Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
– Нет, бывает, что снег на петровки выпадает, – сказал Силин.
– А зимой оттепель, снег сойдет и покажутся почки, – сказал Егор.
– Это не закон, – сильно подчеркнув «не», сказал Очкастый, – а есть закон развития общества. Человек родится, потом детство…
– Потом лениться начинает…
– И его строжить приходится…
– А уж потом борьба опчества, – сказал Силин, – из-за девок, за деньги. Кто за нож, кто кулаком, рублем… А кто тихо трудится и всех перетерпит.
– Современное философское ученье! В обществе должен
– Против насилия! – сказал Студент.
– Какое это насилие? – встрепенулся Пахом, впервые слушавший подобные разговоры.
– Это они так рассуждают! – сказал Голованов. – Власти быть не должно, а мы ее выбрали. Другие говорят, в государстве должна быть власть выбрана, как бы примерно у нас на прииске. А разве дело во власти? Не все ли равно, какая власть?
– И что же?
– Это какой человек! Какая душа у него!
– Бог-то знает! Нет власти не от бога! – сказал сектант Кораблев.
– Ты толкуешь, – заговорил Егор, обращаясь к Студенту, – что все обеднеют, и придется идти в рудники и на фабрики, что там будет труд на богатого и что так будет лучше. Люди наберутся гнева, сломят старое устройство. Это в других странах, это и у нас будет, говоришь. А как же человек может трудиться у машины, если он голодный? Вот на пароходе есть машина и при ней машинист. Его кормят хорошим обедом. Машина требует сноровки, человеку надо выучиться, чтобы она работала. Ему силу кто даст? Надо желать, чтобы человек всегда сохранил себя и семью. Ты думаешь, мы насилья не видали? Мы от него ушли. Мы видели, как народ на фабрики уходит.
– Богатые должны по природе своей делать насилье трудовому рабочему человеку. Это закон, от которого никому не уйти! – сказал Полоз. – Значит, все гибнет! Выживают сильные.
– Вы очень ловко применяете современные поиски социалистов к собственной выгоде. Да-да! Торгуете! – сказал Студент.
– Какие разговоры! – Пахом плюнул, надел шапку и ушел.
На его место вышел Илья.
– А кержаки не пьют и не едят из одной посуды! – сказал он.
– Да, мы так! – сказал Кораблев.
– А что же? – сказала молодая кержачка. – Из грязной посуды пить? Сравни кержаков с православным… Сравни свою руку с моей…
Кержачка забрала рукав ватной куртки. В кости ее рука была шире, чем у Ильи.
– Вот будет революция, и всех кержачек отдадут замуж за чувашей, – насмешливо сказал Очкастый. – Вот и будет насилье свободного капитализма над патриархальным крестьянством. Деревни разорят, возникнут фермеры, хуторяне. А мужики хлынут в города, начнут продавать девок в бардаки к богатым фабрикантам!
– Господа! Не занимайтесь провокацией! – сказал Студент.
– Нет, мы работаем. Нам ведь семьи кормить, – сказал Кораблев. – Мы не знаем новой грамоте. А по-старому только умеем. Что же смеяться.
– Кержачки выкидышей не делают, как в городе. В бардаки не ходят! –
сказала богатырь-староверка.– Разве кержаки царю не служат?
– Безропотно! И наград не просят!..
– Видишь, какая отсталость! Реакция! Кому они нужны, неграмотные дети! – сказал Очкастый, поглядывая на Студента.
– Работники. Тебя же кормят!
– Я прокормлюсь…
– Бумагой-то!
– Зачем, кому нужна ваша справедливость? Вон сгубили семью! – сказал Кораблев.
– А ты как понимаешь, что у нас за республика? – спросил Силин у Студента.
– Со временем все захватит капиталист. Это и я скажу. Капитал должен, он хочет все захватить, как более сильный, как угнетатель более умелый в современной жизни. Он поставит машины. Но если все вы будете эксплуатируемые, то это заставит вас объединиться. А пока…
– Пока держимся!
– Неустойчиво и не вечно, – подтвердил Голованов.
– А мы и вечно не хотим!
– А что вечно! Вон сама земля, говорят, не вечна. Солнце остынет…
Кто-то толкнул Студента кулаком в плечо.
– А что же ты сюда пришел? Если тут нехорошо?
– Я пришел мыть, как все! Я же человек!
– Я бы на твоем месте мотал бы отсюда к капиталисту в приказчики, – сказал матрос, обращаясь к Очкастому.
– Вы гнилье народники! – сказал Полоз.
– Нет, мы, неграмотные, эту землю раскопали, работали тут. Ничего не зная, каждый для себя. И не знали, что будет с землей и с нами, и хотели себя узнать, сможем ли мыть обществом, – сказал Силин, – не знали, кто прав, и допустили вас к себе, и еще Егор отдал людям, и я прошел его следом и не препятствовал… Мы запахали на Амуре, а теперь открыли золото. Конечно, теперь стали народники! За что такое оскорбление?
– Каким он людям отдал? Какому классу? – крикнул Полозу матрос. – Ты ведь в Америку на деньги и на золото можешь убежать… Предоставляем!
– Люди хотят жить, – ответил Силин.
– Что же обидного в слове «народный»? – спросил Полоз.
– Насмешка! – отвечал Силин.
– Может, еще всех загребут, как Стеньку Разина, – сказал матрос – А мы ни в чем не виноваты. Смотри, говорят, Амур ожил, во всем мире удивляются, сколько отсюда на Шанхай золота поперло через китайцев. И все идет куда? В английские банки!
– Английским и французским банкирам! – с возмущением сказал еврей, часовой мастер.
– У нас старики еще прежде говорили, что все идет к худу, – молвил Кораблев. – К анархии, словом!
– А если мы начнем вас всех самих вешать, что будет? – спросил у Полоза воронежский мужик. – Ведь мы пока сильней.
– Вот это и надо! Какой бы мор на людей пустить, чтобы вымерло все, остался бы десятый, – сказал молодой высокий голубоглазый старовер, которого еще никто и никогда не видел на прииске.
– Дурак! С кем же тогда торговать! – ответил ему Никита. – Мы-то стараемся, везем товар. Грабим себе, но стараемся для всех! Подумай!