Золушки из трактира на площади

– Ах ты! – возмутилась Виеленна и под хриплый смех сестрицы попыталась дать парнишке подзатыльник.

Тот, хмыкнув, вывернулся из-под Матушкиной руки и стрелой унесся вверх по лестнице.

– Когда он так носится, – не оборачиваясь, проворчал Пип, – у меня болит голова!

– Шустрый, паразит, – согласилась Ровенна и отправилась в зал, откуда уже слышался чей-то призывный крик. Сестра поспешила за ней, прихватив поднос с заказом.

– Ты подумай, что нам в субботу готовить, – сказал повар, пока Бруни переобувалась, накидывала фартук, туго переплетала косу и мыла руки. – Погода, вишь, портится, народ захочет тепла и сладостей. Вафли-то мы всяко напечем. А что еще?

Встав к плите, Матушка задумалась. Осень – пора ароматных фруктов, вот только в народе бытует мнение, будто сырые фрукты вредны для здоровья. Поэтому чрезвычайно популярными были всякие сладости – цукаты, варенья и мармелады. Печенные с медом яблоки делали почти в каждом доме, отчего улицы квартала Мастеровых начинали пахнуть сладким дурманом, кружащим голову и возбуждающим аппетит.

– Сделаем печеные груши и сладкий соус к ним, с медом и орехами, – предложила Бруни. – За грушами зайдем на рынок завтра, когда будем возвращаться из университета, а меда и орехов у нас вдосталь!

– Еще бы черного перца купить, – повар с кряхтением потер поясницу. – Бруни, нам надо думать о помощнике… Весь – парень подходящий, хоть и клыкастый не в меру, но, начав учиться, он станет пропадать в университете. Раньше я бы и не заметил его отсутствия, однако годы берут свое!

Матушка помешала бульон, булькавший на плите, сняла пробу и добавила пресловутый перец. Тяжело вздохнув, развернулась к Пипу:

– Я обещаю тебе подумать.

– Только не слишком долго, – буркнул тот и вновь отвернулся к разделочному столу.

Бруни окинула взглядом родную обширную спину и быстро вышла в зал, где неумолкающий шум голосов и стук ложек о миски вмиг разгонял печальные мысли о том, что людям неподвластно. О времени.

* * *

Военный университет Вишенрога располагался справа от королевского дворца, если смотреть с моря. Каменное здание, облицованное черным гранитом, было братом-близнецом Морского университета, находившегося слева от дворца и украшенного белым мрамором. Возводил оба учебных заведения один и тот же архитектор, любимец кого-то из прежних королей. Зодчий подошел к делу серьезно. В зданиях можно было месяцами держать осаду, одновременно продолжая учебу, или бесконечно бродить во внутренних коридорах, пугаясь помещений, похожих друг на друга, как зеркальные отражения.

Пип, Бруни и Весь «пугались» уже по третьему кругу.

– Я больше не могу! – Пип присел на подоконник, отдуваясь и обмахиваясь платком размером с наволочку, и сердито поставил рядом корзину для продуктов. – Даже свиная требуха устроена более логично, чем эти катакомбы! Может быть, все-таки спросим у кого-нибудь дорогу, а, клыкастый?

Весь набычился. Показать свою слабость студиозусам, смотревшим на него кто насмешливо, кто брезгливо, а кто и откровенно враждебно, оборотень считал невозможным.

– Вообще, – продолжал бурчать повар, – этот твой рыжий майор мог бы встретить нас у входа и проводить прямо в приемную комиссию, а не заставлять бесконечно кружить по этим проклятым коридорам!

Бруни тихонько вздохнула. Среди студентов, высоких, красивых, в форме разных факультетов, очень похожей на военную, только без знаков различия, она чувствовала себя не в своей тарелке, хотя и надела праздничное платье – и даже не пожалела туфельки ему в тон!

– Лихай Торхаш – полковник, – поправила она Пипа и посмотрела на Веся. – Придумай что-нибудь, прошу тебя!

Мальчишка кивнул и скрылся в стенной нише за скульптурой какого-то полководца. Минуту спустя оттуда высунулся большой черный нос и со свистом втянул в себя воздух.

– Луноликая богиня! – изумился повар. – Чего удумал-то?

Веслав Гроден из Черных ловцов выскользнул из укрытия и, неслышно ступая, тронулся по коридору направо, держа нос по ветру.

– Давно бы так! – пробормотал Пип, с кряхтением слез с подоконника, прихватил корзину и двинулся за ним.

Встреченные по пути студенты и преподаватели пальцами на оборотня не показывали, но косились и кривили лица в гримасах знатно.

Матушка больше не обращала на них внимания – отмечала то новое, что появилось в животной ипостаси Веся после получения им Имени крови. Черная шерсть зверя казалась гуще, а по хребту пошла серебряная полоса. Серебром обметало края ушей и губ. Он больше не выглядел волком-переростком, хотя был значительно крупнее волка среднего размера…

…На мгновение Бруни пригрезилось, будто под лесным пологом, набитым снегом, как матрас – пухом и пером, бежит по невидимой человеческому глазу тропке черная стая, и луна серебрит своих детей нежным касанием…

Весь ускорил ход, перейдя на рысь.

– Эй-эй! – возмутился Пип, с трудом дыша, будто заталкивал корову на крышу, – полегче, парень! Ты забываешь про мой почтенный возраст!

Зверь оглянулся через плечо, и Матушка могла поклясться, что его зеленый глаз блеснул насмешливо. Однако оборотень сбавил ход и подождал их у лестницы, ведущей через два пролета вниз к двери, из которой плескал полуденный свет.

По лестнице спускалось несколько подростков. Сердце Бруни взволнованно забилось: ей были так знакомы эта грация и пока еще не сдержанная порывистость, а главное, острые кончики ушей, проглядывающие сквозь длинные, нестриженые космы.

Весь вспрыгнул на подоконник, скрытый портьерой, а вернулся обратно уже человеком. Он казался спокойным и высокомерным, явно подражая полковнику, однако нервное напряжение выдавали резкие подергивания ушей.

Во дворе было многолюдно. Впрочем, это слово не совсем подходило для разнородной толпы из людей и оборотней всех возрастов. Первые в основном красовались в военной форме, вторые были одеты как придется. Среди ровесников Веслава встречались мальчики из богатых семей. Они пришли вместе с родителями и с презрением поглядывали на большинство – явных бродяжек и оборванцев. Кланы Крови, которым удалось ужиться с людьми бок о бок и даже заработать на них, можно было пересчитать по пальцам, но они существовали.

Встретила Бруни и несколько опекунов, сопровождающих чистых и опрятных мальчишек-оборотней. Встретила – и порадовалась тому, что есть сердца, открытые чужой боли.

В стороне, в окружении сурового вида магистратских стражей, сидели на земле с десяток пацанят, явно вытащенных из городской тюрьмы. Они бросали по сторонам отравленные ненавистью и страхом взгляды, пытаясь найти возможности сбежать.

Весь неожиданно застыл, а затем, не говоря ни слова, бросился к ним.

Матушка с Пипом переглянулись и поспешили следом.