Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

–  Ничего, садитесь. Я не знал, Елена, что к тебе пришли посетители… Здравствуй, братец. Ты давно ли прибыл?

–  Скоро две недели.

–  Надо же! Не знал… И за это время ты ко мне не выбрался, не проведал и не поприветствовал? Ай, нехорошо! Я тебе простил все твои проступки, разрешил вернуться, даровав свободу, а в ответ вижу пренебрежение…

Поклонившись, Андроник отвечал с придыханием:

–  Не хотел тревожить ваше величество собственной ничтожной особой…

–  Ну, не скромничай, ты у нас фигура! Человек разносторонних талантов. Дипломат, военный, оратор… Я бы не хотел, чтобы эти твои способности пропадали втуне. И поэтому назначаю главнокомандующим нашими войсками в Далмации. Отправляйся туда немедленно.

–  Ваше величество… - удивлённо пробормотал сын Ирины-Добродеи.
– Вы так милостивы ко мне… даже чересчур… не уверен, справлюсь ли с подобной ответственностью…

–  Постарайся справиться. И тогда моя милость будет в самом деле безмерной… А теперь представь мне эту юную незнакомку, с коей ты дерзнул появиться в Порфире.

Настенька смешалась вконец, но зато Андроник произнёс не без гордости:

–  Русская аристократка из Галича. Мы с ней прибыли вместе - по причине взаимной склонности друг к другу.

–  Понимаю, да… - Мануил подставил руку для поцелуя, и трепещущей внучке Чарга ничего не оставалось, как, склонившись, облобызать монаршие пальцы.
– Как тебя зовут, чаровница?

–  Я Анастасия, ваше величество.

–  О, какое милое имя! Ты позволишь ли мне называть тебя по-гречески Анастасо?

–  Как вам будет угодно, это для меня честь и счастье.

–  Не стесняйся, милая. Здесь, в Вуколеоне, рады твоему появлению. Можешь приходить, как захочешь. А тем более что Андроник скоро уедет и твоё свободное время будет не загружено…

–  Ваше величество, я хотел бы взять Настасью с собой в Далмацию, - вставил фразу двоюродный брат.

–  Даму? На театр военных действий? Ты с ума сошёл!
– возмутился правитель.
– Запрещаю, слышишь? Анастасо отныне под моею эгидой [16] . Отправляйся с Богом и не волнуйся: мы её в обиду никому не дадим.

Отпрыск Ирины-Добродеи моментально понял, что его обыграли по всем статьям. Он едва не набросился с кулаками на коварного императора, но присутствие двух десятков гвардейцев принуждали к благоразумию. Между тем развеселившийся Мануил сказал:

16

«Под эгидой»– под защитой, покровительством (эгида - в древнегреческой мифологии - щит Зевса, символ покровительства богов).

–  Ну, сестрица, не стану тебе мешать. Тот вопрос, по которому я зашёл, можно обсудить позже. Кушайте спокойно. И приятного всем аппетита!

Но обед, конечно, сразу расстроился. Как ни прилагала Елена усилий, чтобы возобновить разговор, гость ей отвечал коротко и сдержанно, а потом и вовсе поднялся:

–  Да простит меня ваше высочество, к сожалению, нам уже пора: мысли о походе не дают мне покоя, надо собираться.

–  Жаль, что всё так случилось, Андроник. Я не ожидала сама, - тоже встала хозяйка.
– Но сердиться грех: на Руси недаром говорят, - тут она перешла на русский, - «человек предполагает, а Бог располагает»… вместе с императором… - А прощаясь с Настей, не забыла повторить приглашение: - Заходите, душенька, когда пожелаете. Покровительство самодержца дорогого стоит.

–  Польщена весьма… и воспользуюсь этим непременно…

На обратном пути в коляске, сидя рядом с любовницей, грек заметил зло:

–  Поздравляю: ты теперь - его фаворитка.

–  Господи, о чём ты! Я тебя люблю, и буду ждать. Он скривил верхнюю губу:

–  Ты не понимаешь… Это дело уже решённое. Воля Мануила священна.

–  Перестань! Без тебя не будет в Вуколеоне моей ноги.

–  Твоего желания спрашивать не будут. За тобой пришлют.

–  Не поеду.

–  Увезут насильно.

–  Посели меня где-нибудь в другом доме.

–  Люди эпарха моментально разыщут. Настенька вскричала:

–  Что же получается - у меня нет выбора?! Тот ответил с грустью:

–  Никакого. Мы с тобой в ловушке. И, пока я не стану императором, возражать бессмысленно.

Женщина сказала упрямо:

–  Выход есть всегда. Например, свести счёты с жизнью.

–  Разве это выход! Это малодушие. А вот сделаться любовницей императора и подсыпать ему яд в бокал, чтобы привести к власти милого тебе человека - совершенно другое дело…

Галичанка смотрела на него широко раскрытыми, перепуганными глазами:

–  Ты… меня… подбиваешь… на преступление? Я должна тебе изменить, чтобы отравить императора?

Он смутился:

–  Нет, не подбиваю, а так - размышляю вслух… Ехали какое-то время молча, а потом внучка Чарга холодно спросила:

–  Говори честно: ты не можешь ничего сделать или же не хочешь?

–  Я в смятении, Настенька, потрясён, раздавлен. И не знаю, что с нами дальше будет.

–  Но зато знаю я: нашей с тобой любви конец, - помертвевшим голосом высказала она и заплакала.

Сын Ирины-Добродеи облизал высохшие губы:

–  Да, боюсь, ты права. Мы всего лишь пешки в чужих руках…

2

Не прошло и недели после отъезда Андроника в Далмацию, как привратница доложила Насте:

–  К вашей милости с визитом знатная дама.

–  Кто такая?

–  Говорит, будто бы от матушки его светлости господина Андроника. Разрешить войти?

–  Да, проси, конечно.
– И минут через пять появилась в гостиной зале.

Там сидела Янка. Около шести лет, что они не виделись, изменили девушку сильно: угловатый коротконогий подросток, больше напоминавший мальчика, превратился в миловидную женщину с хорошо развитыми формами. Но она по-прежнему была мускулиста и энергична, а глаза сияли тем же необузданным светом; только если раньше дочь Берладника жаждала убить своего отца, то теперь, надо полагать, собиралась разделаться с бывшей подругой - нынешней соперницей. Оглядев Настасью с головы до ног, не могла тем не менее не признать:

–  Хороша, чертовка!

–  Что?
– спросила та возбуждённо-звонко.

–  Говорю, такой павой сделалась - глаз не оторвать. Я Андроника теперь понимаю.

–  Ты зачем приехала?

–  Повидать старую товарку.

–  И уговорить меня оставить его в покое? Ну, так мы и так уже порознь. Я, должно быть, скоро вернусь в Галицию. Здесь меня никто и ничто не держит больше.

–  Даже император?

–  Ты и это знаешь?

–  Накануне отъезда сын проведал матушку… объяснил мне и ей открыто…