Зов Юкона

Не сникай

Если в схватке с чемпионом в первом раунде ты лег — Не сникай.Если ты побит вчистую, под собой не чуешь ног — Не сникай.Отбивайся, чтобы страх твой он почувствовать не мог,Пусть лицо разбито в кашу – преподай ему урок,И пока пластом не ляжешь, налетай как петушок — Не сникай.Жизнь – сплошная потасовка, сроду так заведено — Не сникай.Если ты боец неважный, остается лишь одно — Не сникай.Не показывай народу, что в душе черным-черно,Улыбайся непреклонно – трын-трава и всё равно,Коли счастья пожелают – пожелай ответно, но Не сникай.Бодрый ты с утра пораньше, или же наоборот — Не сникай.Хорошенько высыпайся, даже если сон нейдет — Не сникай.Ныть и хныкать бесполезно – до добра не доведет;Кто предложит мировую – отрекайся наперед;В том беда, что неизвестно, ты побьешь иль он побьет — Но смекай.Если снова невезуха – не давай попятный ход;Блефовать – пустое дело; верь в себя – и повезет, Не сникай.Перевод А. Кроткова

Выстрел Дэна Мак-Грю

Для крепких парней салун «Маламут» хорош и ночью и днем,Там есть механическое фоно – и славный лабух при нём;Сорвиголова Мак-Грю шпилял за себя в углу,И как назло ему везло возле Красотки Лу.За дверью – холод за пятьдесят, но вдруг, опустивши лоб,В салун ввалился злющий, как пес, береговик-златокоп,Он был слабей, чем блоха зимой, он выглядел мертвяком,Однако на всех заказал выпивон – заплатил золотым песком.Был с тем чужаком никто не знаком, – я точно вам говорю, —Но пили мы с ним, и последним пил Сорвиголова Мак-Грю.А гость глазами по залу стрелял, и светилось в них колдовство;Он смотрел на меня, будто морем огня жизнь окружила его.Он в бороду врос, он, как хворый пес, чуял погибель свою,Из бутыли по капле цедил абсент и не глядел на струю.Я ломал башку: что за тип такой пришел сквозь пургу и мглу,Но еще внимательнее за ним следила Красотка Лу.А взгляд его по салуну скользил, и было понять мудрено,Что ищет он, – но увидел гость полуживое фоно.Тапер, что рэгтаймы играл, как раз пошел принять стопаря,А гость уселся на место его, ни слова не говоря,В оленьей поддевке, тощий, неловкий, – мне и слов-то не подобрать, —С размаху вцепился в клавиши он – и как он умел играть!Доводилось ли вам Великую Глушь видеть под полной луной,Где ледяные горы полны СЛЫШИМОЙ тишиной;Где разве что воет полярный волк, где, от смерти на волосок,Ты ищешь ту проклятую дрянь, что зовут «золотой песок»,И где небосклоном – красным, зеленым, – сполохи мчатся прочь;Вот это и были ноты его: голод, звезды и ночь.Тот голод, какого не утолят бобы и жирный бекон,Но тот, который от дома вдали терзает нас испокон,Пронимает тоскою по теплу и покою, ломает крепких парнейГолод по родине и семье, но по женщине – всех сильней:Кто, как не женщина, исцелит, склонясь к твоему челу?(Как страшно смотрелась под слоем румян красотка по имени Лу).Но музыка стала совсем другой, сделалась еле слышна,Объяснив, что прожита жизнь зазря, и отныне ей грош цена;Если женщину кто-то увел твою, то значит – она лгала,И лучше сдохнуть в своей норе, ибо все сгорело дотла,И остался разве что вопль души, точно вам говорю!..«Я, пожалуй, сыграю открытый мизер», – вымолвил Дэн Мак-Грю.Стихала музыка… Но, как поток, она вскипела к концу,Бурля через край: «Приди, покарай» – и кровь прилила к лицу;Пришло желание мстить за всё, – да разве только оно? —Тупая жажда – убить, убить… Тогда замокло фоно.Он взглянул на нас, – я подобных глаз не видел, не буду врать:В оленьей поддевке, тощий, неловкий, – мне и слов-то не подобрать, —И спокойно так нам сказал чужак: «Я, конечно, вам незнаком,Но молчать не могу, и я не солгу, клянусь моим кошельком:Вы – толпа слепцов, – в конце-то концов, никого за то не корю,Только чертов кобель тут засел меж вас… и зовут его – Дэн Мак-Грю!»Я голову спрятал, и свет погас, – бабахнуло – будь здоров!После женского крика зажегся свет: мы увидели двух жмуров:Начиненный свинцом, – ну, дело с концом, – Мак-Грю лежал на полу,А чужак с реки лежал, привалясь к бюсту красотки Лу.Вот и вся история: на нее глядел я во все глаза.Допился ли гость до синих чертей? Не скажу ни против, ни за.У судей, наверное, много ума, – но я видел: в спешке, в пылуЦелуя, обчистила чужака красотка по имени Лу.Перевод Е. Витковского

