Золотая трава

— Не Нонна ли это Керуэдан?

— Это — я, — говорит пораженный Нонна, который совсем уж растрогался. — Но как?..

— Корантен мне и о вас рассказывал. Я не очень была уверена, но, когда Корантен говорит о ком-нибудь из своего окружения, начинаешь почти видеть того, о ком он говорит. Вот и получилось так, будто я вас уже раньше видела.

— Вот тебе и раз! — едва выговаривает старик.

Он — в восторге. Мари-Жанн Кийивик пожирает Элену глазами. Внезапно она чувствует, что ей необходимо что-то предпринять, иначе ей может сделаться дурно и сердечная тоска вновь ее обуяет. Ведь она все еще гнездится в глубине ее существа.

— Чего вы ждете, Нонна, почему не наколете дров? Разве не понимаете, что нам нужен хороший огонь, чтобы согреть этих женщин! Они достаточно намерзлись по дороге. За дело!

— Одним мигом, кума, одним мигом.

А сам не двигается с места. Ему нужно время, чтобы переварить испытанное волнение. Бедняга в себя не может прийти от того, что он известен Элене Морван.

— Мужчины, видите ли, ничего не стоят в доме. Битый час я ему твержу, что надо наколоть дров. И вот каков результат! И ведь этот Нонна вовсе не плохой человек, о нет! Но он всего лишь — мужчина. Сейчас намелю кофе.

— Мне бы хотелось немного помочь вам.

— Ни за что на свете! Садитесь, пожалуйста, обе на скамью у кровати. Ну же, Нонна, что я вам говорю! Выдвиньте скамью, усадите их!

Сконфуженный Нонна наконец-то обретает способность двигаться. Он семенит к очагу, схватывает полено в дровяном углу, выжидая нового наскока, который не замедлит на него обрушиться и принесет пользу Мари-Жанн. Нонна вполне доволен, что она его пилит. Элена берет свою компаньонку за руку и подталкивает ее к дальнему краю скамьи, туда, где царит полумгла. Сама же она садится под лампой, потому что середина скамьи занята кипой простынь, вынутых из белой часовни. После всех дневных приключений у Элены вид непогрешимо аккуратный, словно у церковной статуи. Как она умудрилась сохранить в первозданной неприкосновенности свой высокий капор? А ведь у нее нет зонтика. В ее клеенчатой сумке, вероятно, лежит большой платок, которым она покрывается в случае необходимости. Но появляется ли у нее такая необходимость, — думает Нонна, охваченный безграничным восхищением. Однако что может поделать плохая погода с подобным созданьем?

— Пока молола бы кофе, я немного согрелась бы, — говорит горная жительница с лукавой улыбкой.

Она поняла, что Мари-Жанн необходимо было разрядиться, она и набросилась на Нонну. Этот гнев нисколько не умаляет угрюмой приязни, которую она к нему питает. Одним словом, это — лишь видимость гнева, что отлично понимает сам старик. И он подчиняется ее воркотне, зная, что ей необходимо опереться на него и отложить на позднейшее определенные темы разговора, к которым еще не настало время приступить. Вот почему Элена, тонкая штучка, нарочно поддерживает видимость — перепалки между Мари-Жанн и Нонной. И ей это удается. Мари-Жанн еще повышает тон. Можно подумать, что она и впрямь сердится.

— Вот видите, Нонна! Эти бедные милашки замерзают в моем доме. И по вашей вине. Элена Морван пришла с нами повидаться из такого далека, а я должна допустить ее до работы, чтобы она хоть сколько-нибудь согрела свои окоченевшие члены. Стыда на вас нет! Разожги же огонь, вместо того чтобы стоять над нами придорожным столбом.

Нонна вовсе не стоит. Он суетится, как молоденький, вокруг неподатливого бревна. И никак не может вспомнить, куда засунул спички. Элена приходит ему на помощь.

— У вас все же теплее, чем в горах. Я вижу, что Корантен правильно описывал. Дома моряков куда красивее обставлены, чем наши горные. Обидно! Вы разбили кружку?

— Да. Но это ничего не значит. Оставьте. В моем возрасте не всегда владеют своими движениями.

— Голубая кружка. У нас в горах, когда разбивают в хозяйстве голубую кружку, принято считать, что один из детей стал мужчиной.

— Это — кружка моего сына Алена Дугэ.

— Значит, настало время его женить. Вот у вас здесь, на скамье, свежие простыни, вынутые из шкафа. Если нужно приготовить постель, то я это сумею сделать не хуже любого другого.

— Простыни. Да, это — простыни.

— Для вашей закрытой кровати.

