Зов Ктулху
Шрифт:
Нашедший меня на улице человек сказал, что я перед тем, должно быть, проделал ползком очень долгий путь, если судить по оставленному мной кровавому следу, начало которого он не решился искать. Прошедший вскоре дождь смыл этот след и тем самым оборвал единственную нить, могущую привести к месту, где я подвергся страшному испытанию. Из показаний свидетелей явствовало лишь то, что я невесть откуда возник у входа в маленький тенистый дворик близ Перри-стрит.
Сам я ни разу не попытался вернуться в те мрачные лабиринты и не советую здравомыслящим людям предпринимать их поиски. Понятия не имею, что такое явилось тогда из подземелья, но, как я уже отмечал, этот город мертв и полон ужасных тайн. Сгинул ли оннавсегда, мне неведомо; ну а я вскоре после того возвратился домой, к нежно-зеленым лужайкам Новой Англии, по вечерам овеваемым свежим дыханием океанских бризов.
Служитель зла [90]
(перевод В. Дорогокупли)
Сумрачного вида седобородый мужчина в костюме неярких тонов проводил меня до комнаты в мансарде и, остановившись на верхних ступенях лестницы, обратился ко мне со словами:
— Да, он жил именно здесь, однако я советую вам воздержаться
90
Рассказ написан в 1933 г. и представляет собой описание приснившегося Лавкрафту сна, которое он послал своему другу по переписке Бернарду Остину Дуайэру. Оригинал письма не сохранился, но его соответствующий фрагмент был опубликован в журнале «Weird Tales» в апреле 1939 г. как отдельный рассказ.
После этого мужчина покинул мансарду, и я остался один. Полутемная пыльная комната была меблирована крайне скудно, но царивший здесь безукоризненный порядок отличал ее от обычных трущобных жилищ. Книжные полки у стен были сплошь заставлены трудами средневековых теологов и классических авторов, в шкафу за стеклом хранились трактаты по магии — Парацельс, [91] Альберт Великий, [92] Тритемий, [93] Гермес Трисмегист, [94] Бореллий [95] и другие, чьи названия, написанные знаками неизвестного мне алфавита, я так и не смог разобрать. Мебель была сработана грубо, но прочно, а за единственной имевшейся в комнате дверью я обнаружил глухой чулан. Роль входа выполнял квадратный люк в полу, к которому снизу поднималась очень крутая лестница. Окна мансарды походили на два круглых бычьих глаза, а толстые перекрытия из почерневшего дуба не оставляли сомнений в том, что здание это было построено очень и очень давно. Судя по всему, оно находилось где-то в Старом Свете. Тогда я, кажется, представлял себе, где именно, но сейчас уже не могу припомнить в точности. Ясно только, что это был не Лондон. У меня сохранилось смутное ощущение небольшого приморского городка.
91
Парацельс(наст, имя Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм) (1493–1541) — врач и естествоиспытатель, одним из первых подвергший критическому пересмотру идеи и методы древних врачевателей. Способствовал внедрению химических препаратов в медицину. Новые идеи Парацельса противостояли традиционной средневековой алхимии и в то же время были в значительной мере основаны на общих с ней принципах.
92
Альберт Великий(Альберт фон Больштедт; ок. 1193–1280) — немецкий философ и теолог. Начал энциклопедическую систематизацию католического богословия; кроме чисто философских сочинений писал трактаты на различные темы, большей частью о минералах, растениях и животных.
93
Тритемий, Иоганн (1462–1516) — немецкий мыслитель, не являвшийся открытым приверженцем алхимии, но уделивший ей немало внимания в своих сочинениях.
94
Гермес Трисмегист(«Трижды величайший») — легендарный античный мудрец. В его сочинениях изложены знания, которые якобы были поведаны ему самим Гермесом (древнегреческим богом торговли и покровителем магии) и дают всеобъемлющее представление о загадках мира. В эпоху эллинизма и поздней Античности на основе его откровений, дополненных многочисленными трудами его последователей по астрологии, алхимии, магии и оккультизму, сложилось религиозно-философское учение «герметизм», оказавшее заметное влияние на мистическую традицию Средневековья и эпохи Возрождения.
95
Бореллий, Джованни Альфонсо (1608–1679) — итальянский ученый, врач и астроном. Среди его многочисленных сочинений на самые разные темы особое место принадлежит классическому в своем роде труду о природе человеческого организма и механизме мускульных движений, послужившему теоретической основой для многих позднейших исследователей.
