Зона вечной мерзлоты

– Он еще скалится в моем кабинете, – взревел Папа, чуть ли не топая от негодования ногами. – Я научу тебя уважать старших, – директорский грозный рык разрезал воздух кабинета, как хлыст. Я пытался что-то вставить, но словоизвержение Папы было неудержимо. – Екатерина Васильевна, – обратился он к Маркизе, переводя дыхание. – Срочно ко мне Николая Тимофеевича.

– Сейчас, – и Маркиза в два счета испарилась из кабинета, оставив после себя приторно-сладкий запах духов.

– Зачем вы вызываете Гаврилова, – поинтересовалась Марго, подходя к директорскому столу. – Если для того, чтобы засадить парней в изолятор, то я категорически против, – ее голос звучал уверенно и непоколебимо. – Изолятор – это антипедагогично.

Лицо Папы снова пошло бурыми пятнами.

– Маргарита Николаевна, – он мрачно недовольно посмотрел на Марго. – Прошу вас без наставлений. Вы разве не видите, что себе позволяет этот наглец, – и он ткнул пальцем на Комара.

– Что я такого себе позволил, – возмутился Валерка. – Попросил только не разлучать меня с другом.

Папа молча открывал и закрывал рот, как будто не мог найти слов, чтобы выразить свое негодование. У меня в животе похолодело от страха. Наконец, директор вышел из состояния ступора, оклемавшись, прыжком подскочил к Комару и стукнул его рукой со всей силы по загривку.

– Размахался руками, – Валерка вытирал кровь с разбитой губы. – Думаешь, придурок, если директор, то все можно.

– Что, – рявкнул Колобов и его тучеобразное тело заколыхалось, сотрясаемое вспышкой ярости, разбрызгивая слюни налево и направо. – Я тебя пришибу, как таракана, – его глаза гневно сверкали.

– И лет на десять сядешь, – остудил пыл директора невозмутимый тон Комара. – Напугал, – фыркнул Валерка. – Не таких грозных видели, и ничего – живы.

Комар выглядел бледнее обычного, но весьма решительно. Папа схватил Валерку за шиворот и с силой потащил из кабинета. Он с грохотом открыл дверь, чуть не сорвав ее с петель. Я как увидел Папу – взгляд дикий, волосы всклочены, сразу понял, нам с Валеркой пришел полный капздец.

– Ты у меня землю грызть будешь! – задыхаясь, кричал Папа, пиная ногами Комара. – Я тебя в изоляторе сгною, – кипятился он, как чайник. – Будешь у меня там до Нового года париться.

Мы с Марго выскочили за директором в коридор, там уже находились Маркиза с Гиббоном.

– Тимофеевич, на неделю этого гаденыы-шшша, – он указал пальцем на Комара, – в изолятор и дружка его заодно прихвати, пусть подумают над своим вызывающим поведением.

В коридоре собралось уже большое количество зрителей, среди них я увидел ехидную довольную ухмылку Щуки. Парни шепотом расспрашивали друг друга о случившемся. Все с интересом лицезрели картину: «Папа в бешенстве». Маркиза, что-то пискнула, но ее никто не слушал.

– Я обязательно пожалуюсь в Организацию Объединенных Наций, – не унимался Комар. – Я напишу Горбачеву. Ты вылетишь из Клюшки в три счета! – грозился он Колобку.

Я посмотрел на Папу и увидел в его глазах испуг, я вспомнил слова Комара: «Я бомба замедленного действия!»

– Однако, новенькие, дают, – воскликнул кто-то восторженно.

– Затухни Зажигалка, – мрачно выдавил сквозь зубы Щука. – Не три губы, если хочешь, чтобы были целы зубы. – Бедный пацан по имени Зажигалка мгновенно заткнулся.

– Тимофеевич, уведите их быстрее, – взмолилась Марго, боясь, чтобы Комар чего-то еще такого не отчебучил.

Гиббон клешнями вцепился в наши руки и повел по коридору, нас молчаливо провожала толпа сочувствующих лиц.

Изолятором оказался бывший туалет в подвале. Я сразу оценил одноместный «люкс». В особый восторг меня привел горько-прокислый фекальный воздух. «Глюк неповторимый», – горько пошутил я про себя. От перспективы провести в этом одноместном номере бесплатно неделю, я вначале очумел, но потом смирился, со мной же будет Комар. Жить негде, вот и живешь, где попало, а в народе почему-то называют бомжем.

– Ну, как санаторий? – лицо Гиббона растянулось в треугольной улыбке, получилась как у постмодернистов: кубики, ромбики на фоне громадного квадрата. – Стучать в дверь бесполезно, все равно никто не услышит, – просветил Гиббон. – Вам здесь понравится, – закрывая нас на амбарный замок, съехидничал Гиббон.

– Нам уже нравится, мы просто в диком восторге, – в унисон крикнул Комар и стукнул дверь ногой.

В углу «люкса» валялся скомканный, свалявшийся матрац и такая же страшная ватная подушка без наволочки. Через пятнадцать минут нас уже слегка поташнивало, а у меня еще в придачу заломило в висках.

– Через тройку дней мы станем с тобой кончеными наркоманами, – горько заключил я.

На двери, оббитой проржавленным листом железа, кто-то коряво нацарапал гвоздем: «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг».

– Однако, юмористы здесь были и до нас, – Валерка подошел к двери и со всей силы пнул ее ногой, однако не только облегчил этим злость, но почувствовал себя еще хуже: заболел, добавок ко всему, и большой палец ноги. – Сволочи, – крикнул Валерка, прекрасно понимая, что его никто не слышит.

Комар вернулся к матрацу, прилег и сразу приподнялся, матрац вонял мочой. Мы молчали. Тело стал пробивать холод, с каждой минутой все сильнее и сильнее донимал голод. Живот бурчал, издавая глухие музыкальные звуки, казалось, будто все кишки перепутались. «Уснуть бы как-нибудь», – безнадежно подумал я. Комар все-таки прилег на матрац, устало, закрыв глаза. Мне показалось, что в дверь, кто-то скребется. Мы напряглись и прислушались…

– Пацаны, как вы там, – поинтересовался незнакомый голос.

– Живы, только жутко холодно и жрать хочется.

– Большой Лелик с Марго постараются вас завтра отсюда вытащить, – заверил голос. – Курнуть хотите?

– Еще бы! – радостно воскликнул Комар.

– Погодьте минуту, – крикнул голос. – Я в щель засунул между полом и дверью.

Валерка вытянул из щели сплющенную сигарету, спичку и кусочек коробка.

– Спасибо, – благодарно крикнул он. – Тебя как звать?

– Зажигалка, я в группе у Большого Лелика.

Тут послышался какой-то шум за дверью, возня, потом звук падающего тела, и до боли знакомый голос Гиббона:

– Поймаю еще раз, ноги повыдергиваю!

Нам искренне стало жалко парня, который проявил к нам участие и сочувствие и пострадал из-за нас от Гиббона. Нас снова поглотила тишина.

– Кажется, мы стали популярными, – стараясь придать голосу веселость, произнес я.

– Определенно, – согласился Комар.

Мы закурили, переданную нам сигаретку, вдыхая полной грудью дым.

– Комар ты неисправимый, – негодующе воскликнул я. – Нравиться тебе устраивать себе и другим трудную жизнь, – продолжал я, на чем свет стоит чихвостить Валерку.