Золушка

Она всегда считала месье Изидора важным человеком, – такова была его слава, но теперь, маленький и худенький старичок с добродушно-важным лицом, всегда тщательно выбритым, в чистой, почти щегольской черной бархатной шапочке, которую он никогда не снимал, как бы укрывая плешь во всю голову, – показался Эльзе еще важнее.

Комната, служившая привратнику «замка» гостиной, была чрезвычайно чистая: мебель была маленького размера, как бы подобранная к его росту, на стенах висели в рамках разные гравюры с сюжетами из Священного Писания. На одной стене висели два больших портрета в золотых рамках, а между ними небольшая гравюра, изображавшая маленького мальчика лет шести-семи, но в мундире с генеральскими эполетами.

Большие портреты изображали мужчину и женщину, но в таких странных одеяниях, что Эльза долго не могла оторваться от них и, наконец, насмешливая улыбка скользнула по ее лицу.

В особенности поразила ее нарисованная дама. У нее была такая прическа, что обыкновенная лохматая шапка волос на голове Эльзы была чем-то микроскопическим сравнительно с этой горой в несколько этажей, под огромной шляпой.

В углах комнаты стояли высокие растения, а все три окна были заставлены цветами в горшках. В углу на тумбе, в большой круглой клетке, качалась в кольце диковинная красная птица, которая поразила Эльзу еще более, нежели дама с пирамидой волос на голове.

Глянув в растворенную дверь, Эльза увидела кровать с таким поразительно-чистым бельем и снежно-белым одеялом, что глаза ее заискрились от какого-то чувства, близкого к зависти. Раньше такие чистые и прелестные кровати Эльза могла только воображать.

Недалеко от двери стоял стол, а на нем кое-какие вещи, чернильница и около нее большой ангел с крыльями. На столе было много исписанной бумаги и много маленьких книг. Невдалеке, с другой стороны двери, стоял шкаф, забитый книгами самого разного размера и вида.

Эльза застыла посреди комнаты, удивленно оглядываясь вокруг. Комнатка казалась ей все прелестнее. Но вдруг она вздрогнула всем телом: месье Изидор визгливо, даже как-то безобразно вскрикнул:

– Veux-tu dejeuner, mon ami? [246]

Эльза обернулась к хозяину домика и ответила:

– Merci, я уже выпила кофе дома.

Изидор рассмеялся настолько добродушно и весело, что Эльза с удивлением пригляделась к его лицу. Она не могла понять, что может быть смешного в ее ответе.

246

Вы завтракали, друг мой? (франц)

– Ну, садитесь, дитя мое, будем с вами дожидаться утра, назначенного вам графиней.

Эльза села на маленький стульчик, который ей, так же, как и Изидору, был как раз как бы по мерке.

– Полдень, Газель, для всех людей одинаков, а вот утро и вечер бывают на свете разные. У вас на один лад, у меня, положим, на другой, а у важных людей утро бывает в совершенно иное время, а вечер начинается поздно и заменяет часто собой всю ночь. Так что ночей собственно у наших господ иногда совсем не бывает. Ну, да это неинтересно! Я хочу только сказать вам, что вам, моя милая Газель, придется посидеть у меня, по крайней мере, часа три, прежде чем в замке все проснутся. Сейчас пока и обслуга еще не вся поднялась. Я даже не могу доложить о вас горничной графини, потому что и она еще не поднималась, а как только мамзель Julie проснется, я скажу ей. А пока я займу вас чем-нибудь. Вы читать умеете?

– Конечно, умею.

– Хотите я вам дам книжку?

– Нет, merci, я их не люблю.

– Вот как! – раcсмеялся Изидор. – Почему же?

– Не знаю! Ужасно не люблю книжек, а уж особенно арифметику.

– Ну, так делать нечего, побеседуем!