Кремация Сэма Мак-Ги

Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал.Но поди, опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаЯ кремировал Сэма Мак-Ги.Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди – Юкон;Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.На ресницах – снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.Он сказал: «Старина, мне нынче – хана, думаю, сдохну к утру.Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:«Пуще день ото дня грыз холод меня – и в железных тисках зажал.Но лечь навсегда под покровом льда… Представить – и то невтерпеж.Счастьем или бедой, огнем иль водой – поклянись, что меня сожжешь!»Смерть пришла на порог – торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,Обещанье дано – его всё одно нарушить не станет сил;Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось – то надо сжечь.Моги не моги, а плати долги, у тропы – особая власть.Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.И добрел я тогда до Лебаржского льда – попробуй, не очумей!Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:«Черт, операция! Будет кр-ремация – высший-из-всех-сортов!»Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе – Господь помог.Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь – беги!Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости – ни к чему.Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.Сказать не могу – как долго в снегу длился тяжелый гул;Но небо врасхлест посветлело от звезд – и я вернуться рискнул.Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде, пора —Догорел твой друг!» – и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.Я-то парень неробкий – но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри: [3] Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело:Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал.Но поди, опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаСжег я Сэма Мак-Ги.Перевод Е. Витковского

3

В огне сжигаемые тела принимают т. н. «позу боксера», что и увидел лирический герой стихотворения.

Моя Мадонна

Я с улицы девку привел домой(Хоть шлюха – но краше нет!),На стул посадил ее перед собой,Ее написал портрет.Сумел на картине я нрав ее скрыть,Ребенка ей в руки дал…Писал ее той, кем могла она быть,Коль Грех Чистотою бы стал.Смеясь, на портрет поглядела она,И – скрыла ее темнота…Явился знаток и сказал: «Старина,Да это же – Мать Христа!»Добавил я нимб над ее головой,Картину сумел продать;Вы можете холст этот в церкви святойИлларии увидать.Перевод С. Шоргина

Незабываемое

Я знаю сад под сенью старых крон,И ту, что там сидит в погожий день;Она свежей и краше, чем сирень,И взор ее мечтою озарен!Унылую мансарду знаю я,Того, чей труд – бумага и стило;Ночами, глядя в мутное стекло,Он ищет звезды, горечь затая.И странно: океанская волнаИх разделяет яростью своей;Но он в саду сегодня рядом с ней,И вместе с ним на чердаке она.Перевод Ю. Лукача

Плата по счету

Как славно взять да завернуть в шикарный ресторан,Где дразнит нюх приятный дух, где вина разных стран,Где все приветливы с тобой, где бабы хороши,Сигары, музыка, цветы – вот праздник для души!Коль можно вволю пить и жрать, приятно жизнь течет,Но трудно слезы удержать, когда приносят счет.Прекрасно ночи все подряд резвиться и гулять,И пороскошнее наряд, а денег не считать;Плыть по теченью, каждый день искать одних забав,То куш сорвать, то сесть на мель, удачу потеряв;Но вот Природа скажет: «Стоп!» – и денег не возьмет.Придет пора – здоровьем ты оплатишь этот счет.Мы все у времени в плену – берись за ум скорей,Чтоб не пойти тебе ко дну, в стараньях преуспей;Не совершай бесчестных дел, о долге не забудь —Ты должен будешь заплатить за все когда-нибудь.Так ешь и пей, и веселись, и пусть тебе везет,Но помоги тебе Господь, когда получишь счет.Перевод И. Голубоцкой

