Зов пахарей

На это Геворг ответил:

– Ты мацун и сливки съел, а меня на пустую сыворотку позвал?

Сказал и посмотрел Сосе в глаза.

– Если б ты хоть немного уважал своего предводителя, таких слов я бы сейчас не слышал. Это какие такие сливки и мацун я ел, по-твоему?! – прогремел Сероб и в страшном негодовании потянулся за оружием.

Сосе схватила Сероба за руку.

Геворг поднялся.

– Мой дядя совершил это преступление тайком от меня, – сказал он, – ты в этой стране главный, ты и верши суд, как хочешь, так и поступай, твоя воля.

– Ежели моя воля, то это дело поручаю тебе, бывшему солдату Арабо, ныне моему солдату. Иди и суди, -сказал Родник Сероб и тоже поднялся.

– Мне, значит, поручаешь?

– Тебе.

Геворг Чауш, не говоря больше ни слова, взял свою винтовку, и, опустив голову, вышел из дома Тер-Каджа.

Я из любопытства последовал за ним – он прямиком к сараю пошел, где дядя его и женщина из Ахбика были заперты.

Геворг был в ярости и долго не раздумывал. Самолюбие его было задето. Он встал в дверях сарая, и принесенное из Алеппо ружье выстрелило в грудь родного дяди, Вторым выстрелом была убита женщина из Ахбика, после чего Геворг повесил ружье на шею и с сумрачным лицом удалился в сторону шушнамеркских лесов.

В отряд Сероба Геворг больше не вернулся.

Я впервые слышал выстрел с такого близкого расстояния, впервые видел такое.

А было мне в то время семнадцать лет.

Шапинанд На следующий день Родник Сероб подозвал меня и дал приклад от разбитого ружья.

– Отнесешь мастеру Шапину, – сказал он и показал, куда мне идти – в сторону Талворика.

Что ж, сказал я про себя, ежели я из Хлата до Гели добрался, значит, и до Талворика дойду. Чем больше человек повидает белого свету, тем лучше.

Я отправился в путь по талворикской дороге, прошел кварталы Гарипшан, Мхитар и Тех и стал подниматься на Андок. Потом обошел гору Хтан, и тут кто-то окликнул меня. Гляжу, а это поливальщик деревенский.

– Куда идешь, эй!

– В Талворик, – сказал я.

– Вот дурень, – крикнул он, – тебе в Тахврник надо, не в Талворик!

Понял я, что неверно иду, вернулся и направил шаги в Тахврник. Благословен тот, кто быстро находит свою стезю.

Тахврник был одним из кварталов села Гели. Дом, который я искал, прикорнул на высоконькой скале. С толстыми стенами был дом, окнами на юг обращен.

На пороге сидел человек, подперев голову рукой, в другой руке трубку держал. Я обратил внимание на то, что у него большие ноги, обутые в громадные трехи. Сутулая спина и могучие плечи придавали ему сходство с великаном. Я думал, он от моих шагов очнется, но он даже не пошевелился. Спал, наверное.

Смело подошел я к порогу. Дверь была одностворчатая, сколоченная из трех толстых ореховых досок. Толкнул я дверь, вошел в дом.

В сенях было темно. По всей длине дрова на растопку были сложены – большущие коряги, сухие поленья. Повернул я налево и вошел в ту часть дома, где находился очаг. Амбар и погреб остались по правую руку. Очаг был устроен в стене в виде полукружья и соединялся с отверстием в крыше – ердыком. Камни в очаге были еще горячие – огонь, наверное, только-только погас. Тут же стояло корытце, полное слоеного печенья, сверху покрыто зелеными ореховыми листьями. И раз уж я самозванцем вошел в дом сасунца и вижу свежеиспеченную гату, дай-ка съем, думаю.

А потом вдруг засомневался. Вдруг да не в тот дом вошел. Быстро метнулся я в сени, чтобы выскочить на улицу, да за балку задел, что-то с шумом упало. Лампадка была. Ладно, подумал я, что с того, что я съел в чужом доме кусок гаты и опрокинул в темноте светильник, не такое уж это преступление.

