«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

Вместо квитанций об оплате нам выдали по металлическому номерку. Немец недоуменно повертел его в руке, и пробормотал что-то про театр. Дома мы наконец-то вымылись, я приготовила отличный ужин, и мы провели отличный вечер на кухне — в ход пошло купленное Микой пиво.

А на следующее утро он уехал дальше, его ждала Монголия, Япония, Тайвань, Вьетнам, Лаос и Бангладеш.

А мы остались. Вместе с нами осталось ощущение, что живем мы как-то не так. Ведь могут же люди, если захотят! Могут! Нам было грустно, потому что казалось, что все в этом сезоне уже позади, и ничего нового уже не будет. Наотрез отказался заводится мой мотоцикл, — он каменной глыбой стоял на стоянке и уезжать оттуда не собирался. Мы мучились долго, не понимая, что с ним, проверяли зажигание, карбюраторы, электронику. Наконец, причина нашлась — погасла контрольная лампа аккумулятора, недвусмысленно давая понять, что батарея села. Мы, наконец, посмотрели её: в ней было сухо! Как Щенок проработал до самого города, для нас оставалось загадкой. Вот и говори после этого, что у мотоциклов нет души…

Ильчир (2000 год, июль)

…Второе путешествие было гораздо более коротким, но оставило еще больше впечатлений, впрочем, впечатления эти носили совсем другой характер. Листая путеводитель по Иркутской области, я наткнулась на описание Тункинской долины.

Оказалось, что Аршан — это только начало этого удивительного края, дальше было живописное ущелье Иркута, поселок Монды на самой границе с Монголией, — а дальше, дальше начиналось неизвестное: гравийная дорога с осыпями и промоинами, истоки Черного и Белого Иркута, а, главное, где-то там, на высоте, было живописное горное озеро Ильчир, которое и давало жизнь Иркуту. Описание в путеводителе оставило у меня впечатление какого-то райского места, там говорилось о деревянных летниках, которые буряты устраивают на берегах, и в которых можно укрыться от непогоды, о нежном вкусном хариусе, который водится в озере, о бесчисленных стадах лошадей и яков, которые пасутся на высокогорных лугах. Там говорилось о духе перевала Нуху-Дабан, о земле Гэсэра, на которой этот мифический герой Абай Гэсэр Богдо-Хан сражался с демоном Гал Дулмэ-ханом. Там говорилось о павшем коне героя и о его окаменелом мече.

Эти земли местные жители сойеты называли «Маленьким Тибетом», сюда из Внутренней Монголии специально на буддистские праздники приезжали высокородные ламы.

Находясь под чарами этих странных рассказов, я решила, что мы просто обязаны туда съездить.

У Алексея все еще был отпуск, мы засобирались было, но тут обнаружилось, что он, не сказав ничего мне, отдал своему брату костюм химзащиты и спальник, чтобы тот съездил куда-то на Байкал. Я засомневалась, стоит ли ехать без дождевой защиты, но Алексей легкомысленно отмахнулся:

— Второй костюм химзащиты у нас есть, если что, ты его оденешь, а меня спасет косуха и кожаные штаны, они, вон, из какой толстой кожи. Не замерзну, не надейся!

Он был не прав, но сам еще не знал об этом. Мы выехали сереньким хмурым утром, и первый дождик поймали на Култукском серпантине. Проходящие мимо грузовики обдавали нас потоками грязи, было холодно и неуютно. Погода улучшилась, когда мы въехали в Тункинскую долину. Над головами снова было синее небо, кругом расстилался простор, рыжие коровы все так же мерно жевали свою бесконечную жвачку и не хотели уступать дорогу. Темно-синие горы на горизонте были далекими и манили, манили…

Долина то распахивалась, то сужалась, и в один прекрасный момент, когда она снова внезапно открылась перед нами во всей своей красе, я увидела высокий горный хребет цвета индиго. Сверкающие ярко-белые вершины возносились к небесам, а черные провалы напоминали о неприступности вершин и о том, какие мы на самом деле крохотные. Я удивленно смотрела на них, поражаясь тому, что какие-то маленькие, слабенькие, состоящие из плоти и крови человечки осмеливаются бросать вызов этим прекрасным гигантам. Сколько им лет? Миллион? Миллиард? Саяны — самые старые горы, они старше тибетских Гималаев, и даже старше Байкала… Что наша жизнь по сравнению с существованием этих громад?

По обочинам росли тополя, дорога весело бежала через бурятские деревни с их широкими безлюдными подворьями и коровами, которые стояли на автобусных остановках, словно колхозники, поджидающие нужный рейс, по обочинам шли мужики с косами на плечах, загорелые бурятки с повязанными на головах яркими платками несли какие-то узелки, на лугах паслись неказистые темные лошадки с черными гривами. Дорога шла через аккуратные мосты с железными крашеными перилами, под которыми бежали каменистые маленькие речки, на зеленых берегах резвилась и визжала загорелая, черноголовая ребятня. Они тыкали в нас пальцами, махали и кричали что-то звонкое, и невозможно было понять, по-русски или по-бурятски они говорят. Мы сигналили им в ответ и тоже махали.

