Зона вечной мерзлоты

– Там хоть нормальные люди есть или все отстой?! – поинтересовался Валерка.

– Есть неплохие пацаны, – вздохнул Пинцет, – но они все под Щукой, а Щуке еще два года кантоваться на Клюшке, так что я вам не завидую.

– Ладно, нас хоронить, прорвемся.

– Там есть толковая старший воспитатель – Железная Марго, баба, во! – восторженно воскликнул Пинцет. – Есть еще Большой Лелик, – Папа только их и побаивается.

– Уже радует, что мир не без добрых людей, – язвительно заметил Комар.

Мы с Валеркой старались казаться беззаботным, но думали мы об одном: как сложится наша жизнь на новом месте – на Клюшке.

Сон был как враг; видения, море, шторм, волны, одна мощнее другой накрывали меня с головой, и я в очередной раз погружался в бурлящую водную бездну. Борьба со стихией обессилили меня, и когда мне казалось, что мне пришел каюк, что я тону, незримая водная сила вышвырнула меня на морскую поверхность, не давая погибнуть. Я проснулся. Постель была смята. Отдышавшись, приподнялся и посмотрел в окно, там было темно и неприветливо. На душе было муторно и неспокойно.

ЧАСТЬ II. КЛЮШКА

Мы выехали на знаменитую Клюшку в понедельник. Взглянув через зарешеченное окно обезьянника на свободу, увидели покрытое тучами небо, не предвещающее ничего замечательного, кроме того, что через часок-другой мы с Комаром покинем гостеприимный обезьянник в кавычках, чтобы к вечеру оказаться в другом не менее примечательном казенном доме. На сборы нам дали полчаса, мы были готовы через десять минут. Нам собраться, что нищему подпоясаться. Провожал нас лично Гуффи. Настроение у него было отличное. С самого утра, как только он принял дежурство, не особо разбираясь, отправил троих пацанов на наряды вне очереди. Одинцову влепил приличную затрещину по шее, за то, что тот плохо якобы убрался в воспитательской, под конец утренней разборки Гуффи самым тщательным образом перерыл наши тумбочки и вещи. Не обнаружив ничего запретного, кроме мыла, зубной щетки и пасты, Гуффи озадаченно уставился на нас с Комаром. Радостное настроение мгновенно улетучилось – как не бывало. В душе зародились дурные предчувствия. Я бросил украдкой взгляд на Валерку.

– Выверни карманы, – неожиданно приказал мне Гуффи, обнажив желтые неровные зубы. Меня точно оглушило ударом в ухо, в придачу, екнуло сердце, и беспокойно заныло внизу живота – не к добру, сигнализировал организм. Я не шевельнулся. – Сафронов, – повысил голос Гуффи, его маленькие свинячие глазки буравили карманы моих брюк. – Выворачивай карманы! – Налитые злобой глаза превратились в щелки.

У меня возникло ощущение, что мой желудок проткнули, чем-то каленным, так дико он заболел.

– Сафронов, не вводи меня во искушение, – Гуффи предостерегающе взглянул на меня.

– Ты же не хочешь, чтобы я лично тебя обыскал? – и лицо мента гадко улыбнулось.

Вот этого я меньше всего хотел, как говорится, упаси боже меня от этого. Я повиновался. Достал из правого кармана заныканную пачку «Космоса».

– Ну, что ты теперь скажешь, товарищ Сафронов на это? – физиономия Гуффи довольно расплылась, как блин по сковородке, самодовольно крутя в руках конфискованную пачку сигарет.

От инквизиции спас дежурный по обезьяннику, позвавший Гуффи к начальнику, после чего, того, как ветром сдуло. Помчался на третий этаж на всех парах, как на пожар, но успел отдать приказание напоследок:

– Полы отдрай, чтобы блестели как у кота яйца, понял.

Я молча кивнул головой.

– Мне порой, кажется, что ты бесхарактерный, какой-то? – хмуро произнес Комар.

Слова друга задели меня за живое.

– Ошибаешься! – обиженно воскликнул я. – В отличие от многих он у меня просто есть.

– Тогда зачем прогибаешься перед Гуффи?

