Золотая Вспышка

ведро слез.

Но слез не последовало. Как только они пожелали друг другу хорошего утра, а Леон

вызвался пойти, поискать сестру в саду, Олив задала ей такой вопрос, какой она в

последнюю очередь могла ожидать от нее в этот момент:

– Девочка моя, - сказала она, усаживая дочь на диван, - ты ведь собираешься вернутся в

школу?

От изумления, Розе показалось, что она уже в который раз лишилась дара речи. Но нет,

брови ее поползли вверх, но голос все еще был при ней. Видимо, вчерашнее признание

Леона не дошло до ее матери, и это было очень странно.

– В школу? Вообще-то... Наверное собираюсь.

Олив удовлетворенно кивнула и позвала Рафа с противоположной части гостиной. Там он

что-тo говорил близнецам за окном. Он тут же подошел поближе.

– Да?.. Олив, дорогая?

– Мы тут с Элизой, ее мужем, и твоим отцом все обсудили, и решили что из-за, - она

состроила на лице странную гримасу, - некоторых обстоятельств тебе не стоит оставлять

обучение.

Удивлению Розы не было предела. Ее мать даже не удосужилась выяснить у нее, что с ней

произошло накануне, и как она восприняла новость от самого Леона. В конце концов, не

каждый день дается услышать, что ты, оказывается, уже встретила своего единственного

спутника по жизни.

Видимо, ее удивление отразилось у нее на лице, потому что Раф еле сдержал ухмылку:

– Ты начала не с того конца, Олив, - сказал он и та поджала губы, - школа теперь - дело

десятое. Собственно это мы тоже хотели обсудить, но в первую очередь, нам бы хотелось

сказать тебе все, что мы думаем насчет вчерашнего.

Роза приготовилась ощетиниться, или наоборот, излучать счастье. Раф хихикнул:

– Мы думаем, что сможем погостить здесь еще месяц, беря в расчет некоторые

обстоятельства, уезжать сейчас – было бы глупо.

– Дорогой, - сморщилась Олив, - ты забыл, что именно я говорила тебе по этому поводу

вчера вечером.

– Так, погодите, - Роза совсем отчаялась дождаться цели разговора, - почему бы вам не

сказать прямо? О чем идет речь?

– Видишь ли, твоя мама считает что ты еще слишком маленькая, чтобы думать о том, что

Леон нам поведал вчера. Она думает, и я с ней согласен, что не стоит пока придавать

слишком большого значения его совам, так как он тоже еще слишком юн. А вывод из этого

такой, что, - он улыбнулся, - тебе пока стоит забыть о разговоре и сосредоточится на учебе,

ты ведь еще подросток.

– Вот оно что...

Этот ответ был вполне в стиле четы Флионелли. Да она по сути и не могла ожидать иного, и

не была уверена в том, что не одобряет их взглядов. Пусть и немного устаревших. Да, она

действительно подросток. И Леон сам это сказал.

Олив всмотрелась в лицо дочери:

– Ты не думай, что мы не хотим тебе счастья, - сказала она, - нет, нет! Но пока тебе

шестнадцать... Ты ведь сама понимаешь, как глупо ожидать, что первый парень, который

обратил на тебя внимание, останется с тобой на всю жизнь.

Ее слова больно задели Розу, но она старалась не подавать виду:

– Ты не веришь ему?
– тоненьким голосом поинтересовалась она, видя, что они ждут от нее

ответа.
– По-твоему, он все выдумал? Он не такой как вы... Он – Солтинера. И что тогда было

с тобой вчера, когда мы все заметили у тебя в руках... платочек?

– Он говорил так проникновенно...
– смущенно призналась Олив, - я не отрицаю этого, это

было бы глупо, но ведь его отношение к тебе может изменится. Он не может, в его-то

возрасте, говорить о всей жизни.

Роза не выдержала и встала. Хоть сейчас было утро, ей показалось, что в комнате уже

настали сумерки.

– Вот оно что? - вибрирующим голосом воскликнула она, делая отчаянные попытки

успокоиться, - по-твоему, все его слова - чистейшей воды притворство и бред? Что он лгал

всем нам? Да он и не сказал бы нам ничего этого, если бы не я. Он и не говорил об этом

потому, что боялся увидеть вашу реакцию. Он мог сказать мне все это еще когда мы

встретились. Значит, про четырнадцать лет он наврал? И спас меня - на словах? Откуда тебе

знать, может и я соврала, когда сказала, что обязана ему жизнью? Если бы не он, меня бы

здесь не было, и вряд ли вас бы побеспокоило мое обучение в школе.

Она сама не знала, что на нее нашло, как не старалась она успокоиться, негодование

бушевало в ней как ураган. У Олив был такой вид, как будто ее облили ледяной водой. Она с

минуту огорошено смотрела на нее, потом перевела взгляд на не менее удивленного мужа:

– Ну, что ты скажешь?
– дрожащим от гнева голосом спросила она.
– По-видимому, наши

благожелательные намерения она не собирается принимать в расчет. Так вот, милочка, - она

тоже встала и сверху вниз посмотрела на дочь, - я хотела говорить с тобой на равных. Но ты

– исключение из правил. Ты ведь - уникум, и родители для тебя пустое место? Так вот, я

запрещаю тебе вообще быть с ним. Я запрещаю тебе с ним говорить, смотреть на него,

думать о нем, пока тебе не стукнет хотя бы восемнадцать. Ты поняла меня?

Именно этого она и опасалась. Такие ссоры были для Розы наихудшей из всех кар на земле с

самого детства. Она любила родителей, и не могла долго быть с ними в ссоре, у нее от этого

начинались ужасающие угрызение совести, которые и вынуждали ее всегда идти первой на

примирение, и Олив знала это. Как знала и то, что она всегда будет слушать ее приказы. Уж

такой у нее характер. Достаточно было лишь одного слова матери, чтобы отговорить ее от

любой каверзы, усмирить ее.

Но в то же время она любила и Леона, и знала, что не сможет не видеть его, не может