Зов красной звезды. Писатель

В записке говорилось:

«Господин Сирак, ради аллаха, освободи мой дом. Мне пришлось, повинуясь революционному закону, оставить себе только один дом, и теперь я не получаю арендную плату за другие. Не оставаться же на старости лет с пустыми руками? Ради аллаха, пойми меня…»

Сирак порвал записку и выбросил.

— Я не уеду отсюда, пока не закончу книгу, — сказал он.

И тут разразилась гроза.

— А что плохого, если бы мы уехали? Ты ведь не венчан ни с этим домом, ни с этим кварталом.

Жена нервно надвинула косынку на голову.

— Венчан, — резко ответил Сирак.

— Чтобы погубить меня и сына? Если с нами что случится, какая тебе от этого польза?

— Да что может с вами случиться?

— Думаешь, кого Хаджи, возбужденный чатом, проклинает каждую ночь? Нас, конечно. Даже капля воды камень точит. Так же и проклятья.

— Если бог слышит просьбы Хаджи, а не мои, что тут поделаешь? Придется и мне жевать чат и изводить бога своими тяготами. Вот тогда и посмотрим, как нас рассудит всевышний.

Он сел за стол. Дал понять жене, что намерен еще поработать, но Цегие не унималась.

— Я вижу, тебе опостылела семья?..

«Ну пошло-поехало, эфиопская песня начинается с танца», — подумал он в сердцах, разглядывая кривой ноготь большого пальца, выглядывавший из сандалии, — лишь бы не смотреть на жену.

Вслух сказал:

— Счастлив тот, кто спит спокойно.

— Вот и я о том же. Давно вижу, что нет тебе покоя в этом доме. Не думай, что я настолько глупа, чтобы не заметить этого. Я давно все поняла. Я и мой сын — мы тебе мешаем. Но и мы несчастливы. Мало твоего пренебрежения, так еще Хаджи со своими проклятиями житья не дает. Ты хочешь, чтобы мы умерли. Не будет, видно, у нас мира. Не может держаться дом, который поделили на части. Не найдет покоя сердце, которое растерзано…

— Дорогая, ты неправильно поняла меня. Я хотел сказать…

— Ты сказал все, что хотел. Хватит. Как говорят, слово не воробей… Ты сказал то, о чем думал…

— Ничего ты не поняла, — нервничал Сирак. — Ты не можешь понять…

— Конечно, по-твоему, я глупа. Но только учти, я вижу тебя насквозь.

— Я не считаю тебя глупой… К чему упреки, давай поговорим по-хорошему.

— Как можно теперь по-хорошему? Поздно! Все кончено.

— Когда я говорил, что счастлив тот, кто может спокойно спать, я хотел сказать, что меня беспокоит мысль о том…

— Ну, твои мысли всегда далеки от семьи. Тебе наплевать на меня и сына.

— Помолчи ради бога. Не уподобляйся деревенскому старосте, который норовит запутать самое простое дело. Я пишу книгу, понимаешь ты или нет? Я должен ее закончить. Все мои силы уходят на нее, все мои мысли заняты ею…

— Ха-ха… книга! Это из-за книги ты не спишь по ночам, отказываешься от еды, приготовленной женой, не хочешь ложиться с ней в одну постель, всем недоволен, раздражен? Оказывается, книга виновата. Скажи кому-нибудь другому, а мне смешно слышать такие объяснения. Да ты и сам в них не веришь. Сказал бы прямо, что семья тебе опротивела, сердце твое не здесь, а с Мартой. Ты ведь вспоминаешь ее…

— Ничего не понимаю, о чем это ты?..

— Как тебе понять! Ведь душа твоя с Мартой. Но хватит, с меня довольно. Теперь я посмеюсь над тобой. Надоело молчать, безропотно сносить твои выходки. Помнишь клятвы, которые ты давал мне, когда мы поженились? Да как ты можешь помнить? Хотя это было и не так давно. В моей жизни нет ничего, кроме тоски и унижений. Разве я заслужила это? Я оберегаю наш дом, люблю мужа, забочусь о сыне. И какая награда? Ты ни во что не ставишь меня, я для тебя не дороже бруска дешевой соли. Но не ошибись! Не все ко мне так безразличны. Стоит мне надеть красивое платье, украшения… Ох, эти аддис-абебские мужчины…

Она говорила зло, все больше распаляясь, ей хотелось унизить мужа, отомстить за пренебрежение и обиды, которые он невольно — невольно ли? — наносил ей. И она достигла своей цели. Сирак болезненно морщился.

