Золотой век Испанской империи
Шрифт:
Книга I
Вальядолид и Рим
Глава 7
Карл: от Вальядолида до падения Рима
Год 1527-й был полон злодеяний и событий неслыханных на протяжении многих веков: падения правительств, жестокость правителей, вселяющие страх осады городов, великий голод, самые ужасные бедствия почти повсюду.
В период между 1523-м и 1529 годами император Карл, он же Карл Гентский, был в первую очередь королем Карлом – разумеется, королем Арагона в той же мере, что и Кастилии с ее множеством затруднений по ту сторону океана. Проведя, как это ни необычно, в Вальядолиде целый год, с июля 1522-го по 25 августа 1523 года, он затем отправился в Наварру, а затем в Арагон – а именно в Монсон, что лежит в горах между Барбастро и Леридой, где река Сегре сливается с Синкой и где арагонские короли традиционно собирали свой местный парламент – кортесы. После этого он побывал в Каталонии, Андалусии, Севилье и Гранаде. К 1524 году его путешествия в совокупности уже делали его на самом деле королем Испании.
Однако у Карла были и свои личные трудности – прежде всего связанные с его матерью. В январе 1525 года кузен Карла, Фадрике Энрикес, адмирал Кастилии, в своем письме к нему упоминал, что посетил королеву Хуану и что она жаловалась ему на плохое содержание со стороны маркиза
253
Дения был связан с семейством Энрикесов, главой которого являлся адмирал Фадрике; к нему принадлежала и мать короля Фердинанда.
254
Fernandez Alvarez (ed.), Corpus Documental, I, 83.
Кроме того, Карлу не хватало денег. Польский посол Дантиск в феврале 1525 года отзывался, что он никогда не видел, чтобы испанский двор был «настолько нищим», как на тот момент. «Деньги добываются беспрецедентными методами, и все посылается в армию в Италии. Император пребывает в чрезвычайной нужде», – добавил он в своем дневнике, когда пришел получать орден Золотого Руна для собственного монарха, утонченного Сигизмунда I Польского. Разговор между Карлом и Дантиском происходил на немецком и итальянском. Дантиск и сам страдал от нехватки денег, несмотря на то что получал хороший доход из своих владений в Польше. Имея всего лишь шестьдесят дукатов в месяц, он не мог жить так, как требовалось послу: он мог позволить себе всего лишь шесть или семь лошадей и десятерых слуг {255} .
255
Qu. Garcia Mercadal, 793.
Однако уже наступали более счастливые времена. Петр Мартир в своем письме в Рим – которое оказалось последним {256} , – говорил о двух судах, прибывших в Севилью из Новой Испании под командой Лопе де Саманьего, который впоследствии еще сыграет роль в управлении заокеанской империей. На борту находились два тигра, а также серебряная кулеврина [46] , посланная Кортесом в предыдущем октябре, еще до того, как он покинул Мехико-Теночтитлан {257} . Дантиск сообщал хорошие новости об Индиях, в частности об «открытии новых островов», которые он не называл, но которые, по его словам, «изобиловали золотом, пряностями и благовониями (aromas)». Он докладывал, что только за один день в Новой Испании причащаются 70 тысяч человек, и добавлял, что, поскольку там была жестокая засуха, испанцы убедили индейцев пройти процессией, неся впереди крест, вследствие чего начался дождь и урожай был спасен. «Эти индейцы гораздо больше похожи на людей, нежели те, что были открыты прежде [в Карибском море], и плавание к их островам оказалось короче, чем путешествие португальцев» {258} .
256
Martyr, De Orbe Novo, II, 409. Он умер в 1524 году.
46
Та самая кулеврина «Феникс», что упоминалась чуть раньше. Заметим также, что тигры в Америке не водятся; скорее всего это был ягуар. (Прим. ред.)
257
Information de Servicios y Meritos in AGI, Mexico, leg. 203, no. 13.
258
Garcia Mercadal, 795.
