Зов красной звезды. Писатель

— Ну видите! — воскликнул Таддесе, поворачиваясь к председателю кебеле. — Каково! Я же предупреждал: несогласные с «красным террором» либералы и ревизионисты проникают в руководство некоторых кебеле. А вдруг это продуманная акция саботажа? С подобным положением надо бороться! — Он вскочил с кресла. Саркастически хмыкнул: — Организовали СМЛО [36] ! Твердят о какой-то марксистско-ленинской партии. Где она, эта партия? Фикция. Нет ее. Борьба за революцию идет между нами и показавшей воочию свою антинародную сущность ЭНРП. Победоносная линия — наша. Мы вожаки революции! Вы только вдумайтесь, что такое СМЛО! Это заговор, который плетет мелкая буржуазия и ее приспешники с целью ослабить нашу организацию. И ничего другого! — он ударил кулаком по столу. Болезненно сморщился.

36

СМЛО — Союз марксистско-ленинских организаций, создан в 1977 г. Объединение прогрессивных организаций, которое при поддержке революционного руководства страны выступало за создание в Эфиопии единой политической партии.

В кабинет стремительно вошел один из активистов кебеле. Подойдя к председателю, он что-то шепнул ему на ухо, передал желтую папку и вышел.

Председатель, не теряя времени, открыл папку, вытащил из нее какой-то документ и стал читать его. При этом он удивленно поднял брови.

После короткой паузы Таддесе продолжал:

— Товарищи, я, разумеется, не открою вам секрета, сказав, что в наших рядах наметились опасные тенденции. Поговаривают, якобы наши действия дезорганизуют экономику Эфиопии. Нас стремятся оклеветать, вменив нам в вину все беды, которые постигли страну. Мы якобы мешаем Дергу успешно довести до конца начатые мероприятия. Это злонамеренный поклеп, который надо пресечь на корню. Иначе нам несдобровать. Пока мы имеем большинство в общественных организациях, мы должны выше поднять лозунг «Демократические права эксплуатируемым — немедленно!». Если мы не сплотим массы вокруг этого призыва и не поведем их за собой, то мы, истинные революционеры, можем оказаться в трудном положении. — Таддесе оглядел всех присутствующих.

Председатель кебеле не отрывал глаз от документа. Он не слушал, что говорил Таддесе. Остальные кивали головами, соглашаясь со сказанным. Таддесе повернулся к журналистам:

— На вас, журналистах, лежит большая ответственность за внедрение нашего лозунга в сознание масс. Я знаю, в Министерстве информации все революционные начинания душат окопавшиеся там оппортунисты. Но ничего, доберемся и до них. Скоро я перейду в ваше учреждение… Будем вместе бороться… Да что ты уткнулся в эту бумагу? Тебе бы только личные дела читать. Слышал, что я сказал? — с раздражением бросил Таддесе, посмотрев на председателя кебеле.

Тот выпятил нижнюю губу:

— Удивительно! Послушай, что заявил представитель Дерга о деятельности Вассихона сегодня утром. Почти слово в слово повторяет то, что сказал вчера вечером на собрании Деррыбье.

— Что же он такого сказал? — насторожился Таддесе, его правая рука опять потянулась к бородке.

— Деррыбье призывал к неукоснительному соблюдению принципов демократического централизма в работе органов народной власти. Причем он имел в виду не только свой кебеле, но и другие. Он выдвинул требование: «Кебеле должен стать штабом революционного народа, а не игрушкой в руках враждующих группировок».

— Разве я вам не говорил? Он копает под нас.

— Если бы он ограничился только этим! Сегодня, буквально вот только сейчас, он собрал бойцов отряда защиты революции своего кебеле и заявил им: «Лозунг «Демократические права эксплуатируемым — немедленно!» ни по содержанию, ни по своим целям не отличается от лозунга ЭНРП «Временное народное правительство — немедленно!». Мелкая буржуазия прикрывает им свое стремление к власти, пытается извратить в своих целях сущность борьбы угнетенных масс за демократические права. Демократические права — это не дар свыше, а результат классовой борьбы, которая не завершится в один день. Без политической сознательности, организованности и участия самих масс в этой борьбе нечего и думать о победе. Поэтому выдвигать лозунг «Демократические права эксплуатируемым — немедленно!» сразу же после того, как революция перешла от обороны к наступлению, означает авантюристическую попытку использовать энтузиазм народа с целью взять власть в свои руки. По-иному невозможно трактовать этот призыв. Мы же должны выступить под лозунгом «Демократические права эксплуатируемым — через борьбу». Вот за что он агитирует в своем кебеле.