— Так в чем же дело? Дорога широка. Иди, куда хочешь. Мне нет до тебя дела. Или ты была девочкой, когда я женился на тебе? Если хочешь, я напомню тебе, где мы познакомились…

Цегие вызывающе смотрела на мужа, упершись руками в бока. В одной зажата косынка.

— Спасибо, дождалась. И это твоя мне благодарность? Хоть мы и встретились с тобой в этом квартале, я не умоляла тебя на коленях жениться на мне. Это ты, ты просил меня выйти за тебя замуж, прекрасно зная, что я не дочь министра, как Марта, и не образованна, как она. Ты знал, что я падшая, бедная женщина. Вспомни, я долго колебалась, но ты уговаривал, говорил, что о человеке нельзя судить по его прошлому. Ты уверял меня, что для тебя не имеет значения, что будут говорить о моей прошлой жизни. Я проклинаю свой язык за то, что тогда уступила тебе.

Цегие говорила жестокие слова, по ее щекам катились слезы. Писатель беспокойно зашагал по комнате. Ему было не по себе, с какой радостью он сейчас бы исчез, провалился хоть в преисподнюю. Взгляд его упал на лист бумаги, издевательски белевший на столе. Он схватил его, порвал на кусочки. Высоко поднял руку и рассыпал по полу целую горсть мелких обрывков.

ГЛАВА 2

Себле Ворку Таффесе не слышала, как стучали в дверь. Она лежала на диване и крепко спала. Во сне она чему-то улыбалась.

В гостиной горел свет. На груди у Себле лежала зеленая папка с рукописью Сирака.

Настойчивый стук в дверь не прекращался. Она наконец проснулась и не сразу сообразила, что происходит. Стучали так громко, что, казалось, наступил конец света и вот-вот разверзнутся двери в преисподнюю.

Себле недовольно поднялась, и рукопись рассыпалась по красному ковру. Она не стала ее собирать — некогда было этим заниматься. Протерла глаза и, зевая, пошла открывать дверь.

— Я уж думал, ты умерла, — сердито сказал муж, грузно надвигаясь на нее. Подозрительным взглядом он обвел комнату, но не нашел компрометирующих признаков чужого присутствия.

Себле молча стояла перед ним.

— Ты нарочно так долго не открывала? — ревел он, сжимая кулаки.

Она боялась, что он ударит ее, такое уже бывало. Земене Алему часто приходил вечером домой не в духе. Тогда ему под горячую руку лучше не попадаться. После революции он очень изменился.

— Почему не спрашиваешь, где я провел вечер?

По его дыханию было ясно, откуда он явился. От него разило виски. Глаза налиты кровью. Темная кожа блестит, как кунжутовое масло. Земене вызывающе осклабился. Она не ответила. Хотелось сказать: «Где бы ты ни был, какое мне до этого дело?» Но не решилась. Только прошептала едва слышно:

— Скажи сам.

Когда Себле волновалась, она немного выпячивала нижнюю губу. Земене словно угадал ее мысли.

— А почему ты меня не спросишь? Или тебе безразлично? — Он приблизился к ней вплотную.

Себле не могла оторвать взгляда от его рук. Неужели ударит? От него всего можно ожидать.

— Ты будешь ужинать? — поспешила спросить она.

— Что ты можешь предложить? Разве ты знаешь, что такое приличная кухня? Нет, у тебя на уме лишь тряпки, косметика да работа. Что тебе еще известно? Может, ты вспомнишь, что ели дети, что пили, как падали и ушибались? Дрянь! И зарплата твоя — чепуха. Если посчитать, сколько денег раскрадывают в доме служанки, то это намного больше, чем твой так называемый заработок. Да и что у тебя за работа?! Я знаю, что ты прикрываешь ею! — Он презрительно сплюнул и продолжал: — Ты распутничаешь. И больше ничего. Мне досадно, что я сам, как нанятый, каждый день отвожу тебя туда и тем самым потворствую твоему распутству. Не будь я мужчина, если однажды не сверну тебе шею.