григория Григорьевича, в котором можно было прочесть: «Пшел прочь!» Сжал граф Оболин своему другу руку, прошептал:

– Уйдем, Петр Иванович! Прошу тебя, уйдем! Не могу боле…

Оба графа решительно зашагали к лестнице, идущей вниз, к выходу. Волна тихих возгласов прошелестела по залу. Повернули головы в сторону графа Оболина и графа Панина иностранные гости, посмотрели на их спины. Только Екатерина ничего не видела – или не хотела видеть – плыла она в танце со своим новым избранником, и никого больше для них не существовало: только она и он.

Летела графская карета, запряженная тройкой сильных лошадей, через снежную круговерть и темень – к далеким редким огням Петербурга. За широкой спиной кучера через слюдяное переднее оконце кареты в свете двух боковых фонарей были видны только стремительные потоки мокрого снега да крупы лошадей, идущих стремительным наметом. Оба графа, закутанные в меховые накидки, некоторое время молчали. Первым заговорил Григорий Григорьевич – он все никак не мог успокоиться:

– Ну, Катька, кошка блудливая… За все отблагодарила! Не мы ли с графьями Орловыми заговор сподобили, чтобы эту ненасытную бабу – на русский престол! Не мы ли с князем Голицыным, с Орловыми же кровавый грех на душу взяли, когда Петра Третьего… Эх!

– Уймись, Григорий Григорьевич, – сказал граф Панин. – Не Орловы с Голицыным и ты с ними ее на престол подняли – другие бы сыскались. Знать, так перст Господень указал: быть на русском царстве Екатерине Второй.

– Не могу смириться! – прошептал граф Оболин, скрипнув зубами. – Какая судьба сызнова открывалась! Если в ее опочивальню…

– Вот что, Григорий Григорьевич, – сказал граф Панин. – Не можно тебе сейчас одному. Едем ко мне! У императрицы нашей, по случаю победы над Пугачом, свой бал, а в моем доме – свой пир. Мои молодцы гуляют, офицеры славные, что победу сию в ратном деле добыли. Уж второй день гуляют. За чаркой вина отойдешь. А может, чего и надумаем…

Путешествие «Золотой братины»

Глава 13 Поиски графа

Петроград, 26 сентября 1918 года

За окнами кабинета неохотно светлело.

– Теперь вот что… – сказал Дмитрий Наумович Картузов. – Нам нужно решить один принципиальный вопрос. – Комиссар, покуривая трубку, внимательно посмотрел на Любина: – Мы тут, Кирилл Захарович, уж извините, пока вы были в Ораниенбауме, изучали вашу биографию.

– Зачем? – изумился Любин.

– Позвольте кое-что уточнить, – как бы не слыша вопроса, продолжал Картузов. – По отцу – из дворян, верно? – Любин кивнул. – Окончили историко-филологический факультет Петербургского университета, писали диссертацию по истории, тема – «Литературные памятники времен Екатерины». Так?

– Совершенно верно. В конце университетского курса я поменял квалификацию, решил стать историком, и диссертация стала как бы переходом от литературы к истории, в результате получил диплом доктора искусствоведения. Но я не совсем понимаю…

– Немного терпения, Кирилл Захарович, – остановил Любина Картузов. – В двенадцатом году принимали участие в студенческих беспорядках, были арестованы. Тут у нас сведения обрываются. Что было дальше?

– Отсидел четыре месяца в Крестах, пока велось следствие. Потом выпустили…

– Наш парень, – с некоторым удивлением ввернул Василий Белкин.

– Ни в каких партиях не состояли и не состоите. – Дмитрий Наумович отложил в сторону лист бумаги, в который заглядывал во время разговора.

– Совершенно верно, – подтвердил Любин. – Не состою. Я предан истории России, а политика…

– У нас еще будет время поговорить на политические темы, – продолжал Картузов. И после паузы добавил с улыбкой: – Я на это очень надеюсь. Сколькими языками владеете, Кирилл Захарович?