Золото. Назад в СССР 3

Я всмотрелся вдаль.

Уже часа два, как я потерял из виду черные точки впереди. Моментально остановился от того, что в белой дневной тиши раздался пронизывающий душу вой. Зычный и глубокий.

Он далёким жутким эхом прокатился по сопкам и даже показалось, что вернулся обратно и запутался в ветвях чахлых сугробов с карликовыми ивами.

Вой давил на сердце камнем. По спине побежали мурашки от ледяной тревоги, закравшейся в душу.

Больше ничего слышно не было, похоже, волки выли где-то далеко. Я снова двинулся вперед, стараясь немного взвинтить темп, но больная нога пока этого не позволяла.

Я шел и всматривался вперед. Было душно и влажно, а вес за спиной и напряжение не давали не то чтобы расслабить плечи, но даже разогнуть толком спину.

Потом мне показалось, что я услышал какой-то крик в отдалении. Совсем слабый. Но прислушавшись, я решил, что это скорее игра воображения.

Передо мной впереди простиралась тундра и везде куда мог дотянуться не было никого, кто мог бы кричать и чей голос мог бы быть услышан.

Еще через километра три я наткнулся еще на один мешочек с золотом.

Он стоял на видном издалека месте, заснеженный на валуне, словно взятка местным духам.

Ах, он хитрая лиса, он умудрялся прятать от меня целых два мешка с золотом Гибаряна, которое теперь оказалось для него настоящей обузой.

Меньше полутора килограмм. Правда от того, что я был сильно истощен мне он казался значительно тяжелее.

Из ситуации я сделал два вывода: раз Латкин выбрасывал такую «ценность», то ему действительно угрожала опасность, мешок был не полный, скорее всего он уже отсыпал часть золота по пути. И самородки валялись под снегом.

Что-то подсказывало мне, что это не последняя находка на моем пути.

Ворованное золото было для меня сомнительной ценностью. Это Латкин считал его пропуском на волю.

Но скорее всего в его положении драгоценный металл был билетом на тот свет, потому что его нужно было променять на что-то стоящее в этом мире.

Обратиться к нормальным людям по понятным причинам он не мог, а маргиналы видели бы перед собой бегунка-доходягу, неспособного защитить свое «право собственности» в очень уязвимом положении.

Латкину предложили бы мизерный процент от черной цены — «рыночной» стоимости, который бы позволил ему разве, что с «шиком» пробичевать один сезон.

Конечно, считая себя обладателем большого ресурса, Латкин с его гордыней не согласился бы на такую сделку, чем тут же подписал бы себе смертный приговор.

Проще ограбить и кокнуть доходягу, потом подбросить тело, в котором милиция опознает беглеца, чем возиться с его переправкой на материк.

Марковская формула товар-деньги-товар здесь не работает. Эта схема дополняется факторами трех «с»: сила-страх-смерть.

Три «с» можно вклинивать в любое место марксова принципа. как частично, так и используя любое количество элементов.

Желудок меня пока больше не беспокоил, он будто свыкся со своей участью и перестал подавать сигналы о своем существовании. Скорее даже мысль о еде была неприятна, потому что я осознал, что голод может управлять моим рассудком и волей, отключая самоконтроль.

Вчера и позавчера я испытывал головокружение и слабость от голода, сегодня я почувствовал насколько мне стало легче. Исчезла боль в ноге.

Правда прибавилась боль подмышками от самодельных и неудобных костылей, но она была вполне терпимой.

Еще через километр я остановился. Идя по волчьему следу я чуть не сбился с пути.

Дело в том, что оленя что-то спугнуло, и если до этого он двигался вдоль ручья, то метров двести назад он стал уходить в вправо в сторону. Возможно от атаки стаи.

Я вовремя спохватился и не ушел далеко, стал возвращаться обратно к ручью.

Хотя стая ушла в сторону от тропы, по которой шел Латкин странное ощущение тревожности меня не покидало.

Вернуться было правильным решением, потому что еще через час пути я вышел к месту, где ручьи делились и мне нужно идти по правому.

Пейзаж начал меняться опять то тут то там появились серые валуны, камни заросшие мхом. Сначала реже, потом все чаще и чаще.

Они разбавляли белое пространство, придавая ему немного разнообразия.

И тут впереди мое зрение определило что-то необычное. Я заметил выглядывающие из-под снега полосы зеленой ткани.

Пока они были далеко, но по мере приближения я стал узнавать очертания брошенного рюкзака и других разбросанных повсюду вещей.

Мои худшие опасения оправдались. Я стоял на площадке, где мой сосед по балку нашел свою свою смерть, от которой так старался убежать.

В том, что несколько разбросанных костей принадлежали ему я не сомневался, потому что одну из них окольцовывал браслет мои часов, которые Латкин прихватил вместе с остальным.

Я вслух обратился к тому, кого догонял:

— Ну, что же тебе не сиделось на месте? Дождались бы оленеводов в балке. Что ты натворил? Отбыл бы свой срок, вернулся, встроился бы в жизнь или уехал бы на свой любимый Запад. А теперь доволен? От тебя ничего не осталось. Хоронить даже толком нечего.

Потом спокойно снял часы с кости, протер их и надел себе на руку. На часах остались неглубокие царапины от волчьих клыков.

Я посмотрел на время, часы остановились на половине восьмого. Вряд ли это быд время атаки хищников, просто запаса хода хватило до этого положения стрелок.

Судьба сыграла с Латкиным злую шутку. Он бросил меня на произвол судьбы, на съедение волкам, а в итоге сам оказался съеденным.

Блатной лагерный принцип «умри ты сегодня, а я завтра», который исповедовал и применял Латкин обратился против него самого.

Какая неожиданность. Если ты бесконечно делаешь плохо другим, живешь за счет других, возвышаешься или выживаешь, вставая другим на голову, топя их, то будь готов к тому, что судьба рано или поздно пришлет тебе бумеранг.

Маятник огромным молотом прилетит тебе в морду обратно. И не увернешься, как ни старайся.

Эти твари догнали и сожрали его еще до снегопада. Скорее всего позавчера.

Собрав все что можно было найти, а это всего лишь несколько костей, я выкопал небольшую яму и похоронил то, что осталось от Латкина.