Золотая кровь

…или к дону Каро.

Она даже не заметила, как оказалась у ворот охраны. На выходе обычно никого не проверяли. Покинуть Голубой холм мог любой желающий. И Эмбер не стала задерживаться. Слишком хрупкой стала её защита, и риск, что кто-то заподозрит в ней эйфайра, вырос многократно.

Сеньор де Агилар попросил её остаться и помочь разобрать вещи в его кабинете, раз уж она, вернее, он, Эмерт Лино Вальдес, нанят прямо сегодня. Сеньор де Агилар очень торопился, хотел быстрее собрать какое-то устройство, и толковый помощник в этом деле ему был просто необходим. И Эмбер не могла отказаться, чтобы не вызвать подозрений. К тому же, это была лишняя и просто великолепная возможность поближе познакомиться с домом, так что ей пришлось остаться, хотя это и было очень рискованно.

Эрр Морис какое-то время наблюдал за ней с видом человека, который оценивает скаковую лошадь перед тем, как сделать на неё ставку. И его рукопожатие было точно таким же, оценивающим. Он стиснул в своей крепкой жилистой руке её ладонь с такой силой, что казалось: кость треснет пополам. А потом ещё немного удержал руку, произнеся нараспев, с явным северным акцентом:

– Весьма и весьма рад.

Он сверлил Эмбер взглядом светло-голубых глаз, и она даже кожей чувствовала, как этот человек пытается составить о ней мнение и никак не может с ним определиться. У него совершенно точно было отменное чутьё, потому что именно оно подсказывало ему, что с Эмбер что-то не так, есть в ней какая-то странность, но глаз уловить этой странности не мог. Вот эрр Морис и пялился на фальшивого Эмерта совершенно беззастенчиво, да так внимательно, что Эмбер ничего не оставалось, как постараться углубиться в разбор багажа своего нового хозяина. И она приступила к этому делу с небывалым рвением, и через час всё уже было разложено и распаковано. Её аккуратность и быстрота произвели такое впечатление на сеньора де Агилара, что, увидев плоды её трудов, он даже присвистнул и снова похлопал Эмбер по плечу.

— Да ты талантище, мой друг! Просто талантище! Я бы возился с этим дня три. А то и неделю.

И лучше бы он совсем её не трогал, потому что это было второй причиной, по которой Эмбер хотелось как можно быстрее убраться из особняка.

Всё то время, пока она разбирала коробки, сеньор де Агилар стоял рядом, наблюдая, как бы новый помощник чего не разбил, и Эмбер казалось, она всем телом ощущает ту боль, которая терзает этого человека. Эта боль жгла и иссушала так мучительно, как если бы Эмбер сама стояла рядом с кузнечным горном, испытывая кожей нестерпимый жар. Не просто жар… Словно огненный гвоздь вонзался ей в голову.

Любой эмпат может ощущать другого человека, как себя, и чужую боль и страдания, как свои собственные. С одной стороны — это преимущество, и оно позволяет им с лёгкостью перевоплощаться в других людей, выдавать себя за них, повторяя их манеру поведения, жесты, речь и темперамент. Но, в то же время, достоинства являются и недостатками. Всеми этими чувствами при копировании эмпаты проникаются столь сильно, что испытывать их начинают по-настоящему. И Эмбер никак не могла отгородиться от той боли, что терзала сеньора де Агилара. Как ни старалась, а не могла.

Обычно она умела отсоединяться от переживаний. Этому её научил шаман Монгво. Ведь без такой практики эмпату очень трудно было бы жить в городе, где каждый день наполнен страданиями, смертями и болью каких-то людей. Особенно в Тиджуке, районе не самом богатом, где иной раз матери выбирают между куском хлеба для себя или своего ребёнка.

Представь, что твои крылья — это паутина, или нити, или ветви дерева… Сплети из них кокон, сквозь который ты не будешь видеть ничего. И тогда ты сможешь не чувствовать. Не каждому ты можешь помочь, пусть даже сочувствием… И не каждому нужно твоё сочувствие, даже если он страдает. Страдания — это урок, это испытание, которое боги посылают человеку, чтобы научить его чему-то. Вмешиваясь, ты можешь помешать человеку усвоить его урок. Помни об этом каждый раз, когда собираешься проявить сострадание. Помни и взвешивай, и не одаривай никого сочувствием и помощью просто так. Потому что твоё сочувствие — это колодец, и, если каждый зачерпнёт из него по ведру, что в нём останется? Пить можно давать только тем, кто и в самом деле умирает от жажды. Только тем, кто истинно нуждается…

