Золото. Назад в СССР 1

— А мне-то откуда знать, отец? Прости — я немного удивился.

Я попробовал объяснить, что ничем и никогда не болел. Я замолк потому что я искренне пытался вспомнить, когда и чем я болел в последний раз, но ничего на ум так и не пришло.

Он долго ждал моего ответа. А потом убрал лекарства.

Я был накрыт серой оленьей шкурой, замещающей одеяло. Я заглянул под него и увидел на себе легкие брюки и рубаху из байковой ткани.

Они были мне несколько малы по размеру. Мое тело болело и ныло везде, словно меня хорошенько избили. Тогда я не придал значения, точнее не увидел ничего необычного в своем теле.

Есть ли какая-то связь между аварией и тем, где я сейчас нахожусь?

Я спрашивал Выквана, как я тут оказался. Но он раскуривая старинную тонкую трубку и пыхтя табаком, развел руками и сообщил, что нашел меня в яме в болоте, промокшим, по горло в воде и как он выразился, «уже не живым».

Говорить было трудно, каждое слово выговаривалось с усилием и я просто поблагодарил его за помощь и спасение и провалился в сон.

Когда я открыл глаза в следующий раз, то увидел, как в полог — маленький отсек, которой даже комнаткой в яранге не назовешь, впорхнула смуглая девушка, лет восемнадцати-двадцати.

Точнее определить сложно.

Ее внешность сразу поразила меня. Она скорее походила на очень красивую актрису японского кино, нежели на представительницу местного племени из рода Выквана.

Я посмотрел на загорелую, но идеально гладкую и блестящую от здоровья кожу.

Она двигалась очень быстро и одновременно с этим очень грациозно, словно пантера.

Девушка видела, что я очнулся, но совершенно не собиралась заговаривать со мной. Она положила мне в ноги длинные носки, скорее даже гетры из камуса — шкуры голени оленя.

Потом так же бесшумно, выскользнула из полога обратно в ярангу к огнищу. Она двигалась словно пушной зверек и вся ее девичья фигура гладкой и обтекаемой, точно у горностая.

Девушка была одета в черную рубаху керкер мехом внутрь. Рукава у кистей рубахи не сужались, а оставались свободными. Они, как и треугольный вырез на груди, были оторочены мехом волчьим мехом.

Я непроизвольно разглядывал ее приятные округлости сзади и не мог оторвать от нее глаз. Девушка невольно «будила во мне чувства»

Сидя на корточках у стенки яранги, она повесила на треногу чайник.

Я с удивлением для себя любовался ее волосами, заплетенными в две упругие косы, черными и блестящим, как утренняя вода в торфяных озерах.

С удивлением, потому что я покопался в памяти и понял, что никогда не обращал внимание на прически своих женщин.

Под ее рубашкой проступало голое тело, вполне европейских пропорций. Что, как я догадывался, было совсем не свойственно местным женщинам.

Пока она двигалась, я успел рассмотреть женственные контуры бедер и всего, что находилось выше. Заносчиво упругая, стоячая грудь будоражила воображение.

Девушка не замечала моих взглядов, она была в своей естественной среде обитания, чего не скажешь о старике.

Я поймал его внимательный взгляд на себе. Он смотрел без агрессии, скорее философски или оценивающе. Видимо размышлял, насколько я мог бы быть подходящим отцом его внукам или детям.

Старик был слишком стар для отца девушки, скорее она была его внучкой. Я словно угадал его мысли.

Он отставил длинный мундштук старой трубки и выпустил облако табачного дыма.

— Моя внучка. Тынатвал. Если не запомнил, то можешь называть ее Таней. Ты сам-то женат?

Девушка никак не отреагировала на слова Выквана, даже наклоном головы не повела, и продолжила заниматься своими хозяйственными делами.

Вместе с его вопросом в моей душе родилось ощущение какого-то незаконченного дела. Я тщетно пытался вспомнить.

— Не помню я отец. Идти мне надо.

— Куда ты пойдешь, такой хворый и больной? В Поселок?

— Не помню куда.

— Вот не помнишь, а идти хочешь. Ум твой молодой беспокоится. Опоздать боится, переживает. Он пока не старый, поэтому не знает, что время у тебя есть всегда, пока ты живешь. Время стоит. А человек идет.

Чудно он говорил, я попытался вспомнить куда мне нужно идти. Но в памяти всё пусто. Вот прям — белый лист или черная дыра. Остались неясные образы, туманные впечатления.

Да ёлы-палы! Как я сюда попал?

Вспомнилось деревянное здание барачного типа, с уже облезлой голубой краской на фасаде. Какие-то люди. Документы, карты. Улыбаются. Мешочек с золотым песком на весах в пустой комнате.

Женщина в жилом помещении, сидящая за столом с мужиком уркаганской наружности и выслушивающая его бредни. Слова «Поселок», из уст старика вызвало в памяти надпись: «общежитие ИТР»

Но кто знает, подлинные ли это воспоминания? Кто даст гарантию, что это все реально? А вдруг мой травмированный мозг попросту выдумал их.

— В контору надо идти, — пробормотал я.

— Ты сейчас даже десять шагов не пройдешь. Отлежись, наберись сил. Я оленя зарежу. Ешь, сколько захочешь, спи сколько захочешь. Тебе Таня поможет. Когда почувствуешь силу — иди. Сейчас тебе нельзя спешить. Пока будешь силу набирать — цель свою вспомнишь.

Я попытался приподняться, но у меня тут же закружилась голова. Действительно, не было сил.

— Охотник без цели, что камень лежащий у дороги или трава. Ты не спеши, в спешке цель не найти. Остановись, оглянись. Подумай откуда и куда идешь. А там цель увидишь. Таня тебе хороший отвар из трав готовит.

Я задумался над тем, что он мне сказал. Старик умолк и снова медленно затянулся трубкой, так будто огонек табака погружал его в одному ему известную бесконечность.

Выкван сидел в странной позе. С прямыми, плотно сомкнутыми ногами и прямой спиной. Его тело образовывало букву «г» или прямой угол.

По всей видимости ему было удобно в этом положении.

А и вправду, куда я спешу? Признаться, мне было плохо физически. Но на душе царил какой-то плотный, даже густой покой.

Так бывало только в детстве, когда у тебя нет никаких дел, кроме как разглядывать узор на ковре перед сном.

В такие минуты все вокруг накрывало безмятежностью и нет ни вчера, ни завтра.

Разглядывая внутреннее убранство яранги, огнище, обложенное булыжниками, грубую посуду, одежду, развешанную по стенам, мне подумалось, что иногда здорово не помнить ничего.