Золотой эшелон

— Узнаешь. Мы — члены секты суфистов, хранителей священного Корана, защитники веры пророка Магомета.

— Долго ли занимает обращение? — Когда-то Росс что-то читал о крестоносцах, и внезапно в его памяти всплыла фраза: «Ислам или меч». «Недаром, — подумал он, — его профессор по этому поводу заметил, что это — несложный выбор».

— Ты должен провозгласить свою веру в Аллаха и его пророка Магомета. В глазах Аллаха этого достаточно. А остальному мы научим тебя позже. Сейчас же повторяй за мной трижды:

— Ла Илаха илла-лла; Мухаммаду Расулу-лла.

— Что это значит?

Глаза человека со шрамом вспыхнули, рука его сжалась в кулак:

— Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его. В этом вся истина.

Росс изо всех сил старался правильно произнести арабские слова, но человека со шрамом это не удовлетворило. Он схватил Росса за плечи и встряхнул его.

— Важны не только слова, американец. Ты должен верить в то, что произносишь. Не только твоя жизнь, но и твоя бессмертная душа зависит от того, насколько страстно ты стремишься быть обращенным. Лжеца мы узнаем, — тут он выпрямился, и глаза его сверкнули, — и истребим с лица земли.

Росс попытался вложить всю свою душу в непонятные арабские слова, три раза человек со шрамом пропел их, и три раза Росс повторил молитву нараспев. После этого человек со шрамом обнял его, и все остальные окружили, тряся за плечи, обнимая, пожимая руки. Впервые с того момента, как Росс пришел в себя, он расслабился. Итак, он — мусульманин, он подумал о том, что скажут по этому поводу его родители, о том, с каким успехом он будет рассказывать эту историю за коктейлем в Чикаго. Лицо человека со шрамом осветила улыбка, и он обнял Росса за плечи.

— Теперь осталось еще закончить ритуал, и ты будешь одним из нас.

Этого Росс не ожидал.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, все мусульмане должны быть обрезаны. Мы обрезаем своих детей, когда им исполняется девять лет, а вновь обращенных — тогда, когда они принимают ислам. Ты — новообращенный, но ты уже обрезаный. Мы обсудим эту проблему, ибо она для нас несколько необычна. Мы впервые встречаем человека с таким случаем. Впрочем, мы решили, что первое обрезание сделано не совсем правильно. Поэтому мы закончим работу. Это будет сделано быстро.

Росс почувствовал слабость в коленях, кружка выпала из его рук. Человек со шрамом отступил в сторону, и из-за его спины появился другой мусульманин, такой же черноглазый и чернобородый, в такой же цветной тюбетейке. В правой руке он держал длинный нож, на полированном лезвии которого играли отблески пламени. Он напоминал персонажи картины Шагала, — но в отличие от шагаловского ангела, плывшего над минаретами и облаками, этот стоял обеими ногами на земле. Кто-то схватил руки Росса и свел их за его спиной. Чернобородый приблизился и схватил член Росса левой рукой. Он нахмурился, и начал прикладывать лезвие под различными углами, пытаясь найти правильную позицию. Росс почувствовал, что сейчас обкакается.

— Во имя Аллаха, какой секретный груз везет поезд? — проревел голос, как бы исходивший с небес.

— Мыло, — проблеял Росс.

— Что? Ты смеешься над нами, сын собаки!

— Честно — мыло, только мыло.

От резкой боли искры промелькнули перед его глазами, и он, проваливаясь в какую-то черную дыру, успел лишь хрипло произнести:

— Мыло…

Пришел он в себя от утренней свежести. Вокруг него никого не было. Люди и лошади, шагаловский ангел с ножом и пророк, украшенный шрамом, все исчезли как дурной сон. Только тлели угольки вчерашнего костра. Может, это и был кошмар? Спотыкаясь, Росс медленно заковылял по направлению к новому дню, появляющемуся из-за горизонта. Он так и не осмелился посмотреть на то место, по которому вчера прошел нож чернобородого.

— Господи, Господи, пусть это все окажется лишь дурным сном!

Он появился утром следующего дня. Мокрый, голодный, избитый, сияющий. Обнял его Зубров. Приказал помыть, высушить, накормить, а насчет напоить — это Зубров на себя взял. Распорядился вернуть весь транспорт и вертолеты владельцам, отослать благодарность местному руководству и наилучшие пожелания славному городу. И когда быстрые сборы увенчались гудком тепловоза, потянувшего за собой эшелон, Зубров налил закутанному в пушистый халат Россу хороший стакан «Glenfiddich» (специально для него из Одессы прихваченный), налил себе и выдохнул: «Рассказывай».

Он рассказывал долго. Он рассказал историю про мыло с самого начала. Он рассказывал смешно. Зубров смеялся, а Росс старался вложить душу в рассказ и помнил, что Зубров смеется только потому, что заставляет себя смеяться. Он закончил рассказ, а Зубров сидел напротив, охватив голову руками. Долго молчали. Наконец Зубров спросил: ты уверен, что в контейнере мыло?

— Если не украли в Одесском порту, то мыло.

Вдруг Росс увидел напротив совершенно невидящие глаза, и вновь гнетущая тишина заполнила все пространство вокруг, и стук колес не нарушал тишину, но подчеркивал.

— Я — Первый. Майора Брусникина и капитана Драча — ко мне.

Первым влетел в купе Брусникин, и тряхнуло его — думал, что Зубров умер. Он сидел у окна, откинувшись далеко назад, и лицо полковника было таким, каким бывает лицо убитого в бою человека. Влетел и Драч и первое, что увидел — лицо своего командира, и ему захотелось кричать: воды! Но не кричал: в лице Зуброва кроме мертвенной зелености проступало что-то еще, не то решимость самоубийственного подвига, не то отрешенность камеры смертников. Драч — на Росса: мол, что ты с ним, гад, сделал? Понятно, что без слов, только взглядом спросил. И Брусникин Россу тот же вопрос бросил без слов, правда, более вежливо: что вы тут пили? А Росс и сам ни черта не понимает. Болтали, трепались и выпили вроде немного. Что ж это с ним?

Не поворачивая головы, скосил Зубров только глаза:

— Гвардии майор Брусникин, что мы везем в контейнере?

— Мыло, товарищ полковник.

— Мыло — это легенда для окружающих, а что на самом деле?

— Мыло, товарищ полковник. Болтают люди о стратегическом оружии, но именно это и есть легенда, а на самом деле — мыло.

— Откуда знаешь?

— Я правительственную связь каждый день по пятнадцать часов слушаю. Противоречивая информация. Они сами эту легенду с перепугу сочинили.

— Что ж ты молчал всю дорогу?

— Я думал, вы сами догадались.

Хуже этого оскорбить полковника Зуброва было нельзя. Вякнул Брусникин сдуру и язык прикусил: выходит, что Зубров такой болван, что не понял вообще ничего в ситуации, когда все так ясно.

— Капитан Драч?

— Я!

— Что мы везем в контейнере?

— Раньше в контейнере было мыло, но мы везем пустой контейнер.

— Откуда знаешь?

— Мне, кхм, женщина одна сказала. Она все знает.

— Где ж то самое мыло?