— Я ведь предупреждал: опасная тенденция.

— Представитель Дерга высказывается в том же духе, льет слезы по поводу девяти анархистов, по отношению к которым Вассихон применил революционную меру. Вот послушайте: «Всем ясно, что это прискорбная ошибка… случай, вызывающий сожаление… Мы знаем, какая сложная сейчас обстановка в стране… Широкие массы не всегда могут отличить друзей от врагов».

— Искоренение контрреволюции и слезы — несовместимые вещи. Да… Это все заговор, направленный на подрыв кампании «красного террора». Быстрота, и только быстрота, — вот требование момента. — Таддесе нервно мерил шагами комнату.

Один из журналистов развернул газету и, глядя в нее, с недоумением спросил:

— Почему же прискорбная ошибка? Революционная мера была принята по отношению к тем, кого разоблачили сами трудящиеся. Вот ведь, написано…

Председатель кебеле ткнул пальцем в желтую папку:

— Да… Но представителю Дерга эти же трудящиеся заявили: «Мы не разоблачали. Ложь это». — Он тяжело вздохнул.

Таддесе резко остановился посреди комнаты.

— Разоблачали или не разоблачали, это сейчас не главное. Уж не думают ли они, что врагов революции разоблачают путем голосования, как на собрании? Надо освободить Вассихона. Для нас это крайне важно. Если что-нибудь случится с Вассихоном, мы потеряем завоеванное у народа доверие. Сами понимаете, политические последствия будут очень серьезными. — Он повернулся к журналистам. — Товарищи, вы можете идти. Не забывайте об ответственности, что возложена на вас. Если случится что-нибудь непредвиденное, звоните мне. Приближается день, когда мы очистим ваше заведение. Я не забыл вашей просьбы об оружии. Вы его получите, возможно даже завтра. Смелее! — И он горячо пожал им руки.

Журналисты вышли, чувствуя прилив сил и уверенности.

Таддесе придвинулся ближе к председателю кебеле и, понизив голос, словно боялся, что его подслушают, хотя в помещении, кроме них двоих, оставался только не проронивший пока ни слова командир отряда защиты революции, быстро сказал:

— Надо найти способ избавиться от этого Деррыбье. Не исключено, что придется прибегнуть к крайним мерам. Очень опасная тенденция!

Командир отряда защиты революции сунул в рот сигарету. Вынул из кармана куртки коробок спичек и ловко, одной рукой, прикурил. Левой руки у него не было — оторвало в детстве, когда он нашел ручную гранату и из мальчишеского любопытства попробовал разбить ее камнем. Однако и одной рукой он отлично управлялся с оружием — никогда не промахивался. Был он смел и беспощаден. Многие его боялись. Красноречием этот угрюмый человек не обладал, а потому на людях больше помалкивал. Сейчас, почти не разжимая губ, как бы выплевывая отдельные слова, он произнес:

— Там… э… э… в том кебеле наши… э… имеются товарищи… э… поискав способ… э… э… разоблачить… можно… э…

Председатель кебеле отодвинул от себя документ:

— Не думаю, что сейчас подходящий момент для его разоблачения. Его выбрали абсолютным большинством.

Таддесе сердито откинулся в кресле.

— Разве нельзя придумать что-нибудь?

— У него наверняка есть поддержка наверху. Иначе вряд ли он вел бы себя так уверенно…

— А хоть бы и так! Ты меня удивляешь! Неужто у наших пуль концы притупились? — злобно ухмыльнулся Таддесе.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

То, что Деррыбье, сославшись на занятость, отказался прийти сегодня, рассердило госпожу Амсале. Положив телефонную трубку, она в гневе бормотала:

— Ой, до чего мы дожили! Какой-то нищий, последний бедняк в ответ на приглашение благородной дамы говорит, что ему некогда. Хам! Невежа! Плебей несчастный… — Она совершенно забыла о том, что собиралась просить этого «неблагодарного типа» об услуге. Ее аристократическое достоинство было уязвлено. Она долго не могла успокоиться.

Ато Гульлят, чтобы не попасть супруге под горячую руку, ушел в другую комнату. Но госпожа Амсале последовала за ним. Она встала в проеме двери и, подбоченившись, с вызовом вопросила:

— Разве нанесенное мне оскорбление тебя не касается? Умереть мне на этом месте! Неужели бог всего этого не слышит?

Ато Гульлят затрепетал. «Вот не повезло! Куда теперь деваться?» — подумал он.

— Ну что я-то могу сделать, душенька? Не один какой-то человек нас оскорбляет, а само время ополчилось против нас, — жалко пролепетал он.