Золото Стеньки

Теперь у меня имелось бумажное свидетельство моего нового статуса — с царской подписью и печатью. Грозный документ по нынешним временам, которым старосты сёл ничего противопоставить не смогут. Я стоял в палате, рассматривая его, а рядом тёрся Симеон Полоцкий, который явно не знал, как вступить в разговор.

— Что-то беспокоит тебя, отче? — спросил я, заканчивая разглядывать подлинную печать царя Тишайшего и сворачивая указ в трубку.

— Нет-нет, что ты, царевич! — воскликнул он. — Просто подумал… ты уже третий день не приходишь на занятия, а после отъезда твоя учёба остановится совсем… Вот и задумался, как быть?

Я тоже задумался, но ненадолго — память царевича всё ещё была к моим услугам, и нужную аналогию я нашел быстро.

— А ты, отче, считай, что я на богомолье отъехал, — я с трудом подавил усмешку. — Прошлый год мы с государем в лавру ездили, три месяца я без обучения был.

— Да-да, было дело, — мелко закивал Симеон бородой. — Но после я проверял, у тебя всё в памяти осталось.

— Верно, — важно кивнул я. — Это оттого, что я не только о пустяках в поездке думал, но и о том, как и с чем к тебе вернусь. Ты лучше подбери мне книжек правильных, чтобы было что в Преображенском почитать. Вряд ли там огромная библиотека, дворец-то новый, необжитой…

— Алексей дело говорит, — вмешался в наш разговор царь. — Иди, Симеон, займись этим делом.

Алексей Михайлович подождал, пока учитель не покинул палату, и внимательно посмотрел на меня.

— Ну что, сын, всё по-твоему сделано?

— По правильному, государь, — поправил я — такая вольность тут допускалась. — Этот удел — хорошее место, чтобы попробовать всякое… Но, как ты понимаешь, больше всего меня сейчас заботит другое.

Я заметил, как навострили уши стоявшие поодаль Нащокин и Матвеев, и всё же усмехнулся.

— Понимаю, Алексей, всё так, меня это тоже заботит… Но на это всё божья воля, патриарху я уже просьбу передал и по монастырям разослал весть. Пусть молятся божьи люди, может, поможет.

— Может, государь, — я перекрестился и поклонился. — Могу я идти? Хотелось бы завтра поутру и отправиться.

— Торопишься? Молодой Трубецкой только через неделю будет, — чуть улыбнулся царь. — Не боишься один?

— Этого не боюсь, — вернул я улыбку. — Мы эти дни на обустройство потратим — сам же знаешь Анну Михайловну.

Со мной поначалу отправлялась только тётка и маленький Симеон — ну и мой ближний круг. Всем остальным требовалось время, чтобы собраться — то ли с мыслями, то ли с имуществом.

— О да, знаю-знаю, — улыбнулся царь. — Ладно, так тому и быть. Стрельцов дам кремлевских, да ещё десяток из Стремянного приказа, и командиром к ним Григория Ивановича Попова. Раз уж опасения есть — лучше них никто не справится.

— Попова? — я покопался в памяти, но там ничего не было, хотя царь почему-то считал, что я должен его знать. — Кто это и чем известен?

— Тебе, наверное, ничем, — царь потрепал меня по голове. — А вот остальные его хорошо знают. На польской войне его десяток прямо чудеса творил, если нужно знать, где неприятель и что он злоумышляет — надо Попова и его людей посылать, они всё сделают. Я посмотрел-посмотрел, да и забрал их к себе поближе. Он уже навыки свои передал кое-кому, а сам от безделья мается в слободе. Вот и пусть немного развлечется. Но предупреждаю — если он мне понадобится, уедет от тебя по первому моему слову, а тебе я замену дам. Поговори с ним, как в Преображенский доберетесь, он плохого не посоветует.

В принципе, уже кремлевские стрельцы были царским подарком. Как и прочие стрелецкие приказы, кремлевские получали довольствие из Стрелецкого приказа, но в приоритетном порядке, а ещё им сверху кое-что докидывал царь. По сути это была его личная гвардия — что-то вроде мушкетеров короля из романов Дюма. Полк — вернее, приказ, полками стрельцы начнут считаться чуть позже — был большой, в нем состояло около двадцати отдельных сотен, вооружен и устроен по образцу западных военных компаний, так что его огневая мощь могла смести любого супостата, которому не посчастливится встретить этих бойцов в чистом поле.

Ну а стремянные стрельцы — это личная и персональная охрана, а также, если я правильно понял слова царя, много ещё кто. Круглосуточно, правда, они охранять мою тушку не смогут, но поговорить с этим Поповым, наверное, стоит — хотя бы для того, чтобы выходить к народу безбоязненно.

— Благодарю, государь.

Я низко поклонился, и развернулся на выход.

Видя, что царь освободился, к нему подскочил Трубецкой с ворохом бумаг — видимо, какой-то подьячий ждал под дверью палаты, пока заседание не закончится. Мне было не очень интересно, чем именно собирался озадачить царя глава Дворцового приказа — я полагал, что такое хозяйство требует неусыпного внимания.

— Государь, не откажи роспись свой поставить, вот тут и вот тут…

Подьячий крутился тут же, а потом расторопно подставил спину, на которую этот ворох и лёг. Ну да, царя надо ловить тепленьким, ведь наверняка речь идет о деньгах.

— Это на что такая сумма потребна? — услышал я недовольный вопрос Алексея Михайловича и невольно сбавил шаг.

— Так трубы, государь, — объяснил Трубецкой, — свинцовые трубы. Опять водовод прохудился, не в нижние фонтаны вода поступает, а под стену льется. Менять надобно.

— Дорого… — пробормотал царь.

Я оглянулся — он всё-таки ставил свой вензель на нужных бумагах, которые, судя по всему, были требованиями к казне о выдаче денег. Ну да, водопровод дело нужное и современное, но денег на его содержание уходит прорва. Вот только…

Мне что-то не давало покоя, и лишь на самом пороге палаты я осознал, что именно.

Свинцовые трубы.

Я едва не кинулся назад, чтобы расспросить Трубецкого об этом звере, но память мне всё подсказала и без урона чести царевича. Кажется, я нашел ещё одну причину срочно покинуть Кремль и оказаться как можно дальше от него на неопределенный срок.

Наверное, только шоком из-за попадания в тело царевича Алексея можно было объяснить то, что я забыл про свинцовые трубы кремлевского водопровода. Лет сорок назад, в тридцатых годах этого века, Михаил Федорович позвал в нашу страшную Московию какого-то шотландца-инженера. Тот, разумеется, приехал, получил причитающийся ему гонорар — и построил в Кремле диво дивное и чудо чудное. Конечно, это были не те краны в ванной комнате и на кухне, к которым я привык в своем времени, всё было значительно проще. Теперь в бывшей Свибловой башне имелся иностранный механизм, который с помощью старой клячи заполнял водонапорный бак, а уже из него по системе труб вода подавалась в различные хозяйственные постройки Кремля, а также в несколько разбросанных тут и там фонтанов. В принципе, ничего плохого в этом изобретении не было — я даже был готов смириться с тем, что башня, названная в честь бояр из рода Свибло, теперь чаще упоминалась как Водовзводная. В конце концов, эти бояре дали название целой подмосковной деревушке — и хватит с них, тем более что они исчезли два века назад. [1]