А 10 марта император Карл получил еще более замечательные новости: вслед за триумфом в Неаполе его итальянская армия – под предводительством надежного Антонио де Лейвы, любезного Шарля де Ланнуа (вице-короля Неаполя), коварного француза коннетабля де Бурбона и блестящего Франсиско де Авалоса [47] , который стал маркизом Пескара, – разгромила французов при Павии; был даже взят в плен король Франции, беспринципный и обаятельный Франциск I.
Ланнуа лично отнял меч у короля Франциска, однако победа была по большей части делом рук Авалоса – одного из наиболее замечательных дворян-воителей своего века. В 1512 году, когда ему было всего лишь двадцать два года, он стал капитан-генералом испанской легкой кавалерии, и в тот же год был ранен и захвачен в плен французами под Равенной. Известно, что он обладал «крепким телосложением и ясными большими глазами, которые, хотя обычно были мягкими и кроткими… начинали метать молнии», когда он был возбужден {259} . В 1524 году он искусно прикрывал отступление испанцев под натиском французов и перед битвой при Павии отдал Франции тело доблестного капитана Байярда {260} . Связанный узами дальнего кровного родства с Кортесом, он унаследовал итальянский титул, но говорил только на испанском {261} .
47
Его полное имя – Фернандо (Ферранте) Франческо д’Авалос, то есть Франсиско (Франческо) – лишь второе его имя. Его также не следует путать с упоминающимся ниже Франсиско де Авалосом, участвовавшим в экспедиции Писарро. (Прим. перев.)
259
Генеалогическую историю этой великой семьи еще предстоит написать.
260
Полное его имя было Пьер дю Террайль, сеньор де Баярд, «без страха и упрека»; он участвовал в экспедиции Карла VIII и был смертельно ранен недалеко от Милана.
261
Его родственные отношения с Кортесом весьма туманны.
В 1509 году Авалос сыграл пышную свадьбу с очаровательной поэтессой Витторией Колонна (позднее она станет близким другом Микеланджело), которая прощала ему постоянное отсутствие и неверность. Он был настоящим человеком эпохи Возрождения, чья жизнь была полна необычайных подвигов, а представления о благородном пыле и жажда славы внушены запойным чтением рыцарских романов. Драматург Торрес Нахарро (весьма
итализированный испанец) в 1517 году посвятил ему сборник своих пьес «Propaladia» {262} . Виттория Колонна писала для него стихи: «Qui fece il mio bel sole a noi ritorno / Di regie spoglie carco e ricche prede…» [48] . Судя по последней главе «Государя» Макиавелли, многие итальянцы были согласны с его представлениями о патриотизме. Он страдал от ран, полученных им при Павии, и испытывал горечь из-за отсутствия признания со стороны императора. Однако Изабелла, герцогиня Миланская, писала ему: «Я желала бы стать мужчиной, синьор, хотя бы только для того, чтобы быть раненной в лицо, как вы, и поглядеть, пойдут ли мне эти раны настолько же, насколько они идут вам» {263} . Последние месяцы его жизни были запятнаны подозрением, что он заигрывает с идеями о возвращении Италии независимости, из-за происков одаренного патриота Джироламо Мороне {264} . Авалос умер от полученных ран в декабре 1525 года.262
Это были пьесы и стихи, опубликованные в 1517 году в Неаполе, «первые принадлежности Паллады».
48
«Сюда вернулся он, мое светило, / Добычей царской нагружен богато…» (итал., перевод С. Шервинского).
263
Lawley, 20.
264
Канцлер Франческо Сфорца, герцога Миланского.
Император оставался в Испании, и учитывая, что французский король был его пленником, могло показаться, что весь мир лежит у его ног. Его брат Фердинанд восторженно писал ему: «Ваше Величество ныне повелитель всего мира!» {265} . Снова эта соблазнительная мысль!