– Таких как Гуффи пруд пруди, мне приключений уже достаточно, – раздраженно ответил я. – Мне хочется покоя, понимаешь, – и я посмотрел на Валерку в поисках понимания.

– Ты надеешься найти на Клюшке покой?! – с насмешкой спросил он. – Разлепи глаза, – возбужденно выкрикнул Комар. – Все только начинается. Обезьянник покажется нам теплицей, вот увидишь. – Валерка нервно откинул голову назад.

– Чо кричишь, как потерпевший, – утихомиривал я друга. – Я и без тебя знаю, что Клюшка не сахаром обсыпана.

Мы некоторое время молчали. Нам было страшно, но никто из нас не хотел в этом открыто сознаться. Мы как малые дети хорохорились друг перед дружкой всячески скрывая наши внутренние страхи.

– Тебе не страшно? – поинтересовался я у Валерки.

Он внимательно посмотрел на меня – было видно, что Комар напряженно размышляет: он покусывал губу, на лбу залегла морщина.

– Все что не убьет, сделает меня сильнее, – иронично ответил он, при этом всячески силился улыбнуться, но у него это получалось плохо.

– Комар, – взмолился я, – давай без тоски и без того на душе кошки скребут.

Мы тупо смотрели в зарешеченное окно, ожидая машины, на улице тем временем пошел мелкий и колючий дождь. Наконец, пришла долгожданная машина. Мы попрощались с пацанами, уселись в УАЗике на заднем сидении, впереди нас гордо восседал Гиббон. Летеха-мент сел за руль, и мы двинулись в сторону неведомой нам Клюшки. Добирались мы по ухабистым дорогам больше пяти часов, а может даже больше, и приехали к конечному пункту назначения только глубоко после обеда.

Целый день была мерзопакостная погода, но как только мы въехали на территорию Клюшки, ветер притих, и даже несмело выглянуло солнце.

Как только мы въехали во двор Клюшки, все обитатели и воспитатели пристально уставились на милицейский УАЗик. Летеха-мент приказал нам никуда не двигаться без его команды, сам же с Гиббоном направился к парадному крыльцу трехэтажного здания. Мы не спеша, выползли из УАЗика и принялись рассматривать, открывшиеся нам ландшафты.

Во дворе Клюшки царила беспорядочная суета: старшаки скучковано дымили возле гаража, малышня безудержно бегала по двору с визгом, воспитатели мирно стояли друг возле друга, неторопливо разговаривая между собой.

Еще в обезьяннике Пинцет нам с Комаром популярно объяснил ху из ху на Клюшке и, почему детдом так странно назвали. Одно дело услышать, другое увидеть все своими глазами. Детдом располагался в длинном вытянутом трехэтажном здании, с высоты птичьего полета напоминавший растянутую букву «Г». Какой-то остряк из бывших обитателей и назвал тогда еще новый спальный корпус Клюшкой. Надо сказать, попал он точно в яблочко, лучшего названия для детдома и придумать было невозможно. Назвал же кто-то школу, в которой прошли наши с Комаром «лучшие» годы Пентагоном. Я долго не мог сообразить, почему школу так странно назвали, да и слово было мне не знакомо. Просветил Кузнечик: так в Америке называлось здание министерства обороны. Я так и не догнал, при чем тут наш Пентагон. С годами до меня дошло: в школе постоянно, что-то достраивали, в ней было столько всяких переходов, коридоров, что легко было заблудиться, одним словом сплошной лабиринт – Пентагон. Но это я немного отклонился в подробности.

Воротами на Клюшку служили два старых кряжистых дуба, вплотную стоявших друг возле друга, как обнявшиеся братья. Они были гордостью Клюшки.

Недалеко от нашей машины находилась мусорка: два контейнера были переполнены и вокруг них валялись пустые консервные банки, бутылки, пустые коробки и росло одинокое голое дерево.

Мимо нас быстрыми шагами прошла узкобедрая девица с грубоватыми чертами лица. Короткие волосы, грязные и сеченые, были растрепаны. Мужская замшевая куртка с чужого плеча болталась на ней как на вешалке. Глядя на эту лахудру, Комар выдавил из себя только неопределенное: «Однако!»