Золотая лихорадка (др. изд.)
Шрифт:
Лодку стало сносить.
– Кто?
– Человек целился, – сказал Егор.
Подняли головы, загнали лодку в залив, взяли оружие и вышли на берег.
– Меня тут стреляют уже не в первый раз…
Когда Егор вернулся, собрав десятину с дальних приисков, дела как посыпались на него.
– Надо запрет на вход на прииск для каторжных! – говорил Силин.
Пришел китаец, помогавший Ксеньке в пекарне.
– Моя раньше работай на пароходе! – сказал он Егору. – На тот год моя хочу
– Что такое ресторан? – спросил Силин.
– Харчевка! – объяснил Камбала.
– Андрюшка опять спиртом торгует, – доложил Гаврюшка.
– Пусть живет, – сказал Силин.
– Че пусть живет? – рассердился Сашка. – Я бы его выгнал.
– Видишь, как он весело играет.
– Мало ли кто играет…
– Еще приехал японец, – сказал Гаврюшка, – у него русских денег нет. Есть иностранное серебро… Как ценить, какой курс? Черт знает! Он привез японские шелка. Хочет открыть магазин. Пускать ли его? Такие шелка, такой красоты, что все сойдут с ума!
Очкастый приехал за хлебом, а потом зашел в контору. Егор сидел там в одиночестве и шил сапоги.
– Я скажу, что я очень рад, что вас выбрали президентом! Егор Кондратьевич! Выбрали лучшего! Конечно, правда! Но, Егор Кондратьевич, постройка пекарни – умное дело, иначе что бы люди делали в такое бедствие! Но что-то я еще хочу вам сказать.
Егор любил шить сапоги, умел шить и любил слушать кого-нибудь в это время.
– Президент должен быть на высоте человеческого понимания. Но есть люди, которые не понимают вашего благородства. И это несправедливо.
– А ты хлеб взял?
– Да… Но у меня к вам есть вопрос. Народ встревожен.
– Чем?
– Люди говорят, что ваша Катя была замужем до брака с Василием.
– Нет, не была – ответил Егор.
– Вы, Егор Кондратьевич, очень смело поступаете. Как можно? Молодые у вас все лето живут невенчаны, и разговоры об этом идут по всем приискам. Все говорят, что свадьбу вы не хотите справлять, не верите в бога, упрекают вас в безнравственности и в богохульстве.
– В Сибири есть места, – ответил Егор, – где живут невенчаны по два-три года. Потом приедет поп и сразу совершит все обряды.
– Другое дело… – Очкастый при каждой фразе клонил голову к плечу.
– Бывает, поп болен, то пьет, то торгует, то сам у богатых, уедет верст за шестьсот и гуляет по неделям…
– То в Сибири!
– И у нас бывало на Каме.
– Но я вам скажу, ваше степенство, что ее отец пил… А вам нужно здоровое потомство. Я вам желаю добра. И, бог знает, здорова ли она сама, такая чахлая! И еще… Народ очень возмущается. Ее отец продал свой участок. А это несправедливо.
– Я с него взыскать не могу, – ответил Егор.
– А есть закон у нас же! Вы сами установили… Участки не продавать.
– Да, есть закон. Но наказывать его не буду!
– Почему? Видишь, как ты выгораживаешь своих! Так они и обманывают
вас, ваше степенство. А вы своим спускаете…– Как же у дегтя стоять, да в дегте не вымазаться? – шутливо отвечал Егор и воткнул шило в кожу.
Толстяка ждал старовер-лодочник. Мешок с хлебом положили на возвышение, на досках посреди лодки и закрыли ватными куртками.
– С сыном Егора невенчанная живет, – сказал толстяк, когда веслами заработали.
– Какая женщина?
– Катька!
– Да она жена.
– Невенчана…
– Пусть живут.
– Это безнравственно. Грех. Если бы он не был президентом, не стоял бы во главе у нас, тогда можно бы не обращать внимания. Он и десятину себе берет, а делится, говорят, со своими.
… Таня и Катерина укладывали рубашки Егора и белье. Сашка вычистил ему ружье. Василий наточил кинжал.
– Куда ты собрался, Копдратич? – спросил Ломов.
– Вода установилась. Все обратно приходят. Теперь я домой съезжу.
– А кто за тебя?
– Сашка и Силин. Они будут править вами всю осень.
Егор долго думал, брать ли Василия. Он замечал, что и Кате хотелось бы ехать. Но ведь надо их там сразу венчать… И с Натальей еще надо все уладить.
«Налетать прямо с хода, с лодки на тройки и в церковь по новой дороге?»
На прииске теперь все в порядке, и все будет хорошо, если кто-нибудь не выдаст. Конечно, пуля всегда может каждому прилететь. Но здесь сами все с ружьями и с характером.
Жаль было оставлять Василия. Но и дела без него нельзя оставить. Только пока Василий тут, Егор мог надеяться на Сашку и Тимоху. Они берегут его, и он помогает им. Егор чувствовал, что надо ехать домой.
«Сердце вещун!» – полагал он.
Приехал Никита.
– Да ты что? Куда это? – спросил Жеребцов.
– И я не железный! – отвечал Егор. – Домой поеду.
– Послушай, Егор Кондратьевич, – сказал Ломов, – мы же тебя выбрали, а ты уезжаешь.
– Да я что вам, нанялся? – рассердился Егор. – Вы на самом деле решили, что я городской голова или американский президент, нет, тут не республика…
– Егор, постой… Ну, дай, Никита, ему стихнуть! – сказал Силин.
– У меня же дом, пашня. Да и семья. К попу надо.
– Да мы же тебя выбирали…
– Я вам говорил, что не согласен. Я не казачий атаман!
– Просим! Не уходи! Порядка не будет… – сказал Никита.
– Будет и порядок. Остается Силин.
– Правильно, правильно! – сказал Камбала. – Поезжай домой. Долго на прииске никогда не живи.
– Что же, я своих детей подведу!
– А как на тот год? – спросил Ломов.
– Да я еще, может, в этом году вернусь.
– Кто участки будет распределять? Люди ушли, места бросили.
– Участки за ними. На тот год к петрову дню не придут – забирайте…
– Мне, по моему характеру, трудно союзников найти! – сказал Никита. – Но я еще, Егор, с тобой поборолся бы…