Но сегодня мудрость старого шамана ей помочь не могла. Как она ни пыталась сплести кокон и отгородиться от той боли, что испытывал хозяин дома, у неё это никак не получалось. Она искоса поглядывала на сеньора де Агилара, пытаясь уловить источник боли, но не могла понять, что его терзает. Рассеянный усталый взгляд, глубокая складка между бровей, что с ним такое? И в итоге не удержалась, всё-таки погрузилась глубже и взглянула на его ауру…

Взглянула и обожглась. Ничего подобного раньше ей видеть не приходилось! Алое пламя над головой сеньора де Агилара трепетало подобно короне, а затем сгущалось в толстое раскалённое веретено, которое насквозь пронзало его голову. Будто в глаз ему воткнули огненную пику. А поверх неё голову стискивал тёмный обруч, проходивший через виски.

Так вот что это за боль!

Лекари называют её эмикрания*…

Она лишь слышала об этой болезни, но никогда не видела сама. Говорили, что это болезнь богатых и благородных — мучительная, изматывающая боль, от которой нет лекарства. Говорят — это наказание божье за гордыню. И вот теперь, столкнувшись с ней впервые, Эмбер почувствовала эту боль на себе.

Эмбер иногда видела людские болезни — тёмные сгустки, похожие на присосавшихся к ауре человека мохнатых чудовищ. Иногда они напоминали огромных мокриц, иногда морских ежей, осьминогов или паутину, или кляксы, будто оставленные на бумаге нерадивым учеником. По ним она могла определить, насколько сильна болезнь и как скоро приведёт к смерти. Она могла видеть и раны. Если кого-то пырнули ножом или всадили пулю, то это было просто белое пятно, сквозь которое из человека утекала сила, иногда медленно, а иногда стремительно. Только этим умением Эмбер пользовалась крайне редко, ведь, чтобы это видеть, нужно тратить свои собственные силы, а их она всегда экономила. А уж про то, чтобы кого-то лечить, и речи не шло. Хотя она могла иной раз помочь чем-то простым: утихомирить зубную боль, снять жар…

И вот сейчас она почувствовала, как внутри неё рождается какое-то тревожное чувство, не дающее ни на чём сосредоточиться, заставляющее раз за разом смотреть на этот источник боли.

О, Лучезарная! Только не здесь! Только не сейчас!

Она едва сдержала свой порыв.

Всё ведь просто: она может ему помочь. Может отвести эту мучительную боль, ослабить её. И тогда сеньор де Агилар просто захочет спать, и во сне боль уйдёт совсем.

Только зачем ей это?! Зачем помогать врагу?! Она в этом доме совсем с другой целью! А он пусть страдает и дальше, должны же эти люди тоже страдать за то, что сотворили!

Но желание помочь пришло из ниоткуда и накрыло её с головой, потому что эта боль терзала и её, мучительно и изматывающе, и отсоединиться от неё она никак не могла. Эмбер подождала, пока эрр Морис выйдет из кабинета, обернулась и посмотрела на сеньора де Агилара, который, стоя на небольшой лесенке перед шкафом, рассеянно листал какую-то книгу.

Он не впервые испытывает эту боль. И даже привык терпеть. Она видела его силу воли, с которой он сдерживался, заставляя себя разговаривать с людьми, слушать других, отдавать распоряжения… От него пахло лауданумом, видимо, он принимал его на ночь. Но Эмбер знала: от этой болезни лауданум не поможет.

Она подошла и поставила ящик на стол рядом с лесенкой, на которой он стоял, чтобы оказаться поближе и ощутить его ауру. Как она успела заметить, сам хозяин дома не обладал какими-то способностями, иначе давно бы уже понял, кто она такая. Поэтому сейчас, когда они были в кабинете вдвоём, она могла не опасаться. Эмбер посмотрела на закрытую дверь…

Крылья медленно распахнулись, превращаясь в золотое облако, и его край коснулся алого пламени над головой сеньора де Агилара.

– Голова сегодня что-то болит, – пробормотал он рассеянно, обернулся и тронул пальцем висок.

– Это, видимо, от дождей, вон, видите, опять льёт, – ответила Эмбер негромко. — Вы приехали с севера, не привыкли ещё к нашей жаре.

За окном, и правда, полило, как из ведра. Жаккарандовые деревья не соврали.

– Не в жаре дело и не в дождях, – ответил задумчиво сеньор де Агилар и посмотрел на книгу так, будто забыл, зачем вообще взял её в руки.

– А в чём же?

– Не знаю… В этом доме. В этих запахах. В проклятых цветах и воспоминаниях… наверное. Кажется, что они вонзаются тебе в голову огненным кинжалом. Но… Неважно, – он захлопнул книгу и засунул на первое свободное место на полке.