"Золотое руно"

Внезапно он вспомнил свою мысль у священника: а будет ли тот есть эмбрионов в обмен на бессмертие? Вот Пихалков наверняка будет... Тут и сомневаться не приходится. А батюшка?

Его испугала эта мысль, но не оттого, что она касалась священника, а потому, что он внезапно понял о себе самом: да, можно отказаться от денег и славы - он уже почти отказался!
– но несмотря на это, он - непонятно как, всем своим внутренним чутьем, сердцем, всем желанием все-таки прямо вышел к главному ответу - "да".

Он что-то промычал, не найдя слов, от нахлынувших чувств пробежал, по своей привычке по коридору, сколько хватило телефонного провода, от уха оторвал трубку, посмотрел на нее и решил, что она неудобной формы, поменять надо, даже успел подумать, где это можно поблизости новый телефон купить? В трубке слышалось шуршание, он приставил ее к уху, вспомнив, что там ждет Кэти.

– Думаешь о совести, а хочешь бессмертия?
– прошептала она двусмысленным тоном.

– Да...
– Саша от неожиданности вздрогнул, - рогатый нашептывает.

– Эти муки пройдут, как детские прыщики.

– До моих мук никому дела нет, как и до моих маленьких проблем.
– Он ушел от Кэти туда, где он примет собственное решение, и без ее совета.

– Положим, не такие они маленькие...
– она с раздражением оживилась: - Думаешь, если творить бездумно, вдобавок и отвечать за тебя будет дядя?

Его донельзя раздражало Кэтино сомнение в его мужественности, в способности определяться в делах, он верно чувствовал, что она старается сделать ему больно, но ему никогда не хватало силы воли, чтобы задать вопрос: почему? Его так взбесил ее тон, что он нашел новый срез этой идеи.

– Ничего подобного, я буду отвечать, когда сам приму решение и дело сделаю. Свободная воля - в моем выборе. А ты говоришь о случайностях.

Кэти подумала над этими словами, и скрытый реверс в противоположную сторону показал, что он отходит от нее все дальше, поэтому тяжелой артиллерией она бабахнула то, на что сама еще не придумала ответ:

– В принципе, ты бы мог есть эмбрионов, чтобы быть бессмертным. Но не своих, а чужих.

Саша язык проглотил.

– Ты, как верующий, - радостно подытожила она его терзания, - не можешь привести в соответствие свои мысли и поступки.

– Конечно, - неожиданно искренне согласился он, - ведь эликсир аморален по существу, но обещает нам высшее счастье. Как с этим быть?

– С эликсиром не будет смерти, значит, не будет страха, а все проблемы - от страха смерти.

– А есть ли Бог?

– Наука ответит...

– Нет. Ответ найдешь только в жизни человека и его нравственном чувстве. Для твоего выживания поедание детей - полезно, но морально ли это? Мораль нельзя определить словами, потому что она - смысл Божий.

Кэти засмеялась сухим, срывающимся смехом и крикнула с огромным убеждением:

– Человек станет молодым и прекрасным!

– Но перешагнет через мораль. Если человек - совокупность биологии, то он не представляет никакой ценности - его можно и съесть. Как кусок ветчины. Когда ты ешь эмбрионов, похожих на рыбок, ты словно поедаешь свою прошлую эволюцию, когда и ты была рыбой, себя пожираешь - ты, создатель детей, заглатываешь себя с хвоста.

– Точно.
– Кэти рассмеялась и сказала цинично: - Последнего эмбриона мы с тобой съедим, а потом он пойдет в унитаз.

Глава 23

Утром Саша встал в то время, когда солнце светит в окно напротив постели, но его не было. Он распахнул обе шторы - на дворе был мрак. "Затмение, батюшка сказал. А, может, очень толстые облака?
– подумал он.
– Нет даже круга от солнца..." Сад замер, притихший, и стоячий воздух обещал страшную жару. На высокой пальме кто-то жалобно попискивал, ему никто не отвечал. Саша послушал этот тихий голосок и расстроился. Захлопнул окно, а сам пошел в душ. По дороге вспомнил вчерашнюю попойку, ссору с Кэти, но не мог сосредоточиться: просто неизвестно было, что сначала обдумывать и что со всем этим делать. Время как будто сжалось: он приехал в Державу трое суток назад, а случилось больше, чем за месяц... "В детстве так было, - пришло ему в голову, - вечером не помнишь, с чего начиналось утро..."

Забыв про душ, он отправился на кухню и стал искать одежду: где-то тут были рубашка и брюки, но он, хоть убей, не помнил, где. Обойдя комнату, сообразил, что ищет не там, пошел в спальню. Он не думал, что делает, а старался осмыслить то, что вчера сказала Кэти, - ее новое лицо, и что он сам будет делать с этим, таким притягательным и отталкивающим соблазном. Он натянул ненавистные темные штаны, коряво завязал галстук. Хмыкнул и засунул его конец в нагрудный карман рубашки. Подошел к зеркальной поверхности стенного шкафа - в ней отражался хаос огромной спальни со взбитой постелью и он сам с лохматой головой. "Хоть не видно, что у меня с мыслями...
– бормотал он, расчесывая торчащие волосы, и заметил на себя в зеркало с отвращением: - Чиновник родился".

И тут вспомнил, что заперт дома! Машину Грег забрал, а мотоцикл стоит у Кэтиного дома и неизвестно когда заведется! У постели противно задребезжал телефон, обозначая народившийся понедельник, а с ним деловую активность. Он заполошился, схватил трубку - на том конце было начальство, Сюзи.

Их отношения закончились из-за Кэти, но Сюзи нравилась ему особой значительностью во всем облике, спокойной уверенностью, редкими и уместными словами. И как легко она простила его уход!

– Саша, первая дама уже сидит здесь, - проговорил сдержанный голос, и он с ужасом вспомнил, что спозаранок должен был привезти Сюзи командировочные бумаги и сидеть на работе, помогая в отборе сотрудников на новый опрос. Из головы все вылетело, Господи! да еще проклятая мотоциклетка - конец!

– Сюзи...
– томно промямлил он, не подбирая слов.

На том конце провода помолчали, потом спросили:

– Опять желудочное отравление?

– Да, да!
– с жалостливой надеждой воскликнул Саша и прочувствованно добавил: - В гостях подпоили! Нехорошо мне, Сюзи...

– В последний раз, - бесстрастно сказала она.
– Приеду.

Он в ужасе взглянул на часы: девятый час! Побежал на кухню, поставил кофе на огонь и долго стоял, не отрывая от него взгляда. Потом бросил все и помчался в кабинет собирать бумаги. В кухне, понятное дело, кофе был уже на краю, и он судорожной рукой схватил джезбу, долго еще размахивая ею в воздухе. Наконец сел, успокоился, чувствуя, что у него есть пять спокойных минут.

До нынешнего утра к этим окнам подходило солнце, выглядывало из-за угла и пронзало спящее в тенях пространство. Луч скользил по старинным часам, засветив их серебром, и через окно на противоположной стене вылетал в сад, ярким своим концом помечая грудки прыгающих на кустах пташек. От света комната расширялась, наполнялась воздухом, и картины на стенах меняли цвет - их бледно-розовая гамма желтела, теплым своим светом переходя в кремовый цвет ковра и золотистого стола, за которым сидел Саша. Сегодня комната не светилась знакомыми оттенками, пришлось зажечь свет.