Вещица, лежавшая на столе, все сильнее и сильнее притягивала мое внимание. Казалось, я знал, что с ней следует делать; по крайней мере, я, не задумываясь, извлек из кармана электрический фонарик — или нечто вроде этого — и принялся нервно щелкать переключателем. Луч оказался не обычного желтовато-белого, а скорее фиолетового цвета и больше напоминал радиоактивное излучение, нежели свет как таковой. Впрочем, я в тот момент не воспринимал эту штуковину как фонарь — у меня действительно был при себе электрический фонарик, но он так и остался лежать в другом кармане.
Начинало темнеть, старинные крыши с высокими трубами оформились в причудливый рельеф за круглыми рамами окон. Я наконец собрался с духом, приподнял один край таинственной коробочки, подперев ее валявшейся на столе книгой, и направил на нее луч, состоявший — на сей раз это было явственно видно — из стремительного потока микроскопических фиолетовых частиц. Ударяясь о блестящую поверхность коробочки, они издавали негромкое сухое потрескивание, как это бывает при прохождении искровых разрядов в вакуумной трубке. Темная до той поры поверхность постепенно приобретала розоватый оттенок, а в центре ее начал вырисовываться смутный белый силуэт. Тут я заметил, что нахожусь в комнате
не один, и быстро спрятал в карман лучевой аппарат.Вошедший, однако, не проронил ни слова. Более того, для меня внезапно исчезли все звуки мира, и дальнейшие события происходили в абсолютной тишине. Это была пантомима теней, наблюдаемая как бы сквозь легкую дымку, при том что все фигуры, появлявшиеся в комнате, находились одновременно и совсем рядом со мной, и где-то вдали, словно они подчинялись законам какой-то иной, фантастической геометрии.
Стоявший передо мной человек в облачении англиканского священника был сравнительно невысок ростом, худ и темноволос. На вид ему было около тридцати лет. Черты его болезненно-желтоватого лица можно было бы назвать правильными, но пропорции нарушались из-за неестественно огромного лба. Волосы незнакомца были аккуратно подстрижены и причесаны; свежевыбритый подбородок отсвечивал синевой. Он носил очки без оправы, стекла которых крепились к тонким стальным дужкам. Облик его вполне соответствовал бы моим представлениям о священниках, не будь этого несоразмерно высокого лба, слишком острого и цепкого взгляда и никак не приличествующего служителю церкви выражения угрюмой злобы. В целом это лицо отмечала едва заметная, но несомненная печать порока. Пока я его разглядывал, священник успел зажечь тусклую масляную лампу и теперь нервными движениями одну за другой бросал магические книги в жерло ранее не замеченного мною камина, находившегося в простенке между окнами мансарды — в том месте, где стена делала резкий изгиб. Пламя жадно заглатывало древние фолианты, взвиваясь вверх разноцветными языками и распространяя вокруг невыразимо удушливое зловоние всякий раз, когда очередная порция покрытых непонятными мне иероглифами листов, скрепленных обветшалым переплетом, темнея и корчась, обращалась в золу. Внезапно я увидел в комнате еще нескольких фигур — сердито настроенных священнослужителей, один из которых, судя по одеянию, был в сане епископа. Не имея возможности что-либо слышать, я смог лишь понять, что они объявляют первому незнакомцу какое-то исключительно важное решение. У меня сложилось впечатление, что вновь вошедшие ненавидят и в то же время как будто боятся его и что он, в свою очередь, испытывает по отношению к ним совершенно аналогичные чувства. Лицо его исказилось зловещей гримасой, а правая рука заметно дрожала, пытаясь нащупать спинку стоящего позади стула. Епископ указал сначала на опустевший шкаф, а затем на камин, в котором посреди бесформенной обуглившейся массы слабо шевелилось пламя. Тогда первый человек криво усмехнулся и потянулся левой рукой к лежащему на столе предмету. Это движение повергло всех прочих в совершеннейший ужас. Святые отцы, агрессивно жестикулируя, отступили к отверстию люка и один за другим исчезли внизу. Последним удалился епископ.
