Золотая трава

— А вдруг она ничего не знает. Я просил ее не читать газет. Пойми, она ведь никогда не видела океана, она не представляет себе, что это такое. Скажи, Ален Дугэ, не хочешь ли ты прочитать мне это письмо один раз? Все из-за проклятой бури. Душа-то ведь не на месте.

— Но тут почти ничего не видно, Корантен.

— Я посвечу тебе моей зажигалкой. Она так хорошо закрывается, что никогда не намокает. Вот! С первого же раза. И даже нет надобности укрывать огонь, он нисколько не колеблется.

— Давай твое письмо. Посмотрим! «Господину Корантену Ропару, рыбаку у госпожи вдовы Дугэ, Логан» У нее очень хороший почерк.

— Почтальонша тоже так считает. Несколько удивляет только, что она называет меня господином. Не могу привыкнуть к этому слову. Но, кажется, на конвертах его ставят для всех.

— «Мой дорогой Корантен. Хочу вам сказать, что здесь все обстоит благополучно и я окончила до заморозков вскапывать землю за домом. С молока от коровы, которую вы купили, я снимаю все больше и больше сливок. Большое удовольствие иметь такое животное, и я ею очень горжусь. Я не жалею времени, которое на нее трачу».

— А уж она тратит. Она никакой работы не боится. У этой женщины корова не будет ходить с грязными боками. Шкура так и лоснится.

— «Вчера начало холодать. И я сразу подумала, что на вас недостаточно шерстяных вещей. Не надо винить меня в этом. Ведь я еще так недавно вышла за вас замуж. Я не знаю еще как следует ничего о вашей моряцкой одежде, как вы все там одеты, когда ловите рыбу. Я сбегала в город — купила шерсти. Бежала так быстро, что задохнулась и заплакала, придя к торговке. Надо бы мне подумать, что замужней женщине не пристало как козе скакать по дорогам».

— Вот видишь, какая она.

— «Говорят, у вас там плохая погода. Поостерегитесь от простуды. Возможно, вы не сумеете вернуться в порт вовремя, чтобы прийти за мной. Это не помешает мне, что бы ни произошло, появиться у Мари-Жанн Кийивик вечером под рождество. Мы ведь поклялись не пропустить ни одной рождественской мессы до конца нашей жизни, вы знаете почему. Я принесу вам новую фуфайку. Так-то вот. Элена Морван, жена Ропара».

— В добрый час. Я почти услышал ее голос за твоим. Я отлично знал, что это письмо меня излечит. Я очень беспокоился из-за полуночной мессы, ведь до полуночи-то уже недалеко. Но она решила, и одна появится у твоей матери. Она там будет. Она уже несомненно там. Иногда я думаю, что она — чуточку колдунья. Вынь-ка часы твоего отца. Который час они показывают?

— Скоро девять часов. А этот проклятый ветер о нас и не думает. Когда у меня будет своя лодка, я поставлю ей сзади мотор.

— И правильно сделаешь. Я этого уже не увижу. По уговору с Эленой Морван я волен делать что вздумается. Разумеется, и она тоже. Если я решил бы просить ее об этом, она поселилась бы со мной в Логане. Но произойдет обратное — я поднимусь наверх. У нее и у меня достаточно денег, чтобы расширить дом и увеличить загон на две свиньи. Есть там неплохая земля, которую сдают внаем. Заживем припеваючи. Придется мне приобрести новые привычки. Но если из крестьян получаются хорошие моряки, почему бы моряку не стать хорошим крестьянином? Элена научит меня всему, что требуется знать о земле.

— У здешних жителей есть поговорка: корова должна пастись там, где она привязана. Ты нашел свой прикол и свою веревку, Корантен.

Тон Алена Дугэ несколько едок. То ли он ревнует к безмятежности другого, то ли хочет показать свое разочарование при известии, что тот решил оставить рыболовное ремесло, сменив его на труд «землепашца». Океан с его причудами и опасностями — это как-никак движение, свобода. Ты только сам себе хозяин, но вокруг тебя необъятность без конца и края, никому не принадлежащая; полная случайностей ловля рыбы, мужское сообщество и отсутствие мелочной женской суетности. А женщины, один черт знает, что они могут сотворить с вами. Эта Элена Морван, со всеми ее добродетелями, она как-никак — и прикол, и веревка. А Лина Керсоди, если бы она сказала — «да», не заставила ли бы она его чистить овощи на кухне у Лик Малегол? К счастью, она сказала — «нет». У него будет барка с мотором и… привет всей компании! Женщины…

По направлению к носу барки поворачивается, отряхиваясь, потягиваясь, снежная куча. Это Ян Кэрэ — неудавшийся крестьянин. Он прочищает горло, начинает петь, как будто находится в своих гнилых горах на своем гноище.

Когда сегодня утром пошел я за водой, Услышал трели соловья в лесу, и пел прекрасно он.

— Заткнись, — рычит Ален Дугэ вне себя от злости.

— Это я ветер зазываю, — отвечает Ян. И продолжает:

Пел он на своем птичьем языке, забившись в листву, Когда приходит зима, все цветы вянут.

Можно принять это за начало любовной песни, Ален Дугэ уже не может сдержаться. Он способен задушить певца. Но вместо этого он чувствует, как из глаз у него брызнули слезы. Он перевешивается через борт. Ян Кэрэ замолкает. Он не спускает глаз с Алена.

— Ветер, — стонет Ален Дугэ. — Его не хватило бы даже задуть свечу на верху мачты. Свечи, вот чего нам не хватает на этой барке, которая обратилась в гроб без крышки.

— Зачем так нервничать? — спокойно говорит крестьянин. — Еще ничего не потеряно.

— Я не нервничаю. Я пытаюсь извлечь ветер из своего рта, чтобы попробовать сдвинуть это проклятое сабо.

— А пение согревает, Ален Дугэ. Ведь собачий холод.

Корантен уже отъединился от них — он целиком с Эленой. Пьер Гоазкоз обратился в статую — не подает никаких признаков жизни. У его ног внезапно вздымается куча снега, из нее словно бы стремится выскочить стайка мышей. Но появляется курчавая голова, до невероятия курносая. Это вырос из снега юнга Херри.

— Я замерз. Где мы?

— Нигде, — отвечает Ян Кэрэ, гладя юнгу по голове. — Чтобы вернуться, мы дожидаемся ветра. Скоро он задует.

— Я совершенно промок снизу. Что это такое — снег?

— Да, снег. Вставай, пошевеливайся, вставай же!

Мальчуган поднимается. Ян Кэрэ приседает и тщательно ощупывает доски в глубине. Потом он идет к передней банке и шепчет на ухо Алену Дугэ:

— Не пойму, как это получилось. Мы черпаем воду с кормы левым бортом. Лодка на грани затопления. «Золой траве» — крышка!

Ален Дугэ разражается неистовым хохотом. Он изо всей силы хлопает по плечу мужа Элены Морван. Корантен его спрашивает:

— Что с тобой?

— Гроб без крышки подгнил снизу.

Пьер Гоазкоз с усилием полуоткрывает глаза. Он начинает говорить, но голос у него совершенно неузнаваем.

Неужели и впрямь причалят они в стране, Где ночь — всего лишь вечер, а день предвещает зарю.  И все вместе соединилось в вечность, Где нет солнца, отмечающего время.