Зов Оз-моры

– Сколько в вашей Вирь-ате народу? – спросил сотник.

– Двадцать два двора, – ответил инь-атя.

– Ишь ты, большая деревня! Чем живёте-то?

– Бортничаем. Охотимся. Рыбу ловим. Рожь, овёс и просо выращиваем, – начал перечислять Офтай.

– Значит, ни тягло не тянете, ни ясак не платите? – поинтересовался сотник.

– Нет, батюшка. Кому ж теперь нас отдадут?

– Не мне решать. Думаю, дворцовыми[2] станете… а дальше как кривая вывезет.

Офтай горько улыбнулся.

– А ещё, – продолжил сотник. – Подводную повинность[3] отбудете. Негоже нам здесь скудельницу устраивать. Павших у нас пятеро и раненых семеро. Не так много. В Тонбов всех отвезёте. А мордвина… – он посмотрел на лежащего Тумая. – Мордвина здесь похороните.

– Да, по нашему обычаю, – печально кивнул Офтай. – Это зять мой.

Сотник сочувственно посмотрел на него.

– Крепись, старик! Не у одного у тебя горе.

Он присмотрелся к саням, в которых лежали Варвара и Инжаня.

– Кто у вас в санях? – спросил сотник.

– Жена моя, – ответил Денис. – Избили её дюже. На ногах стоять не может.

– Угу… Жинка его. Я слыхал, как они гутарили, – подтвердил Фома. – Токмо вот имя у неё какое-то чудное.

– Кщена Варварой. Чего ж тут чудного-то? – ответил ему Денис.

Дед Офтай молча кивнул, мол, всё так.

– А окромя неё кто там? – поинтересовался сотник.

– Волховку тутошнюю похоронить привёз, – ответил Денис.

– Сгружай её, Фома. Ложи подле того мужика, – сотник показал на Тумая и строго посмотрел на его отца. – А ты, старик, пошукай по домам! Нам ещё трое саней надобны.

Инь-атя обвёл взглядом пожарище.

– Много домов ногайцы сожгли… – вздохнул он.

– Не рассуждай, а делай! – ответил ему сотник.

– А мою избу разве тоже степнякки спалили? – вклинился в их разговор Денис.

– Нет, Денясь, – покачал головой Офтай. – Кто-то из наших. Всё из-за Кафтася. Не понравилось людям, что в жертву его принесла молодая чужачка. Ничего, забудут. Станет ещё Толга оз-авой. Поживите пока в Инжаниной избе, а по весне отстроитесь.

– Нет, Офтай! – ответил Денис. – Как я погляжу, тут многие настроены супротив нас с Толгой. Раньше Инжаня нас защищала, но её больше нет. Построим новую избу, а её опять подождут.

– Выходит, зря вы с Тумаем трудились на болоте? – печально вздохнул инь-атя.

– Выходит, так, – ответил Денис. – Не вышел бы толк из твоей затеи.

– Как же мы без кузнеца-то?

– Я Валгая подучил немножко. Берегите его, а мне пора в Тонбов за новой жизнью.

– А с Нуянзой-то что теперь сделаешь? Неужто найдёшь и убьёшь?

– Бог ей судья, – ответил кузнец. – Не стану я её трогать.

Старик прослезился.

– Бери себе, Денясь, коня и Инжанины сани.

– Спасибо на всём, дед Офтай. Бывай!

Денис поцеловал инь-атю, и тот пошёл к ближайшему не тронутому огнём дому…

– ---

[1]Сокай (мокш.) – хлебороб, крестьянин. Не путать с содаем – знахарем.

[2]Дворцовые селения находились в ведении Приказа Большого дворца. Крестьяне там были формально свободными. Постепенно передавались помещикам в награду за верную службу.

[3]Подводная повинность (от слова «подвода») – обязанность перевозить раненых.

Глава 34. Выкидыш

Сгущались сумерки, стихал ветер, и всё слышнее становились скрип саней и тихий стон раненого казака. Денис свыкся с этими звуками и задремал под них, однако на полпути к Тамбову вдруг закричала Варвара.

– Что с тобой? – перепугался её муж.

– Болит! Адски! – она провела рукой по низу живота.

– Ты ведь содай. Стольких людей врачевала! Неужто не поймёшь, что за беда с тобой стряслась?

– Отвяжись! – нервно прошипела Варвара и сразу же замолчала

Она полежала немножко, а потом прошептала с отчаянием:

– Всё я разумею. Не будет у нас ребёнка

– Может, обойдётся? – попытался утешить её Денис.

– Ничего не обойдётся.

Тут опять застонал раненый, и на душе у Дениса полегчало: горе, значит, не только у них с женой.

Вскоре стемнело. Кузнец долго всматривался в чёрное ясное небо и, наконец, увидел вдали снежные шапки, лежащие на крышах крепостных башен.

– Потерпи, Толганя! – сказал он. – Тонбов уже близко.

– Жар, – убитым голосом ответила Варвара. – Вся горю.

Денис пощупал её лоб. Вправду горячий!

– Фома, остановись! Дай снега! – закричал он.

Казак придержал коня и спрыгнул с саней. Денис оторвал кусок от своей онучи, завернул в него пригоршню снега и приложил жене ко лбу.

– Так легче? – спросил он.

Вместо ответа Варвара закричала от жгучей боли в животе.

Сани тронулись и скоро въехали в поселение сторожевых казаков. Отдав раненого, Фома направил жеребца к Козловским воротам Тамбова.

– Вы куда? – спросил на въезде дежурный стрелец.

– Раненую везу, – ответил Фома. – С ногайцами лупились близ Челновой.

Он повернул сани направо, к Стрелецкой слободе.

– Езжай к дому Васьки-пятидесятника! – Денис протянул Фоме ещё пять серебряных копеек.

– Угу, – ответил тот.

Повозка подошла к избе Василия и остановилась, громко заскрипев. Заржал конь. Во дворе, захлёбываясь и хрипя от ярости, забрехала собака. Скоро дверь дома отворилась, и из неё выглянуло похмельное лицо хозяина.

– Ба-ба-ба! – пробубнил Поротая Ноздря, увидев Дениса. – Никак записаться приехал?

– Ага, – кивнул кузнец.

– Чего так поздно-то? Я уж спал. Изутра запишешься, козловский богатырь.

– Мне бы знахарку найти. Жена дюже занедужила. Орёт благим матом.