Золото Стеньки
Шрифт:
Ещё одним собеседником, если так можно было его назвать, был Ерёмка, который, в принципе, знал своё место и в высокие материи не лез. Память подсказала, что Алексей знал — того расспрашивают о делах царевича, этим занимались ближние бояре царя, Федор Михайлович Ртищев и Алексей Никитич Трубецкой. Первый был главным советником Алексея Михайловича и по должности был обязан знать мысли наследника; второй возглавлял приказ Большого дворца и тоже должен был быть в курсе, что творится во вверенном его попечению хозяйстве. Впрочем, вряд ли они смогли накопать на Алексея какой-либо компромат — тот только входил в возраст,
Другими конфидентами царевича была ещё одна пара мальчишек, которых к Алексею определили для игр и для защиты — Иван, правнук заслуженного старика-боярина Никиты Ивановича Одоевского, и ещё один Иван — сын боярина Дмитрия Алексеевича Долгорукова, знаменитого тем, что его первой женой была Ирина Ильинична Милославская, старшая сестра Марии Ильиничны. Впрочем, этот Иван был рожден четвертой женой Долгорукова, некой Прасковьей Исканской, про которую Алексей почти не знал; кажется, эта Прасковья уже умерла.
Иваны эти были ребятами сильными, но беседовать с ними Алексею было некогда — всё отпущенное им время отнимали занятия по боевой, так сказать, подготовке, с деревянными саблями и копьями. Ему эти занятия не слишком нравились, а, соответственно, не слишком нравились и эти мальчишки. Впрочем, у них был шанс когда-нибудь войти в ближний круг царя, если бы Алексей пережил своего отца, но у Федора, Ивана и Петра были свои ближники. Иванов, наверное, тоже спрашивали о царевиче — как минимум отцы должны были этим заниматься, — но вряд ли они могли сказать что-то внятное. Правда, о своем умении обращаться с мечом, пусть и деревянным, я был не лучшего мнения, но считал, что это дело будущего, которого у меня может и не быть.
Ну и пятым собеседником Алексея был как раз Симеон Полоцкий — этот знал царевича как облупленного, знал его уровень во всех науках, и мне точно нужно было сократить своё общение с ним. Сейчас у меня получилось его удивить, но вряд ли я смогу готовить подобные заготовки для каждой встречи с ним.
Ещё одной проблемой были разные обращения к различным персонам, и ради этого я серьезно напряг память царевича. Всё оказалось не слишком сложно, но мне надо было зазубрить это, как молитву «Отче наш» — которую я пока знал только с подсказками от Алексея. Но в первом приближении я местный этикет освоил на твердую четверку. Например, Симеона допускалось называть «отче», хотя монахом он не был — но был наставником и учителем; эти слова тоже использовались, но реже. Обращение к царю зависело от ситуации. Наедине или во время чего-то, похожего на личное общение, я мог называть его «батюшка». Никаких «царей», упаси боже, и уж тем более Алексеев Михайловичей! Это сразу бы обозначило меня как чужака, обычая не знающего, а, значит, вызвало бы вопросы. Ну а на людях или когда я говорил о царе с третьими лицами, то должен был обозначать отца Алексея как «государя».
Всех остальных допускалось называть по должности или по титулу — боярин, князь, стольник, дьяк, — если, конечно, я смогу сообразить, кто и кем служит. Проще всего — по имени-отчеству, чтобы и уважение высказать, и дистанцию соблюсти. Они ко мне, кстати, обращались также — царевич или Алексей Алексеевич. Алексеем меня дозволялось звать только матери, но эта глава жизни царевича была в прошлом. Всё это было частью местного политеса, и это я ещё не брался за глубину поклонов! Хотя, наверное, проще всего было игнорировать всех, кроме Алексея Михайловича и патриарха, который тоже жил тут, в Кремле, на собственном подворье, как я и делал во время прогулки.
Услышав мои слова, Симеон сразу потух — видимо, ему очень было интересно знать, что же мне такого привиделось на могиле царицы, но добиваться ответа от меня он не мог.
