Зов красной звезды. Писатель

Сираку было жалко эту красивую молодую женщину. Почему она так одинока? Какие слова сочувствия в данном случае уместны? Ведь, в сущности, она рассказала самую обычную историю. На свете много одиноких людей. А Себле тем временем продолжала:

— Сирак, ведь ты знаешь, у меня есть все: муж, здоровые дети, дом, машина, хорошая зарплата. Так чего же мне не хватает? В чем дело? Я всего боюсь! Как мне преодолеть этот нелепый страх? Меня терзают сомнения. Я все время спорю сама с собой, со своей совестью. До какой поры это будет продолжаться? Ты правильно говорил, что надо думать о будущей жизни, а не о прошлой. Но мне не хватает силы воли переломить себя. Я восхищаюсь теми, кому это удается, а сама ничего не могу сделать. Я словно бы живу жизнью других людей, но не своей. Вот почему я так люблю литературу.

Себле возбужденно ходила по комнате.

— Кажется, я тебе надоела своими жалобами, — сказала она и снова села.

— Жизнь богаче книг, книги в сравнении с жизнью пусты, — говорил Сирак, пытаясь справиться с растерянностью.

Себле стало легче, ведь она впервые рассказала вслух другому человеку о том, что носила в себе много лет. Будто камень с души упал. Она посмотрела на Сирака, их взгляды встретились, и ей показалось, что рассыпались яркие искры. Теперь уже он отвел глаза.

— Говорю все о себе, а о твоей книге забыла. Я в самом деле очень тяжело переживаю случившееся. Мне стыдно, что я тебя подвела. Ты правда доведешь до конца начатое? — Глаза ее ярко блестели.

— Обещаю.

— И у тебя всегда будет три-четыре экземпляра? Я помогу с перепечаткой.

— Значит, мы будем писать вместе.

— Конечно. — Себле улыбалась. Мысленно она уже видела, как они сидят рядом. Он пишет, а она тут же читает, высказывает свое мнение, и они оживленно обсуждают рукопись.

Она смотрела в окно, а мысли ее были далеко, за горизонтом. «Как это было бы замечательно», — думала она.

— Между прочим, любимых часто теряют, — задумчиво сказал Сирак. Он вспомнил Марту. — Кто знает, возможно, любовь волнует и потому, что предполагает разлуку. Ведь и жизнь дорога, поскольку существует смерть. Не будь страданий, в чем люди находили бы счастье? Все бы приелось.

— Ах, если бы ты и писал так, как говоришь, — непроизвольно вырвалось у нее.

— Разве я пишу не так?

— Мы еще поговорим об этом, — уклончиво ответила Себле.

— Для меня литература — все. Если бы ничто не мешало мне писать, я был бы счастлив. — Он взял ее за руку. — А как было у вас с мужем раньше?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты вышла за него по любви?

— Кажется, да. Он был очень хорошим. Заботился обо мне, никогда не обижал. К спиртному не притрагивался.

— А теперь?

— Теперь он сильно изменился. Не могу поверить, что это тот же самый человек, с которым я прожила столько лет.

— Может, ты переменилась? Большинство людей не замечают в себе перемен.