Изидор закрыл свою книжку, которую продолжал держать в руке и положил ее на стол. Заметив глаза Эльзы, снова устремленные на портреты, он произнес совершенно иным, важным, даже как будто торжественным голосом:

– Знаете ли вы, дитя мое, на чьи портреты вы смотрите? И он, и она – это святые личности, которые святее многих святых. Это король Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта. А вот этот мальчик между ними, которого теперь уже нет на свете, прожил лет пятьдесят в изгнании вне пределов Франции. А ведь он был единственный человек на свете, которому должно бы было быть властелином Франции. Это граф Шамбор, или герцог Бордосский, которому казненный король приходился, как arriere grand oncle [247] . А король и королева, которых вы видите, уже скоро сто лет, как погибли самым ужасным образом. Они взяли на себя грехи Франции и поступили почти так же, как во времена оны Спаситель Mиpa. Они пострадали и умерли за французский народ, но кровь их на нас и на детях наших есть и останется долго. И дорого мы заплатили, и дорого еще заплатим за их погибель. Вы, конечно, дитя мое, не знаете, что с ними было. Им отрезали головы.

247

двоюродный дед (франц)

– Как?! – воскликнула Эльза, почти привскочив на своем стуле.

– Да, дитя мое, и королю, и королеве отрезали головы.

– За что? Когда?! – воскликнула снова Эльза.

– Я вам это подробно расскажу, так как нам придется еще долго сидеть в ожидании, когда замок проснется.

Эльза встала, приблизилась ближе к стене и стала с большим вниманием разглядывать лица на портретах. Но через мгновение она снова поневоле вздрогнула всем телом, так как за спиной ее снова пронзительно раздалось:

– Veux-tu dejeuner, mon ami? [248]

Она быстро обернулась, удивленно поглядела на хозяина и снова выговорила, но уже боязливо и несколько сухо:

– Я уже сказала вам – merci, я дома напилась кофе.

Господин Изидор снова рассмеялся, но более добродушно. Он поднялся с места, взял Эльзу за руку, подвел ее к клетке, где сидела красная птица, и вымолвил:

– Это попугай! Вы таких никогда не видали?

– Нет.

– Ну, тогда полюбуйтесь.

248

Вы завтракали, друг мой? (франц)

И наклонившись к клетке, он вымолвил:

– Et toi, veux-tu dejeuner? [249]

– Oui! Oui! Oui! [250] – визгливо отозвалась птица.

– Скажи что-нибудь для мамзель Газели! – произнес хозяин. – Dis: bonjour, mamzelle! [251]

Птица, дернув головой, еще громче и визгливее крикнула:

– Bonjour, mamzelle!

Изидор обернулся к Эльзе и раcсмеялся. Старик давно не видел такого изумленного лица. Глаза Эльзы казались еще вдвое больше, широко раскрытый рот изображал крайнее изумление. И вдруг, обернувшись к привратнику, она вымолвила, как бы желая удостовериться, не обманул ли ее слух:

249

И ты хочешь завтракать? (франц)

250

Да! Да! Да! (франц)

251

Скажи: «Добрый день, мамзель!» (франц)

– Il parle! Il parle! [252]

– Ну, да, да!

– И он может понимать?

– Многое!

– Вы с ним разговариваете?

– Да, – рассмеялся Изидор, – но немного. Нет, дитя мое, я шучу. Эта птица – самая глупая на свете. Она умеет только кричать несколько фраз, сама не зная, что кричит. Разве вы никогда не слышали – люди говорят про какого-нибудь человека, что он попугай?

– Ах, да! – воскликнула Эльза.

– Ну, вот…

– Да, да, говорят! И даже про нашего Баптиста говорят.

252

Он говорит! Он говорит! (франц)

– Баптиста? Кто же это? A-а!.. – вспомнил Изидор. – Le bon ami [253] вашей матушки.

Эльза тотчас опустила глаза и отозвалась едва слышно:

– Oui, monsieur! [254]

Они уселись вновь и привратник начал раcсказывать про казненных короля и королеву. Это длилось, пока у окна не появилась какая-то расфранченная дама с бойкими глазами и улыбкой.

– Господин Изидор, – сказала она, заглядывая в окно… – Не у вас ли…

253

большой друг (франц)

254

Да, месье (франц)