Потянулся я рукой к щеколде, и вдруг какой-то глухой звук дошел до моего слуха. Откуда, думаю, это? И вижу – в стене дверь; толкнул ее, очутился в просторном хлеву.

В хлеву было темно, сквозь полутьму я разглядел какого-то человека, он что-то мастерил. Луч солнца, пробившись из узенькой щели, слегка осветил хлев. Я немножко освоился в темноте. Пол в хлеву был вымощен булыжником. Местами камни от сырости блестели, особенно возле ясель, где сидел человек – солнечный блик играл у него на лице.

– Кто тут чинит приклады? – спросил я в нерешительности.

– Что у тебя, давай, мастер Шапин сделает, – отозвался из полутьмы человек, не поднимая головы.

Незнакомый мастер работал, сидя на куске войлока. В руках он держал старый затвор, который пытался вправить. Широкоплечий был мужчина, большелобый, с кругловатым лицом, усы рыжие с загнутыми острыми концами. Среди черных волос выглядывала луной плешь. Рядом с ним стоял сундук, а за спиной – седлообразный помост, который напоминал стол плотника.

Мастер Шапин был родом из Гарахисара. Совсем еще молодым бежал из родного села и после долгих скитаний обосновался в Сасуне. Я слышал, что он сын плотника и унаследовал ремесло отца. Но больше он славился тем, что изготовлял приклады и искусно чинил затворы.

– Вот, паша послал, – сказал я и, вытащив приклад из мешка, протянул ему.

– Паша, говоришь?

– Сероб с Немрута.

– Все сейчас пашами заделались. Может, и ты хочешь пашой стать? – Он взглянул на меня насмешливо.

– Нет, я простых людей сын.

– Ремеслом каким владеешь?

– Сапожничаю малость.

– Хорошее ремесло, в жизни не раз тебе пригодится. А читать умеешь?

– Умею, – сказал я.

– «Пес и кот» читал?

– Да.

– Башмак мой прохудился, залатать сумеешь? – спросил он.

– Сумею, да только инструмента нет.

– У меня есть. Сядь рядом, сынок, займись делом, пока я ружье починю, – сказал он и снял с ноги башмак. В башмак песок набился, он вытряхнул и дал мне. Я понял, что он скорее испытать меня хочет, а не то чтобы всерьез починить предлагает. За спиной у него лежала большая военная сумка. Он вытащил из нее сапожный инструмент, я сел рядом с ним и принялся латать его башмак.

Мастер Шапин починил затвор, с которым до этого возился, и взялся за серобово ружье, а я с пылом занялся своим старым ремеслом. Работали мы молча и словно соревнуясь. Когда я кончил дело, он надел башмак и, положив руку мне на плечо, сказал:

– Ладно сработал, сынок, хорошие у тебя руки. А я вот пришел сюда из Тарона, чиню оружие, а иногда оконные рамы и двери мастерю. Иной раз и в роли судьи выступаю, улаживаю разные споры между крестьянами. Что делать, приходится. И где сижу – в хлеву. Нашего Чато хлев. А тут еще болезнь суставов схватила. «Ветер богородицы» называют в народе. Каждый день с палкой в руках спускаюсь в овраг, ложусь на нагретый солнцем песок, чтоб хоть немного боль отпустила. Да еще вот это малость помогает. – Он наклонился, взял с сундука маленький кувшинчик, поднес ко рту. Водка была. Отхлебнул.

Потом рассказал, как Родник Сероб вначале помог ему, в Саригамише дело было, но когда он пришел к нему в Хлат, Сероб ему оружия не дал и в отряд свой не принял.

Мне хотелось спросить, знает ли он о чудовищном поступке Геворга Чауша, но я сробел. К тому же мне показалось, он знает, но не хочет говорить со мной про это.

– В Гели, говорят, человека убили, правда это? – спросил он.

– Правда, – сказал я. – Бсанский Геворг убил своего дядю.

– Известна причина?

– Тот женщину украл. Из Ахбика.