Впрочем, проблемы дальнейшей стратегии не потеряли своей серьезности. Что надлежит делать с Франциском? Как Карлу следует обращаться со своим союзником Генрихом VIII Английским, который, как он начинал теперь понимать, был помешан на самом себе? Гаттинара считал, что его императору пора заявить права на все свое бургундское наследство: «Бургундия, не больше и не меньше!». А возможно, ему стоит также потребовать себе Прованс у коннетабля Бурбонского. И несомненно, необходимо созвать Вселенский церковный собор – и его должен организовать император, поскольку папа Климент не способен ни на что, кроме оправданий в собственном бездействии.
265
Fernandez Alvarez (ed.), Corpus Documental, I, n. xxi, 98.
Однако ничего подобного не произошло. Совет Кастилии разделился на два лагеря. Гаттинара хотел новых владений, стремился к решениям, враждебным для Франции, и большинство других фламандцев придерживались той же точки зрения. Ее поддерживал и герцог Альба. Однако Ланнуа и Авалос, герои последней войны, советовали заключить с Францией мирный договор, и к ним присоединился духовник императора Гарсия де Лоайса {266} . Во время благодарственной мессы, отслуженной после победы при Павии, доминиканский священник произнес проповедь, призывая объединиться общим фронтом против неверных и проповедуя «всеобщее согласие» {267} . Философ-гуманист Вивес, живший в то время в Оксфорде, призывал к терпимости, ибо, по его выражению, это был замечательный шанс «сотворить доброе дело, заслужить себе награду перед лицом Господа и славу среди людей» {268} .
266
См. Guicciardini, 350, о его аргументах касательно «любви и братского освобождения».
267
Brandi, 162.
268
Vives to King Henry VIII, in Vives, 77.
Нерешительность Карла после Павии объяснялась прежде всего неразберихой в имперской канцелярии, возглавляемой Гаттинарой, который, несмотря на острый интеллект и высокую компетентность его как чиновника, также постоянно видел везде направленные против него заговоры. Так, например, в июле 1525 года в Толедо, по свидетельству венецианского посла Гаспара Контарини, он в присутствии губернатора провинции Брес Лорана де Горрево, Генриха Нассауского и Адриана де Круа принялся жаловаться императору, что другие ущемляют его авторитет. Карл попросил Гаттинару изложить свои претензии письменно. Тот так и поступил, яростно обвиняя секретариат в коррупции, которая, судя по всему, охватывала не только незаменимого доселе Кобоса, но также и его собственного протеже Лалемана, начинавшего понемногу вытеснять самого Гаттинару {269} .
269
Headley, 151ff.
Во время другого совещания в Толедо, на котором присутствовали Кобос и Уго де Монкада, владыка Мессины, коварный, жестокий и смелый, а также сам Гаттинара. Карл объяснил ему, что в Испании должность канцлера подразумевает не то, что он себе представлял. Здесь канцлер является верховным советником короля, а не главой всего государственного аппарата. Гаттинара немедленно попросил у короля разрешения оставить двор. Карл с грустью удовлетворил его просьбу, но затем пожалел о своем решении и послал Лорана де Горрево исправлять положение. Горрево посетил Гаттинару, в то время как председатель Совета Индий Гарсия де Лоайса пригласил Гаттинару к королю на обед.
Карл тепло приветствовал своего давнего советника и выразил ему свою любовь. Они уселись за обильную трапезу, включавшую говядину и пиво, как это было у императора в привычке в то время {270} . Теперь Гаттинара, по-видимому, больше всего беспокоился о разрушениях, причиненных имперскими войсками его собственным владениям в Пьемонте. Он писал Карлу: «Бедствия, которые причиняют Ваши солдаты, настолько ужасны, что и турки с неверными не сотворили бы таких, и вместо того, чтобы именовать Вас «освободителем Италии», люди вскорости будут говорить, что Вы принесли им жесточайшую тиранию, какая здесь только существовала» {271} . Без сомнения, Карл был осведомлен об этих позорных событиях – однако ему вовсе не хотелось слышать о них еще и от своего канцлера, чьи тирады и даже проповеди понемногу начинали его утомлять.
270
App. I, Hermann Baumgarten, Geschichte Karls V, Stuttgart, 1885, 11/2, 707.
271
Headley, 6. См. также Gussaert, 250ff.