Золотой череп. Воронка душ

Шор смущённо опустил глаза, на бледном изборождённом морщинами лице выступил холодный пот. Он нервно перебирал висевшие на шее амулеты.

– Прошу вас, хозяин. Послушайте совета старика. Я служу вам десять лет и, всегда был предан. Я готов ради вас пожертвовать жизнью, – Шор спрыгнул с лошади, подбежал к скакуну Котубира и почтительно схватил наёмника за голенище сапога. – Не надо туда идти, мы погибнем, и нашим страданиям не будет конца…

– Заткни пасть, безумный пьянчуга! – закричал Котубир и злобно отпихнул старика ногой. – Нет там ничего. А если б и было. Не боюсь я эту нечистую сволочь, пусть только подползёт, мигом сниму скальп.

Стеная и плача, Шор выбрался из сугроба и покосился на замерших в изумлении маркитантов. Пятеро торгашей, женщина повариха, да возница – все кто осмелился составить компанию неугомонному Котубиру. Оруженосец сбежал, двое солдат посланных для охраны княжеской кареты, покалечили друг друга в пьяной драке и теперь в беспамятстве валялись на какой-то забытой всеми станции.

Шор сорвал рукавицу, вытер окоченевшими пальцами набежавшую слезу. Обоз едва двигался. Дорогу замело, из снега торчали только вирши, поставленные здесь дозорными, проезжавшими накануне.

– Ну что смотрите? – зарычал Котубир. – Подгоняйте своих тощих кляч. Пока и в самом деле, все мы не хлебнули лиха.

Шор поймал поводья своей лошади и, утопая в снегу, побрёл к карете. Пока она не тронулась, он успел заглянуть внутрь.

На широкой лавке, закутанная в шерстяной плащ и меховую накидку, сидела дородная женщина по имени Гильбрунда. На коленях она держала мальчишку лет пяти и корзинку с продуктами. Она испуганно посмотрела на Шора и поёжилась.

– Что бы ни случилось дальше, боги будут с вами, – проговорил Шор. – Думайте о светлом, и свет вас не оставит.

Он сорвал с шеи амулет и бросил его Гильбрунде, которая вдруг начала причитать на незнакомом Шору диалекте. Но старик уже не слушал, он почувствовал, как задрожала земля и по телу пробежала дрожь. Дрожь, говорившая потомку лесных ведунов о приближении неотвратимого несчастья. Он уже видел свою судьбу, он узнал её задолго до этого злополучного дня и был готов принять как неизбежное.

Вскрикнула повариха, двое маркитантов схватились за короткие акинаки, но тут же побросали их и полезли под телеги.

– Твари трусливые, – выругался Котубир. – Мерзавцы, я бы ещё успел выпустить вам требуху, да пачкать меч не хочу.

Воин ударил коня шпорами, но животное только вздыбилось.

– Что с тобой, Храбрец? – Котубир дружелюбно похлопал коня по щеке. – Ну же, друг, дай мне умереть воином, а не трусливой собакой. Рано или поздно это должно было случиться. Я солдат и хочу отправиться к своими друзьям, чтобы вечно пировать на бескрайних полях Ирия. А без тебя мне будет трудновато это сделать.

Конь беспокойно фыркнул, сделал несколько шагов и застыл в тревоге, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну и чёрт с тобой! – гаркнул наёмник. – Бестолковая, тупая тварь. Твоё место на мыловарне!

Он злобно ударил шпорами, и боевой конь громко заржал от боли и ярости.

– Спасите меня духи Холдарики, – прошептала Гильбрунда и прижала мальчишку покрепче. – Только бы дожить до рассвета. Только бы дожить, и я поставлю в храме жаровню, и буду поливать её маслом до весеннего дня…

– Я боюсь! – прошептал мальчишка. – Почему мы остановились?

– Перестань, – отозвалась женщина. – Страх – удел черни, а ты Всебор, потомок великих воинов, князь и будущий наследник престола. Тебе нельзя бояться, даже перед лицом лютого врага не знающего пощады.

Гильбрунда посмотрела в его синие глаза и обречённо покачала головой.

– Бойся, бойся несчастный, – женщина всхлипнула и зарыдала. – Все мы слеплены из одного теста и князь и слуга. Для каждого итог всегда один.

Всебор услышал, как за дверью истошно закричала повариха, и зажмурился. Там за тонкими стенами каретного короба, завывала неведомая и страшная сила. Сквозь шум ветра, до слуха доносились вопли обречённых на жуткую участь торгашей и свирепый рык Котубира. Он дрался, как и подобало воину севера, тупо, без премудростей махал железным обоюдоострым мечом, без каких–либо шансов на победу.

– Не бросай меня, – проговорил Всебор, обращаясь к женщине. – Я не знаю тебя, но мне сказали, что ты позаботишься обо мне.

– Проклятый мальчишка, – прошептала женщина. – Если бы не ты, я бы сейчас сидела у камина, в домике на берегу Холодного моря, в моей родной и тихой Холдарике.

Карета вздрогнула, затряслась. Затем, подчиняясь мощному натиску, несколько раз повернулась вокруг оси. В крошечные окошки полетело снежное крошево и омерзительная кровавая каша.

– Господи, как же страшно!

Нянька опустила Всебора на пол и набросила на голову плед.

– Спрячься под лавкой, – проговорила она. – И если тебе дорога жизнь, не шевелись, что бы ни произошло.

Мальчишка захныкал, но повторять не пришлось. Он забился в угол и, боясь дышать, замер. Карета снова вздрогнула и начала медленно заваливаться на бок. Ещё мгновение она балансировала на единственной лыжне, затем заскрипела и опрокинулась.

Всебор разлепил веки и осмотрелся. Шум затих, слышалось только неприятное для слуха чавканье. Этот звук разносился отовсюду. Всебор вдруг вспомнил свиней, которые бегали по рыночной площади и опустошали овощные прилавки крестьян.

– Не-е-е шуми, – послышался голос няньки. – Не говори ни слова.

Женщина лежала рядом. Бледное осунувшееся лицо, застывший в глазах ужас.

– Они там, они так близко, что я ощущаю их запах, – едва слышно добавила она. – Боги Холдарики, спасите мою душу.

Словно опасаясь закричать, женщина закрыла рот ладонью и всхлипнула. Шум за стенкой прекратился. Стало так тихо, что можно было услышать как бьётся сердце.

– Почему они замолчали? – едва слышно, спросил Всебор. – Эти свиньи?

Тут же карета вздрогнула от удара. Деревянная стенка разлетелась в щепки, и в нос ударил невыносимый запах тлена. Тонкие костлявые руки вцепились женщине в голову. Она вскрикнула, схватилась за оконные шторки. Жизнь всё ещё пульсировала в её теле, но безысходный смертельный ужас сковал волю. Она медленно разжала пальцы, и неведомый враг стремительно вытащил её на улицу. Остекленевшими, наполненными ужасом глазами Всебор смотрел на кровавую дорожку, уходившую во мрак ночи, и не мог поверить, что больше его защищать некому.