Катрены

Жизнь, говорят, дана, чтобы рискнуть —Мерцать ли слабо иль звездой сверкнуть.Ты сам решаешь – выбор твой, да, твой —Пешком пойти, в машине ли махнуть.Ей отвечал я: «Выбор мой? Навряд!За нас рискнули много лет назад,Раздали роли; отовсюду крик:“Кто правит сей гигантский маскарад?”»Слепые дурни, жалкие рабы,Мы пляшем дружно под дуду судьбы.Из тьмы, где над свободой воли глум:«Хотя бы шанс дай!» – слышатся мольбы.Шанс? Нет его! Пустая сцена ждет.Вот занавес поднялся. КукловодЛюдишкам-куклам уготовил роль.О, на ура спектакль наш пройдет!Ведь все уж решено – годины бед,Извечный, непрерывный ход планет,Империй взлет и гибель, натиск войн —И то, что приготовишь на обед.Случайностей не встретишь под луной.Причина, следствие – король двойной.Он правит всем (король законный пал,Когда пришел ко мне туз козырной).Из этой западни нам путь закрыт.Творим не что хотим – что надлежит.Наследственность нас в угол загнала(Что утешает средь других обид).Чу, слышишь? Благозвучный хор изрек:«Причины нет – отсутствует итог».С ума сойти! К чертям музыку сфер!Столы накрыты. Ужин ждет, дружок.Перевод В. Вотрина

Неприкаянные

Есть порода людей – им немил уют, Им на месте сидеть невмочь;И родню, и друзей они предают, И бродяжить уходят прочь.По степям бредут, по горам ползут, Переходят стремнины рек;В их крови проклятье – цыганский зуд, И покою им нет вовек.Пройдут весь путь до края земли — Правдивы, храбры, сильны;Но и там не осядут, куда пришли — Снова хочется новизны.«Случись по душе мне дело найти — О, как бы я мог блеснуть!»Колеблется миг – и снова в пути, Не зная, что ложен путь.И всегда забывает тот, кто идет Из Откуда-То в Никуда,Что победу в жизни одержит тот, Кто приложит много труда.И всегда забывает идущий в путь, Что расцвет его – позади,Что осталось лишь правде в глаза взглянуть, И мертва надежда в груди.Проигрался. Удача ушла, как дым. Весь свой век провел кое-как.И жестоко жизнь подшутила над ним — Он всего лишь смешной чудак.Имя им, неприкаянным – легион, Им осанну не воспоют;Что бродягой рожден – неповинен он, Не по сердцу ему уют.Перевод А. Кроткова

Музыка в глуши

Над тёмным лесом – серебро луны.Мерцают звёзды. С поля за рекойКоровьи колокольчики слышны —Их сладкий звук приносит ей покой.Закончен день, исполненный забот.Устало глядя на вечерний свет,Она свою любовь за солнцем шлет,В тот край, куда возврата больше нет.Стеною сосен взгляд ее пленён,Беззвучен мрак, сгустившийся вверху;Дыханье мёртвых, дорогих времёнК ней холодком пробилось сквозь ольху.И пламя роз, и колыханье штор —Как будто боли застарелой знак…Ждет в доме фортепьяно с давних пор:Проглядывают клавиши сквозь мрак.И вот оно, касанье этих рук, —Оно нежней, чем даже лунный свет;И сумрачный, забытый, давний звукВ ночи оставил свой печальный след,И вот она запела (песни тойТоску нам никогда не описать;Стыдимся мы в стране необжитойСвою любовь и нежность показать,Но эхом прозвучит у нас в сердцах,Песнь о тебе, родная сторона;И та, что рвется к Англии в мечтах,Услышать это и понять должна).Певица, примадонна и звезда…А нынче – мать с седою головой.Но прошлое явилось к ней сюда:Она концерт припоминает свой,Она опять стоит пред морем лиц,Она опять предчувствует успех,Она опять певица из певиц,Она поет – и снова лучше всех —Свой дикий, сладкий, горестный мотив,В который жизнь вписала столько мук,Который так неслыханно тосклив,Как предзакатный лебединый звук.Хромой бродяга мимо проходил,Как старый пёс, как полудохлый зверь;По шпалам брёл… прислушался… застыл:Он – слушатель единственный теперь.Всё тот же дивный голос прошлых дней;В ее душе – и страсть, и забытьё…Она поет, и неизвестно ей,Что плачет нищий, слушая ее.Умолк напев. Былого не вернуть.И мир застыл, и звёзды в немоте —И лишь бродяга, что прервал свой путь,Рыдает в полуночной темноте.Перевод С. Шоргина