Тотчас после этого хозяин комнаты направился к чулану, расположенному в ее дальнем конце, и достал оттуда моток веревки. Взобравшись на стул, он привязал веревку к здоровенному крюку, вбитому в дубовую потолочную балку, и начал делать петлю. Угадав финал столь недвусмысленных приготовлений, я ринулся вперед, намереваясь остановить или спасти его в последний миг. Тут он впервые заметил меня и тотчас оставил свое занятие, причем во взоре его промелькнуло торжествующее выражение, что меня озадачило и напугало. Он неторопливо спустился со стула и двинулся в мою сторону. На потемневшем тонкогубом лице появилась ухмылка, напоминающая звериный оскал.
Почуяв смертельную опасность, я почти бессознательно выхватил из кармана лучевой аппарат, пытаясь воспользоваться им как единственным средством защиты. Не знаю, с какой стати я вообразил, будто он может мне помочь. Включив прибор, я направил луч прямо в лицо священнику и увидел, как оно осветилось сперва фиолетовыми, а затем розоватыми бликами. Выражение свирепого торжества начало уступать место безумному страху, которому, однако, не удалось полностью взять верх, и в конце концов оба этих чувства отобразились в искривившей его лицо неописуемо жуткой гримасе. Он замер на месте, а потом начал пятиться, дико размахивая руками. Когда он таким образом приблизился к самому краю открытого лестничного колодца, я крикнул, пытаясь предостеречь его, но он меня не услышал. В следующее мгновение он шагнул назад, в последний раз взмахнул руками и пропал из виду.
Я не сразу сумел добраться до люка, ибо каждое движение давалось мне с огромным трудом. Наконец заглянув туда, я вопреки ожиданиям не увидел распростертого внизу неподвижного тела. Вместо этого до меня донеслись голоса и топот людей, поднимавшихся вверх по лестнице с зажженными фонарями. Заклятие призрачной тишины было снято, и я вновь мог слышать и видеть вещи в привычной трехмерной перспективе. Хотя была ли тишина на самом деле? Что-то же привлекло сюда всю эту толпу. Может быть, я просто временно оглох, тогда как остальные явственно слышали шум наверху?
Между тем двое простолюдинов, шедшие впереди остальных, разглядев меня, замерли, словно сраженные внезапным параличом. Один из них только и смог пронзительно вскрикнуть:
— А-а-ах!.. Это вы, ваша милость?… Неужто опять все сначала?!
После чего все они развернулись и в панике бросились наутек. Впрочем, один человек остался. Когда топот убегавших стих внизу, я заметил на ступеньках седобородого мужчину, приведшего меня сюда. Он стоял с фонарем в руке и смотрел на меня в сильнейшем изумлении, но без признаков испуга. Затем, поборов минутное замешательство, он начал медленно подниматься по лестнице.
Оказавшись лицом к лицу со мной, он понимающе покачал головой:
— Итак, вы все-таки не смогли удержаться. Жаль. Молчите — я знаю, что произошло. Это уже случалось однажды, но тот человек не выдержал и застрелился. Вам не следовало вызывать его, вы ведь знаете, чего он добивается. Но уж теперь-то вы не должны терять голову, как это случилось с вашим предшественником. К счастью, дело не зашло настолько далеко, чтобы ему удалось завладеть вашим рассудком и самой личностью. Сохраняйте хладнокровие, смиритесь с необходимостью круто изменить свою жизнь, и вы по-прежнему сможете пользоваться плодами учености и всеми прочими радостями, что доставляет нам окружающий мир. Разумеется, вам нельзя будет оставаться здесь — сомневаюсь также, чтобы вы захотели вернуться в Лондон. Я бы посоветовал вам Америку. Да, и не пытайтесь больше экспериментировать с этой вещицей. Пути назад у вас уже нет. Вы, конечно, можете вызвать определенные изменения, но они всегда будут только в худшую сторону. Сказать по правде, вы отделались сравнительно легко — так бегите же поскорее и как можно дальше от этих мест! И благодарите Бога, что все ограничилось только внешностью… Ну вот, я, как мог, постарался вас подготовить. Что до случившихся перемен, то вам следует знать: встречи с нимнеизменно заканчиваются подобным образом. Уехав отсюда и поселившись в далекой стране, где вас никто не знает, вы со временем пообвыкнете. А сейчас прошу вас подойти к зеркалу на той стене комнаты. Вероятно, это будет для вас потрясением, хотя ничего особо ужасного вы не увидите.