Зорькина песня
Шрифт:
Зорька испуганно вскрикнула и открыла глаза. Кто-то настойчиво тянул с неё одеяло. Она быстро села, дёрнула одеяло вверх, чувствуя, как всё тело мгновенно покрылось липким горячим потом.
— Тю, скаженная! Держи! — сказала Маря и положила Зорьке на колени громадный букет цветов.
— Пока ты спала, до тебя кавалер прибегал. Красивенький такой хлопчик со зверски побитой башкой! — Маря прыснула в кулак и вся заходила, заколыхалась от смеха.
Зорька растерянно смотрела на цветы, не совсем понимая, снится ей всё это или нет.
От цветов горько и нежно пахло степью.
— Тили-тили тесто, жених и невеста! — ехидно пропела Галка и засмеялась, но на этот раз её никто не поддержал. Девчонки окружили Зорьку и смотрели на цветы с необидной завистью.
— Живые… — удивлённо прошептала Нинка, придвигаясь ближе. — И это всё тебе?
Зорька взяла цветы обеими руками, зарылась в них лицом и, чувствуя, как уходит из сердца тоска, сказала:
— Сашка… Вот дурак какой!
Глава 14. «Приехали, здрасти…»
С самого вечера по стенам и крыше вагона однозвучно барабанил дождь, и от этого в теплушке вдруг стало уютнее, было приятно лежать под тёплым одеялом и слушать сквозь дремоту, как Маря выводит сонным голосом свою нескончаемую сказку про красну девицу и удалого казака, которых «разорялы злии люды…»
А под утро Зорька внезапно проснулась от какой-то особенной стойкой тишины. Вагон не двигался. Но не так, как это бывало на прежних остановках, а прочно, точно колёса наконец отстучали своё и замерли теперь навсегда.
Зорька осторожно сползла с нар и выглянула в приоткрытую дверь.
Дождь прекратился. В разрывах туч холодно голубело небо. От вагонов к самому горизонту тянулось унылое безлесье степи, и только кое-где шевелилась на ветру сухая ломкая трава. Ветер утюжил её, гоняя по степи серые шары перекати-поля. А у самого горизонта, точно застывшие волны, лиловели песчаные барханы. Невдалеке от эшелона виднелось несколько желтовато-серых домов с плоскими крышами. Возле домов дымили паровозы, двигались товарные составы. Там была станция.
Так вот в чём дело! Вагоны с детским домом стояли в тупике.
— Девчонки! — закричала Зорька. — Вставайте! Приехали!
— Цыть, скаженная! Горланишь до света, як петух, — сердито сказала Маря.
Выглянула из вагона и всполошилась.
— И впрямь, приехали! Чего ж ты молчала?! Вставайте, дивчатки, вставайте!
Рядом, в вагоне мальчишек, зашумели, затопали, послышался протяжный удивлённый свист.
Девчонки прыгали с нар. Сонные, растрёпанные, ничего толком не поняв, толпились в проходе, натыкаясь друг на друга.
Анка высунула голову, похлопала заспанными глазами.
— Да тише вы! Что случилось?
— Конец света, — радостно завопила Галка, — спасайся, кто может!
— Вот дурне дивча! — Маря рассмеялась, стащила Галку с нар. — Приехали, чи не поняла?
А возле двери уже слышались разочарованные возгласы:
— Оё-ё-ёй!
— Завезли!
— Ой, девочки, ни деревца, ни травиночки!
— А говорили — в эвакуацию едем! Какая же это эвакуация, если ничего нет?!
— А может, ошибка? Может, дальше поедем?
Возле вагона
появился Кузьмин. Озабоченно-бодрый. В чистой гимнастёрке с тугим белым подворотничком.— Здравствуйте, дети! — Низкий голос его перекрыл галдёж.
Девочки притихли, поглядывая на старшего воспитателя с пугливым любопытством.
— Выгружать вещи! — зычно скомандовал Кузьмин.
Галка выступила вперёд.
— Это мы здесь жить будем?
Кузьмин кивнул, нетерпеливо посмотрел на часы.
— Тю-ю, так тут же одна степь…
— Ехали, ехали и… приехали! — снова загалдели девчонки.
Кузьмин нахмурился.
— Р-разговорчики! Это вас, собственно говоря, не касается, ясно? Что?
— Никак нет, не ясно. — Галка вытянулась по стойке смирно. Но глаза её довольно нахально косили на старшего воспитателя.
— Что неясно?
— Почему не касается, что касается?
— Галка, ну как не стыдно! — возмутилась Наташа.
— Подожди, подожди, Наташенька, — тихо проговорил Кузьмин, пристально глядя на Галку. — Значит, ясно? Так, так, Ляхова, ну, смотри, я тебе эту демонстрацию припомню…
— А чего? Вы же сами спросили: ясно? А если неясно? — невинным голосом сказала Галка. — Уж и спросить нельзя…
— Ой, Лях, отчаянная, — восхищённо прошептала Нинка.
— А Николай Иванович говорил, что нас всё касается, — вполголоса проговорила Анка.
Кузьмин выпрямился, развернул плечи и медленно обвёл взглядом столпившихся у дверей вагона девчонок.
— Ну-с, так кому ещё неясно кажется, Чистовой? А?
Анка молчала, опустив глаза и покусывая губы.
Кузьмин усмехнулся и отыскал глазами Зорьку, робко жавшуюся за Анкиной спиной.
— А тебе, Будницкая?
Зорька вздрогнула и вдруг с отчаянной решимостью выпалила:
— А где Даша Лебедь? Вы её в больницу сдали?
Кузьмин неторопливо достал из кармана просторных галифе ярко расшитый кисет, подержал его в ладони и сунул в карман. Нахмурился.
— Плохие дела у Лебедь. Счастье, что вовремя успели определить в больницу. — Он вздохнул и продолжал уже совсем другим тоном: — Эх, дети, дети, думаете, мне здесь нравится? Но раз приказано, собственно говоря, значит, надо терпеть не рассуждая. Идёт война, гибнут люди, но страна вывезла вас в глубокий тыл, чтобы вы могли — что? — учиться. А чем мы должны ответить на заботу? Хорошей учёбой и железной дисциплиной, понятно? Не слышу?
— Хорошей учёбой и железной дисциплиной, — громче всех выпалила Наташа.
Кузьмин взглянул на часы и заторопился.
— Маря, вы отвечаете за своевременную выгрузку!
— А куды ж денешься? — Маря развела руками и вздохнула. — Всю дорогу за што-нито отвечаю, такая уж моя доля…
Девчонки засуетились, начали спешно собирать вещи. Зорька стояла, точно оглушённая.
«С Дашей плохо… и в этом она, Зорька, виновата… Но ведь Даша же сама просила никому не говорить. Как же так?» Внезапно перед нею встало лицо Гриши. Зорька сжала щёки ладонями, затрясла головой. «Нет, нет, с Дашей этого не случится, — лихорадочно думала она. — Даша поправится! Я не виновата… Я слово дала; а может, не надо было слово давать? А если она просила?»