— Вот как, царевич… — сказал он неторопливо. — И всё же, не могу не спросить: о чем же было это видение?
Я мысленно улыбнулся.
— О будущем, отче. Всего лишь о будущем.
[1] Если не
вдаваться в частности, то первые вакцинации в XVIII века именно так и проводили — ножом вскрывали оспенные пузырьки на вымени и тем же ножом делали надрез на коже человека. Тогда более распространенным был способ передачи болезни от тех, кто уже переболел и выздоровел — подопытных, например, заворачивали в простыни, пропитанные потом больных, они заражались, но болезнь протекала значительно легче. Смертность при этом способе (он называется вариоляция) составляла 2%, по тем временам это считалось допустимым. Вакцинацию от коров придумал в 1796 году английский врач Эдвард Дженнер, который потом положил жизнь, чтобы доказать успешность своего метода. Но поголовную вакцинацию в Европе (и в России тоже) ввели уже в начале XIX века.[2] Если вам интересен способ решения, то нужно все возы привести к шести месяцам, как ближайшему числу, которое делится на 1, 2 и 3 нацело. Получится, что скот за полгода сожрет 11 возов, что и дает на один воз — 6/11 месяца.
Глава 3
Как царь с сыном
Царь ворвался в мои палаты где-то часа через два — скорее всего, это было даже весьма оперативно по местным меркам. Наверное, я должен был сразу пойти к нему, но вспомнил, что у него сейчас заседание чего-то типа комиссии по новгородским делам, поэтому лишь передал через стольника просьбу сообщить, когда «отец» освободится, а сам отправился в свои покои на третьем этаже. Правда, я был уверен, что Симеон не успокоится, доберется до царя самолично и передаст ему сказанные мной слова о «видении». Видимо, так и было — слова Алексея Михайловича не оставляли в этом никаких сомнений.
— Сын! — проревел Алексей Михайлович на всю Ивановскую. — Сын! Иди сюда!! О чем мне талдычит этот книжник? Это правда?!
Разумеется, я подбежал, склонился в поклоне и, не поднимая головы, пробормотал:
— Не могу знать, государь, — я по-прежнему стоял, уставившись в пол. — Я же не слышал, что именно он говорил.
Царь внезапно сделал пару шагов вперед, отбросил свой посох, который с глухим стуком грохнулся на пол — и был тут же подхвачен Ерёмкой, — схватил меня за плечи и с силой притянул к себе.
— Алёшка! Отвечай, когда родитель тебя спрашивает!!
В таком положении особенно не повозмущаешься — Алексей Михайлович совсем не походил на царя Тишайшего, в его руках была серьезная сила, а на поясе висел длинный кинжал, который в любой момент мог быть пущен в дело. Впрочем, он, наверное, и без оружия справился бы с моим нынешним тщедушным телом, которое пока набирало мышечную массу, да и вообще — «чем тебя породил, тем и убью», как говорил один литературный герой, живший, кстати, не так и давно.
— Государь… батюшка… если речь о Симеоне и видении на могиле матушки, то я всё расскажу, только поставь меня…
Царь вдруг послушался. Оставил мои плечи в покое, отступил на шаг и чуть вытянул шею, чтобы впиться в меня своими черными глазами.
— Говори! — приказал он.
— Да, государь… только… Ерёмка! — крикнул я. — Отдай государю посох — и вон отсюда! Дверь в покои прикрой и стой с другой стороны. Если Иваны придут, пусть тоже помогают. Никого сюда не пущать!
Царь одобрительно качнул головой и немного расслабился. Он даже с видимым удовольствием принял у испуганного мальчишки свой посох и проводил того взглядом — впрочем, возможно, он просто не доверял слуге и хотел лично убедиться, что дверь будет закрыта плотно. Но меня и это не устроило.
Покои царевича состояли из нескольких комнат. Небольшие сени, в которые можно было попасть с внешнего яруса — через эти двери и ворвался ко мне царь, — вели в помещение вроде прихожей, где можно было снять верхнюю одежду и даже поесть. Тут имелся стол, были лавки и стояла кадка с водой. Именно тут я и ждал прихода отца своего Алексея.