Стихи эмигранта, живущего на подачки с родины

Рядом с хижиной моею туша старого оленя —Закипает котелок на тагане —Я упорно шел по следу, и догнал его к обеду,И убил его на горном валуне.Я съедаю скромный ужин, сидя около залива,Кижуч плещет в набегающей волне,Я закуриваю трубку, и ложусь себе ленивоНа поляну, в чужедальней стороне.Далеки лощеный Лондон и Париж неугомонный,Далеки, как краесветная звезда,Далеки и шум, и спешка, и тревога, и насмешка —Все, чем полнятся большие города.А невольники Мамоны, состоятельные братьяИздеваются ехидно надо мной,Был бы я богатым тоже, если б выпрыгнул из кожи,Неустанно исполняя труд честной.Но ласкает глаз и душу свежей зеленью опушка,Звезды лилий распускаются у ног,И веселые лягушки будят пением речушку,И совсем неважно – кем же быть я мог.А когда над темным лесом простирается сиянье,Разрисовывая неба полотно,Я могу улечься в клевер, слушать мерное журчанье —Это лучшее, что Господом дано.В сосняке глухарь токует, в речке плещутся форели,Кугуара след змеится на снегу,И зарянки на рассвете нескончаемые трели —Эту землю я покинуть не смогу,Ибо знаю, что мечтал бы о бревенчатой хибарке,Той, где к стенам нежно ластится вьюнок,Прокаженные столицы, озабоченные лица —Эта жизнь мне не по сердцу и не впрок.Бедолагой назовите и отправьте вон из Сити,Дайте волю – да немного в кошельке,«К искушениям Фортуны равнодушен он,» – скажите —«Он не наш – и пусть гуляет налегке».Я не ваш: давно знакомы мне морозные объятья,Тропы дальние, походный бивуак;Клятву верности природе я – за подписью с печатью —Подтверждаю головой. Да будет так.Перевод Ю. Лукача

Белое отребье

На приисках нынче получка, и к нам спускается весь сбродПрожечь свой доходец вечерком, и скво я беру в оборот,И та, с красной лентою в волосах, устало в город бредет.Вернется к утру, шатаясь, она, бутылями звеня:Одна – для себя, чтобы стыд потопить, другие две – для меня,Чтоб в голову хмель ударил мне, память о прошлом гоня,Чтоб я о позорном собачьем клейме намертво позабыл,Чтоб стерлись из памяти то лицо, которое я любил,И то презренье, что ныне ко мне даже чинук затаил.О, скрыл я прекрасно тайну свою! Им-то и невдомек,Что ныне тот, кто как жулик врет по-местному, под хмелек,Латынь изучал и греков стихи мог читать назубок.А ведь я премией был награжден, колледж мой гордился мной,Я стал адвокат, друзей приобрел – но ждал меня путь кривой,Там грянул развод, я бросил дела и «сгинул» за Плэйт-рекой.Но я еще жив, пусть с легким одним и нечего временить,Надеюсь, что в этом же году, даст Бог, удастся свалить,И некому, кроме моей тощей скво, слезу по мне пролить.Вернется к утру она, близок тот час, становится все светлей —Заря как блуждающий огонь средь ночи нужды и скорбей;А вон и она меж сосен – сквозь снег к дому спешит скорей.Перевод В. Вотрина