В первый раз я почувствовала, что мотоцикл мне подчиняется полностью. То, чего я не могла сделать руками, я могла сделать, сидя верхом и отталкиваясь ногами, например, могла спокойно развернуть его даже на узкой дороге. Я уже привыкла к нему, а он — ко мне.

Мы переночевали на сухом комарином пригорке и поехали дальше. А дальше начались настоящие чудеса, дорога сперва превратилась в песчаную грунтовку и пошла через лес, а потом долина сузилась до ущелья, асфальтовое, идеально ровное шоссе, плавно покачиваясь, пошло где-то высоко-высоко под синим небом, прямо под белыми кучеряшками облаков. Молочно-белый Иркут тёк далеко внизу по беловатым песчаным берегам, на берегах росли тополя, а кое-где на сером галечнике стояли сухие скелеты осин. Нас окружали яркие, оранжевые, охристые, известково-белые скалы, облака цеплялись за них белесыми брюшками и надолго зависали над торчащими на макушках скал булавками деревьев. На самой высокой точке перевала был бурхан, на камнях лежали подношения шаманистов — сигареты, монеты, на балясинах беседки были завязаны многочисленные вязочки, платки и ленты, и даже туалет здесь был. В этом краю вообще все было по-европейски прибрано, чистенько, дорога была ухоженной, обочины пострижены, а все столбики аккуратно побелены. Местные трепетно относились к дорожному покрытию — как только на асфальте появлялись трещины, дорожные рабочие замазывали их гудроном, чтобы влага не проникала внутрь, и асфальт не разрушался, дорожное покрытие оставалось целым.

На бурхане мы остановились, я глянула за полосатое бетонное ограждение вниз, и у меня закружилась голова — от солнца, от насыщенного ароматами горного воздуха, от дорожной мраморной пыли, которую поднимали проносящиеся мимо машины, от восторга и восхищения. Как? Как я могла жить столько лет, читать какие-то скучные книги, сидеть целыми днями дома, ссылаясь на то, что у меня не было кроссовок, или денег, или на то, что у меня нет настроения? Откуда ему взяться, хорошему настроению в душном, жарком, пыльном, тесном каменном плену города?

Я влюбленными глазами смотрела на Алексея, который залез на ограждение и, раскинув руки, подставил лицо ветру и солнцу, и в этот момент поняла, что никогда не узнала бы его, так, как знаю теперь, если бы не этот край и не эти мотоциклы. Другие видели только тихого, спокойного, славного парня, я же знала, что передо мной мужчина, на которого можно положиться.

Мы сели на мотоциклы и с головокружительной высоты спустились к мосту через Иркут, а потом снова поднялись по дороге вверх мимо горного камнепада и крутых склонов с ежиком сухого, серого, как паутина, леса.

И вдруг все стало черно-белым. Дорога пошла через изрытые дикими бурными потоками каменистые сухие русла рек. Гигантские серовато-зеленые тополя сильными корнями вцеплялись в сухую землю, оплетали ими большие белые, как асбест, валуны, асфальт был мраморно-белым, а на крутых склонах стояли черные стволы сухих сосен.

Белым был Иркут, серым — его дно, белыми были облака, черной, — виднеющаяся по краям осыпающегося берега земля. Синими были только мой мотоцикл и небо над головой. Облака неторопливо шли по небу, и тащили за собой по земле тяжелые дымчатые тени. Тени ползли по дороге, закрывая солнце, и нам было то жарко, то холодно.

Через полчаса мы въехали в поселок Монды. Не торопясь, проехали по широким, пустынным, молчаливым улицам, нашли заправку, на которой никого, кроме заправщика не было, заправили полные баки. Алексей расспросил, как ехать дальше, мы попрощались с асфальтом и свернули на разбитую гравийку.

Быстро, очень быстро я поняла, какая это пытка — ехать на жестком оппозите по стиральной доске грунтовки. Было полное ощущение, что здесь прошел трактор на гусеничном ходу. У меня лязгали зубы, мотоцикл весь, полностью, с рамой и колесами то и дело пытался пойти вразнос, и скорость с каждой минутой падала. Я выбирала траекторию движения так, чтобы проезжать по краю бесчисленных ям, но мне это не удавалось, потому что ям было много, мотоцикл подпрыгивал, бил меня по пятой точке и норовил взбрыкнуть. Краем глаза я смотрела на пейзаж. Иркут снова несся где-то справа, но теперь он не мурлыкал и не казался ручной красивой речкой, он порыкивал где-то за тополями, за поваленными деревьями, за завалами камней. Обширные протоки то и дело появлялись с другой стороны дороги, и я с тревогой думала об их происхождении, ведь это означало, что в паводок вода перехлестывает через полотно. Потом горы прижались друг к дружке еще теснее, и дорога пошла вверх. Во многих местах дорогу сильно размыло, и опасные места были огорожены флажками.