Золото тофаларов

«Волга» аккуратно отвалила от тротуара, разбрызгивая бурую слякоть, влилась в плотный поток. Красиво этот парень ездит, смотреть приятно. И машина хорошая — будет ли у меня когда-нибудь «Волга»? Странный, однако, вопрос мне Уколкин задал! Огорчен — не огорчен, что ему до моих эмоций? Его дело факты, улики собирать. Или, может быть, другая версия все же есть? И не такие простые они парни, как кажутся на первый взгляд? А, ладно, черт с ними, ничего лишнего я вроде бы не сболтнул, больше слушал.

Экспертиза покажет, конечно, но в то, что Яков Наумович, толстенький, красненький, пьяненький, говорил, я, пожалуй, поверил. Неужели и он сам — вот так, «моментальный шок»? На улице встретишь — никогда не поверишь. Во-первых, явный Наумович, а во-вторых, ну никак на рейнджера не похож. Рукоятку кинжала в пухленьком кулачке представить трудно. Патологоанатом — это что, призвание? Да, любой человек — дебри бесконечные…

Смерть Графа странное впечатление на меня произвела. Пожалуй, Уколкин в чем-то был прав. Не было во мне никаких положенных по такому случаю чувств. Ни горя, ни гнева, даже сожаления особого не было. Честно говоря, меня самого такая реакция удивила, даже неприятно немного стало. Может, и впрямь не хватает во мне чего-то, что должно быть у всякого нормального человека? Над страницами Достоевского слезу пускать доводилось, а вот над трупом человека, когда-то спасшего мне жизнь, ничего такого не ощущаю. Почему так? Нехорошо, нехорошо…

Но недолго я этим психоанализом занимался. За шесть лет, на факультете психологии проведенных, интроспекции [7] много времени посвящено было; в больших дозах вредное это занятие — способность к действию теряешь. А сейчас такая способность пригодится. Очень.

Убийство это я в свою цепочку фактов встроил. Плотно оно туда вошло, как патрон в обойму. Нашел Граф в Якутске то, что искал. И заплатил за это сполна. Дорогая, стало быть, информация. Ко мне он ехал, безусловно. Телефоны свои я тогда в кабаке ему дал. Правда, записал он их не на той пачке, просто на листке.

7

Интроспекция — самонаблюдение.

Была, конечно, небольшая вероятность, что случайное это нападение, из-за денег. Но таким вариантом пусть Уколкин занимается, мы же, как говорится, пойдем другим путем. Вот только под белую простынку не приведет ли этот путь? Вполне прозрачное предупреждение! Да плевать на предупреждения, конец у всех один.

С этого дня азарт странный стал я ощущать, некое предчувствие лихой дистанции появилось. Вот поди ж ты, самое острое чувство по случаю гибели друга — какой-то стартовый мандраж! Где-то в подсознании залегла мыслишка, что попал я в некую гонку и не выйти мне уже оттуда до конца, даже вопреки желанию. Финиш, однако, пока не просматривался.

Предчувствия эти смутные основания под собой имели. Гонка, оказывается, уже не одно столетие шла. Это мне профессор Денисов пояснил.

Глава 5 ДЖУЧИ-ХАН И ДРУГИЕ

Шульц не забыл, позвонил профессору. Жил Денисов в районе Октябрьского поля. Там есть целый квартал сталинских пятиэтажек, заселенных в свое время ученым народом среднего ранга. Теперь дома обветшали, район стал уже не таким престижным, а население академических квартир оказалось сильно разбавленным всяческими дядьями, зятьями, сватьями и различными отпрысками, мало что общего имеющими с творческим трудом.

В один из таких домов я и получил приглашение на воскресенье. Заочно, через Шульца получил. Утром, без пяти минут десять, набрав указанный код, я вошел в чистенький подъезд и поднялся на третий этаж. На обитой черным, местами потрескавшимся дерматином двери висела тусклая бронзовая табличка с надписью: «Проф. Денисов Н. М.». Однако субъект, открывший дверь на мой звонок, явно был не Денисов Н. М., а тем более уж не «Проф.».

— Заходы скарэй, дарагой! — сверкнув черными разбойничьими очами, он окинул меня восхищенным взглядом. — Какой балшой, а?!

— Мне нужен…

— Нужен, нужен, сейчас будет! — Темпераментный представитель горских народов схватил меня за рукав куртки и затащил в прихожую.

— Ашот! — воззвал он куда-то в недра квартиры. — От Гарика друг пришел!

Только я собрался разъяснить недоразумение, как из комнаты слева по коридору выскочил длинный худой старик и довольно бесцеремонным жестом оторвал цепкую кисть генацвале от моего рукава.

— Вы Сергей?

— Да, мне назначил профессор в десять.

— Профессор — это я.

— Очень приятно.

— Взаимно.

Наши вежливые расшаркивания пришлись кавказцу явно не по нутру. Обращаясь опять к невидимому Ашоту, он разочарованным тоном завопил что-то на незнакомом мне наречии. Реакция профессора была более чем неожиданной.

— Пшел вон, пидор! — сквозь зубы процедил престарелый слуга науки.

Абрек с шипением удалился.

— Прошу в кабинет. — Взяв меня под локоть, профессор сделал приглашающий жест рукой.

Путь в кабинет лежал через гостиную, плотно забитую всевозможным товаром. Пачки кожаных курток, груды джинсов, коробки со всевозможной аппаратурой — чего там только не было. Венчали это изобилие пять комплектов перламутровых итальянских унитазов. От них исходило легкое искристое мерцание, придающее грудам барахла очарование натюрмортов ранних импрессионистов.

— Вот, полюбуйтесь. — Профессор озлобленно пнул подвернувшийся под ноги мешок. — Живу, как…

Далее последовал такой чудовищный загиб, что я, ей-богу, покраснел. Где ж этот сухопарый книжный червь изучил столь виртуозные обороты? Не часто доводилось мне слышать такого мастера.

…Будка ГАЗ-66 была на треть заполнена мешками с тротиловыми шашками. Девять шашек в мешке, по четыре килограмма каждая. Грузовик медленно пробирался по подтопленному профилю, держа курс на ручей Хатат. Взрывчатка предназначалась для так называемого «отстрела индюка» — идентификационного взрыва, по которому калибровались сейсмостанции партии. В компании трех щетинистых бичей я покуривал, удобно расположившись на груде взрывчатых веществ.

Тротил не порох, огонь для него практически безопасен. Мы кемарили, грузовик плавно покачивался на ходу, мерно урчал мотором. Вдруг машина остановилась. Я открыл дверцу и выглянул из будки.

На профиле перед машиной стоял человек, по обличию походивший на нас как две капли воды. Тот же обтрепанный «костюм геолога», болотные сапоги и грязная белая панама-накомарник. Он улыбнулся и открыл рот…

…! — Прозвучали слова приветствия.

Далее в столь же выразительных оборотах последовала просьба подбросить километров на пять по профилю. Что ж, нам было по дороге.

Ввалившись в будку, он окинул бодрым взглядом наш неприятный груз и стал говорить. Боже, что это был за монолог! Поток ярчайших образов, изумительного юмора, отточенных сюжетов сопровождался потрясающей мимикой и удивительной жестикуляцией. Но и на пять процентов этот поток не состоял из общеупотребительной лексики. Это был театр фантастического мата. Конечно, в этих краях и при такой работе без крепких выражений не обойдешься, но обычно звучат они буднично и пошло. Здесь же нашему вниманию было предложено настоящее искусство, без преувеличения.