— Нет, ничуть я не изменилась. Это он после революции стал совершенно не похож на себя. Особенно с тех пор, как у него конфисковали дома и земельные владения. Ведь он получил от родителей в наследство много земли и три виллы, которые давали большой доход. Раньше он не знал, что такое жизненные трудности. Когда его лишили земельных владений в провинции и крестьяне, обрабатывавшие угодья, перестали платить арендную плату, он отшучивался: «Теперь нет у меня трехсот издольщиков, не будет и кукурузы. Ну что ж, от этого только животу легче». Но когда объявили о национализации городских земель и доходных домов, он напился до полусмерти. Я спросила, что с ним. Он разозлился и, едва ворочая языком, выложил: «И ты еще спрашиваешь! Я потерял состояние, которое нажил мой отец, торгуя солью. Ты, видно, ничего не соображаешь. Деньги — это сила! Да, сила! Не будь у меня денег, ты бы и не взглянула на меня!» Услышав такое, я рассердилась, но смолчала. Он был не в себе. Я сказала ему, что вышла замуж за него вовсе не из-за денег, что мне нет до них дела. Ведь мы можем зарабатывать на жизнь собственным трудом. Земли, дома — зачем все это?! Нет ничего плохого в том, что его богатство будет служить народу. «Тоже мне защитница народа! — взревел он. — Кто имеет право жить в моем доме? А твоя зарплата? Это жалкие гроши! Я знаю, если что-то случится, ты ведь сразу сбежишь из дому и детей забудешь!» Я и на этот раз стерпела, видя, что он безумно раздражен. Но с тех пор мы постоянно ссоримся. Каждый день повторяется одно и то же. Он считает, что я вышла за него замуж потому, что он был богат. Он смотрит на меня, как на вещь, которую купил за деньги. Разве можно это вытерпеть?

На ее лице была написана горечь переживаний.

— Ты не совсем права. Не суди его строго. Может, ему кажется, что вместе с богатством он теряет и тебя. Такие ссоры возникают теперь не только в вашем доме. Бурное нынче время. Меняются основы жизни, расшатываются семейные устои. Но ведь ваш брак основан не на корысти. Когда революция достигнет главной цели, у вас все образуется. Не торопи время!

— Я много раз пыталась помириться с мужем. Устала. Надоело. Хочется покоя. Забыть бы этот кошмар. — Она опять заплакала.

Сирак не знал, как ее утешить, и молча смотрел на нее.

Себле вытерла слезы.

— Революция принесла всем нам много печального, но для будущих поколений она даст много благ, — продолжала она. — Не будет брака, основанного на имущественных и сословных предрассудках, а значит, не будет феодальной зависимости между супругами. Любовь и труд станут основой семейных отношений. Тебе так не кажется?

— Действительно, будущему поколению можно позавидовать, — согласился Сирак. Он опять увидел, как засверкали ее глаза. Они молча сидели друг против друга и думали каждый о своем.

ГЛАВА 6

Сирак не мог собраться с мыслями, которые разбегались, как необъезженные лошадки. Он не думал о пропавшей рукописи, о черновых набросках, которые у него остались, не думал о том, как будет восстанавливать текст. В голове его была пустота.

Перед ним все та же гора папок. Он их просматривает механически. Читает, но ничего не может понять. Перед глазами Себле. Он пытается заставить себя сосредоточиться на бумагах — тщетно. Он смотрит в одну точку невидящим взглядом. Сидит в оцепенении. В памяти всплывают обрывки разговора с Себле. С ней было легко. Но стоило вернуться к себе в контору, вновь одолевают тяжелые предчувствия.

Курьер положил к нему на стол кучу срочных бумаг. Ими нужно немедленно заняться. Бюрократическая машина в движении. Папки приносят и уносят. Скучные клерки лениво беседуют друг с другом. Просители, надоевшие им до ужаса, терпеливо ждут своей очереди.

Сирак не знал, что с ним происходит. Разве настоящий мужчина может каждые пять минут думать о женщине? Он засмеялся над самим собой. Засмеялся громко, не сдерживаясь, как человек, потерявший рассудок. Он хохотал, а в душе была печаль. Зачем он лгал Себле, будто судьба погибшей рукописи ему безразлична?

Сотрудники, услыхав смех, повернулись в его сторону. Просители, погруженные в свои заботы, даже не пошевелились. Один из клерков, лысоватый пожилой человек, сказал:

— Поделись с нами, что тебя так развеселило!

Сирак, перекладывая папки с места на место, со вздохом ответил:

— Над собой смеюсь.

Клерк, поглаживая лысину, ехидно заметил:

— То-то и видно, — только что пальцем не покрутил у виска, мол, ненормальный.

Сирак не желал продолжать разговор. Ему хотелось побыть одному, горько посмеяться и сладко поплакать над собой. К черту посторонних. Он жаждал одиночества. Но лысый не унимался.