Золотая тетрадь

— Анна, что-то странное происходит, очень странное. Марион начала навещать Томми, она к нему заходит в любое время, когда ей только заблагорассудится.

— И как она?

— Похоже, после того, что случилось с Томми, она и капли в рот не взяла.

— Откуда ты знаешь?

— Она сообщила это Томми, а Томми сказал мне.

— Вот как. А что он сказал?

Молли изобразила низкий педантичный голос своего сына:

— В целом Марион прекрасно справляется с проблемой. Она делает успехи, совсем неплохие успехи.

— Не может быть!

— Да! Именно так он и сказал!

— Ну что же, по крайней мере, Ричард должен быть доволен.

— Он в ярости. Он присылает мне письма — длинные и яростные письма. И, стоит мне только вскрыть его письмо, при том что той же почтой мне может быть доставлено еще с десяток писем, Томми спрашивает: «И что имеет нам сказать отец?» Марион приходит почти каждый день, часами с ним общается. Он похож при этом на пожилого профессора, который любезно принимает любимейшую из учениц.

— Ну… — сказала Анна беспомощно. — Ну да.

— Вот именно.

Спустя несколько дней Анну призвали в офис Ричарда. Он сам ей позвонил; от переполнявшей его враждебности он говорил отрывисто:

— Хотел повидаться с тобой. Если хочешь, могу заехать сам.

— Но очевидно, этого не хочешь ты.

— Думаю, завтра днем я мог бы выкроить часок-другой.

— Ах нет, уверена, ты очень занят. Я к тебе приеду. В какое время лучше?

— Тебя устроит встреча в три часа?

— Пусть будет три, договорились, — сказала Анна, отдавая себе отчет в том, что она рада, что Ричард к ней не придет домой. Несколько месяцев ее преследовало воспоминание о том, как Томми стоял, склонившись над ее тетрадями, как он листал страницу за страницей в тот вечер, перед тем как предпринял попытку покончить с собой. Только недавно она сделала несколько новых записей, да и то — с усилием. Ей все казалось, что мальчик — обвинение застыло в горящем взгляде черных глаз — стоит рядом с ее локтем. Ей казалось, что ее комната ей больше не принадлежит. А если бы здесь оказался Ричард, все только усугубилось бы.

В три часа ровно она представлялась секретарше Ричарда, говоря себе, что он, конечно же, не преминет заставить ее подождать. Порядка десяти минут — так она решила, вот тот отрезок времени, который нужен, чтобы накормить его гордыню. Через пятнадцать минут Анну уведомили, что она может войти.

Как Томми и говорил, Ричард за своим столом смотрелся настолько внушительно, что ничего подобного она и представить себе не могла. Главное управление его империи занимало четыре этажа в старинном и безобразном здании в Сити. Разумеется, эти помещения не были тем местом, где делался реальный бизнес; скорее, это была витрина, на которой были представлены личности Ричарда и его коллег. В отделке интерьера — все ненавязчиво, все выдержано в соответствии с международными канонами. Подобный офис можно увидеть в любой точке земного шара. С того мгновения, как посетитель проходил сквозь мощные входные двери, все — лифты, коридоры, приемные, — все было долгой, но тактичной подготовкой к тому мгновению, когда он наконец будет допущен в кабинет Ричарда. На полу — шесть дюймов темного густого ворса. На стенах — белые панели, а между ними — темное стекло. Мягкий свет струится непонятно откуда; вероятно, из-за разнообразных настенных растений: ухоженные и направляемые умелыми руками, они тянутся с уровня на уровень, послушно зеленея. Ричард, чья зловещая упрямая фигура была прикрыта безликостью костюма, сидел за письменным столом, больше похожим на зеленоватое мраморное надгробие.

Пока Анна ждала, она изучала его секретаршу; и она заметила, что та принадлежала к тому же типу женщин, что и Марион: еще одна ореховая дева, склонная к лощеной и прелестной неряшливости. Анна внимательно проследила за тем, как эта девушка и Ричард ведут себя друг с другом в те несколько секунд, которые у девушки ушли на то, чтобы препроводить посетительницу в кабинет Ричарда. Она поймала взгляд, которым эти двое обменялись, и поняла, что у них роман. Ричард увидел, что Анна сделала определенные выводы, и сказал:

— Анна, мне не нужны твои нравоучения. Я хочу серьезно с тобой поговорить.

— Но ведь я именно для этого и пришла сюда, правда?

Он пытался справиться с раздражением. Анна отказалась сесть за стол, напротив Ричарда, и вместо этого устроилась на подоконнике, на некотором от него расстоянии. Прежде чем он успел заговорить, на панели его рабочего телефона зажегся зеленый свет, и он, извинившись, ответил на звонок.

— Секундочку, — сказал Ричард извиняясь еще раз; и внутренняя дверь открылась, в проеме нарисовался юноша, державший в руках папку, он эту папку ненавязчиво и в высочайшей степени корректным движением положил на мрамор перед Ричардом, почти что поклонившись, и тут же вышел, чуть ли не на цыпочках, бесшумно.

Ричард поспешно эту папку открыл, сделал какую-то пометку карандашом и собрался было нажать очередную кнопку, как вдруг заметил взгляд Анны и спросил:

— Что-то особенно смешное вспомнилось?

— Не особенно, а просто смешное. Я вспомнила, как кто-то говорил, что важность любого общественного деятеля определяется количеством медоточивых юношей, роящихся вокруг него.

— Полагаю, это говорила Молли.

— Ну да, честно говоря, она. А сколько, могу ли я полюбопытствовать, их у тебя?

— Я полагаю, пара дюжин.

— Премьер-министр вряд ли может похвастать таким числом.

— Осмелюсь предположить, что так оно и есть. Анна, а ты без этого не можешь?

— Я просто стараюсь поддержать беседу.

— В таком случае я помогу тебе. Поговорим о Марион. Ты знаешь, что она все свое время проводит с Томми?

— Молли мне говорила. Еще она сказала, что Марион бросила пить.

— Она уезжает в город каждое утро. Скупает все газеты и проводит время, читая их Томми. Возвращается домой в семь или в восемь. Она способна говорить лишь о политике и Томми.

— Она бросила пить, — напомнила Анна.

— А как насчет ее детей? Она их видит за завтраком и, если им повезет, еще и вечером часок. Я даже думаю, что большую часть времени она вообще не вспоминает об их существовании.

— Я думаю, тебе нужно нанять кого-нибудь. Пока, на время.

— Послушай, Анна, я пригласил тебя сюда, чтобы серьезно все это обсудить.

— Я говорю серьезно. Я предлагаю тебе нанять какую-нибудь хорошую женщину, которая побудет с мальчиками, пока — пока все не устоится.

— Боже, чего мне это будет стоить… — но здесь Ричард запнулся, нахмурился, смущенный.

— В смысле, ты не хочешь, чтобы в доме хозяйничала чужая женщина, пусть даже временно? Не может быть такого, что ты имеешь в виду деньги. От Марион я знаю, что твои доходы составляют тридцать тысяч в год, я уж молчу обо всех дополнительных поступлениях.

— Мнение Марион по денежным вопросам — как правило полнейший бред. Ну ладно, хорошо, согласен, я не хочу, чтоб в доме хозяйничали посторонние. Вообще все это совершенно невозможно! Никогда в жизни Марион не трогала политика, ну никакого интереса у нее не было ко всем этим делам. И вдруг внезапно она начинает кромсать газеты, делать вырезки и разливаться соловьем в духе «Нью стейтсмэн».