Зов Оз-моры

– Колдовство здесь какое-то. Бежим отсюда! – ответила ей вторая, тоже шёпотом, и тут же дала дёру. Первая пустилась наутёк вслед за ней.

Гости собрались ближе к полудню. Во главу стола сел Мина, раскрасневшийся после бани. Он был одет в новенький праздничный панар, утыканный иголками для отпугивания нечистой силы. Селяне же заняли места по старшинству. Ближе всего к жениху сел велень прявт, самый древний старик в селе.

Вскоре в загадочной изгороди распахнулись ворота, и к гостям выехала онава[2], покрытая выбеленным холстом и увешенная золототкаными лентами. Вирь-ава вывела из неё Деву воды в богато расшитом льняном покае[3] и высоком панго, усыпанном речным жемчугом. Невеста ступала неуверенно, держась за урьвалине, как слепой за поводыря: её лицо было закрыто платком, и она ничего не видела вокруг себя.

Дева леса посадила Ведь-аву рядом с Миной и огласила начало торжеств. «Почему столом распоряжается урьвалине. Где же уредев?» – раздался недоумённый шёпот гостей, но он сразу же прекратился, как только появился дружка жениха, проспавший начало свадьбы. «Ха-ха, уредев! Вот это уредев!» – пронеслись смешки вдоль стола.

Егор степенно сел рядом с Миной и налёг на хлебное вино. Дева леса поняла: ещё чуть-чуть, и он уснёт, а какое же венчание без него? Надо было срочно найти выход, и она решилась. Приобняла уредева, заглянула ему в глаза и с придыханием спросила:

– Я тебе нравлюсь, Ёгорь?

Тот даже немного протрезвел, обнял Вирь-аву и попытался забраться рукой под подол её панара.

– Ишь, какой скорый! – кокетливо улыбнулась ему Дева леса и шепнула на ухо: – Пошли к Гремячему ручью, вон в тот краснотал! Ступай, а я приду чуть позже.

«Обманет или нет?» – засомневался Егор, но всё же поднялся и нетвёрдо зашагал в сторону кустов. Скоро туда пришла и урьвалине. Не обманула!

– Коть афток потть? – насмешливо спросила она и подняла панар.

Уредев ошалел и даже чуть протрезвел от страха.

– Ты кто? Ты… – испуганно спросил он.

Урьвалине повторила вопрос:

– Коть афток потть?

– Потть! – дрожащим голосом произнёс Егор.

Она жестом поманила его к себе. Егор, трепеща, ухватился за грудь Девы леса. Молоко брызнуло ему в лицо. Дева леса неприязненно ощерилась, и пальцы на её правой руке превратились в голые берёзовые ветви.

– Трус и неумеха! Ни целовать, ни ласкать не можешь! – брезгливо прошипела она и начала хлестать уредева по щекам.

Егор вскочил и понёсся что есть мочи назад, к свадебному столу. Дева леса бросилась за ним.

– Это не человек!– с выпученными глазами орал он.– Это Вирь-ава!Она спросила: «Коть афток потть?» – а потом вырастила на руке ветки и избила ими меня. Заприте своих коров! Она уведёт их в лес и высосет из них кровь. Вирь-ава всегда так делает.

– Вот нажрался! – разнёсся смех гостей.

– Метлой я его отхлестала, – сказала урьвалине, садясь за стол. – Обычной метлой! Что ещё было делать? Он меня решил силой поять. Облейте его водичкой! Пусть протрезвеет! Ему же в церковь идти, венец над головой Мины держать.

Тут двое крепких парней схватили Егора, раздели и у всех на виду трижды окатили ледяной водой из колодца.

– Тебе по-прежнему мерещится Вирь-ава? – спросила урьвалине.

– Нееет! – завопил Егор, тряся мокрыми волосами.

– Оденьте его! – сказала Дева леса. – И больше ему не наливайте.

В полдень урьвалине взяла невесту за руку, ввела в онаву, занавесила вход выбеленным холстом – и повозка неспешно тронулась в сторону церкви. Следом за ней двинулась телега с женихом и уредевом, побежали девять девушек со свадебным пирогом, украшенным цветами и красными лентами.

Душа священника ушла в пятки, когда он увидел Деву воды, входящую в Божий храм. Он спросил Ведь-аву: «Имеешь ли ты, раба Божия Мариам, произволение благое и непринуждённое, и крепкую мысль взять себе в мужья раба Божия Мину?» – и ему примерещилось, что он уже в аду и черти раскалёнными кочергами гонят его в казан с кипятком.

Голос отца Афанасия дрожал и качался, когда он пел тропари, обводя новобрачных вокруг аналоя, а затем молил Святую Троицу дать рабе Божией Мариам преуспеяние в христианской вере и обилие благ небесных. Читая отпуст[4], он в душе сравнивал себя с великомучеником Прокопием, которого бросают в пылающую печь.

Венчание закончилось, и свадебный поезд двинулся к дому Мины. У порога столпились односельчане. Особняком держались четыре осанистых молодицы. Одна держала каравай с хлебом и солью, другая – короба с пшеницей и шишечками хмеля. Ещё у двух были в руках образа Спасителя и Богоматери.

Как только Мина и Дева воды отведали хлеба-соли и поцеловали иконы, девушки принялись осыпать их зерном и хмелем. Затем из дома выскочила Вирь-ава в вывернутом наизнанку тулупе. Она прорычала по-медвежьи: «Отбивай!» – и поставила под ноги Деве воды сковородку с тлеющими углями.

– Норовистой женой будешь! – улыбнулась Дева леса, увидев, что Ведь-ава трижды пнула сковороду ногой.

Затем Мина ввёл за руку языческую богиню в свой дом, где они поставили образа в красный уголок, затеплили перед ними лампадку и помолились.

– Мы будем образцовой христианской семьёй, – с ухмылкой сказала мужу Дева воды.

Они вышли к свадебному столу и сели во главе его. На колени Ведь-аве посадили малыша, который два года назад родился в семье Мининого соседа.

– Нарожай побольше таких же! – закричали ей гости.

Вирь-ава вытащила из лувонь кши ветвь яблони и сорвала с него две птичьи фигурки. «Съешьте это, чтоб ваш ребёнок родился здоровым!» – сказала она молодым, взяла их за руки Мину и повела к брачному ложу.

В сенях просторной избы на широкую лавку была наброшена перина. Вирь-ава подвесила к балке над ней яблоневую ветвь и оставила молодожёнов наедине.

Дева воды села на лавку, надкусила хлебную фигурку голубя и протянула мужу.

– Не теряйся, Мина. Обними меня, и покрепче, – сказала она.

У него же словно отнялись руки. Ведь рядом с ним сидела могущественная богиня, прихотливая и безжалостная. «Вдруг Ведь-ава на меня за что-то разозлится? – дрожа, думал он. – В кого она тогда меня преврати? В лягушку? В пиявку? В водяного клопа?»