— Нет! Нет, нет! Я их вынула для вас. Но тут и дурная погода, и все остальное, и Нонна Керуэдан в моем доме — вот из-за его болтовни я и позабыла приготовить вам постель. С возрастом из-за малейшего отвлечения все путается в голове. У меня, по другую сторону коридора, — большая комната, в которой спит мой сын Ален. Корантен живет под крышей — в мансарде, там все хорошо приспособлено, но тесновато и кровать узкая. Ален предложил уступить вам свою комнату, а сам он поднимется наверх, когда вы приедете к нам. Оставайтесь сколько хотите. Он нисколько не будет стеснен, а даже обрадуется, снова очутившись в том уголке, в котором жил с самого детства до появления у нас Корантена. Послушайте! Поскольку вам хочется подвигаться, забирайте простыни и отправляйтесь готовить себе постель. Я зажгу для вас переносную лампу. Идите обе, а я пока все тут приготовлю.

— Хорошо. Мы пойдем стелить постель. Идемте, девушка.

Зажигая лампу, Мари-Жанн Кийивик тщетно пытается понять, что она упустила. И наконец находит.

— Что за напасть стареть! Вот я и забыла спросить имя той, что пришла с вами. Она примет меня за невежу. А Нонна Керуэдан, который торчит тут без толку, тоже ведь не подумал об этом.

— Я вам все расскажу, когда мы вернемся, — говорит Элена, — покажите нам, пожалуйста, комнату.

Мари-Жанн идет впереди, держа в руках маленькую лампу. Нонна Керуэдан, которому делать пока нечего, все же сумел-таки разжечь огонь. Из дровяного угла он вытащил три больших полена. Старик почти забыл с «Золотой траве» и ее экипаже. Они заняты, как обычно, рыбной ловлей, все в этом убедятся по их возвращении. Они ведь обязаны вернуться теперь, когда эта горная жительница пришла встречать их. Им не остается иного выхода. Нонна заинтригован поведением Лины Керсоди, которая сопровождает Элену Морван. Он тотчас же узнал ее по надетому на ней непромокаемому морскому плащу, который всегда висит на вешалке в коридоре гостиницы; плащ этот принадлежал покойному отцу Лины. Сам Нонна одалживал его иногда, когда лил чересчур сильный дождь, а ему пора было уходить домой. Пьер Гоазкоз тоже. А таких красивых желтых сабо не было ни у кого, кроме дочери Лик Малегол. Но почему не захотела она показать свое лицо? Почему так старательно прятала она свою хрупкую фигурку за более мощный силуэт другой женщины? Совершенно очевидно, она не хотела быть узнанной. Как будто стеснялась чего-то. А Мари-Жанн, от которой обычно ничто не ускользает, вроде бы не распознала под плащом с капюшоном самую красивую козочку Логана. Разве разберешься в том, что творится в голове у женщины? Начиная от Адама и Евы всем известно, что женщины совсем иные существа, чем мужчины. Но Нонна-то ведь не с луны свалился. Он сразу почувствовал в посетительницах сообщниц и понял, что надо им предоставить доиграть игру, не рискуя все испортить неудачно сказанным словом. К тому же он ведь незамедлительно узнает что к чему. Вот и Мари-Жанн возвращается, поглощенная предстоящими хлопотами. Она греет руки над огнем.

— Хорошо, Нонна, очень хорошо. Для мужчины вы не слишком неуклюжи. Если постараетесь, способны, по крайней мере, огонь разжечь как следует. Приготовлю им омлет, у меня как раз есть почти дюжина яиц.

— Можно подумать, что вы плачете, Мари-Жанн.

— Я не плачу, старый пустомеля, я смеюсь. Что у нее за лицо, Нонна! Вы видели ее лицо? Эта женщина способна сотворить чудо, если захочет. Я слыхивала, что горные крестьянки способны творить чудеса.

— Ничуть не удивлюсь. Ведь она — жена Корантена. А и сам Корантен, если вдуматься, внушает полное во всем доверие. Некоторые говорят, что он и болезни способен вылечивать одним своим присутствием возле больного. А уж если он отправился искать себе жену в горы — это ведь тоже неспроста.

— Другой, пришедшей с ней, женщине я уступлю свою кровать. А себе приспособлю сенник там наверху — на чердаке. Она, наверное, еще девушка. Заметили, какая она застенчивая? А возможно, она оцепенела от холода — бедная малютка. В этом возрасте — такие еще хрупкие. А я, со своей дурьей башкой, даже не потрудилась выяснить у нее — кто она? Мы — невежи, Нонна Керуэдан, и вы, и я. Я до такой степени была поглощена Эленой Морван и тем, что она говорила, вот совсем никакого внимания и не обратила на ее подругу. Для меня была важна лишь Элена. Никого и ничего вокруг, кроме нее. Я и до сих пор еще не пришла в себя.

— Не думаю, что вам придется оставлять у себя на ночь девушку, которая пришла с Эленой Морван. По-моему, она из Логана. Она всего лишь указывала, как к вам добраться. При такой погоде не очень-то удобно, а то так даже и опасно, когда не знаешь местности. Наверное, провожатая скоро уйдет.

Мари-Жанн разбивает яйца над миской, которую она вынула из молочного шкафа. Вдруг она замирает.

— Из Логана? Вполне возможно. Ведь я-то в Логане мало кого знаю. Я не как все, Нонна, вы, с тех пор как спустились на землю, вечно толчетесь между набережной и площадью.