Зови меня Лео. Том I
Шрифт:
– Не хочу рассказывать, – говорит она, замкнувшись.
– Бун ведь отпустил тебя в тот день?
– Отпустил. Вернее вышвырнул. Назад в бордель, где я была, меня не приняли – я ведь павшая, понимаешь? хоть и не по своей вине, – так что мне остался один удел. Бродяжничать. Спасибо, хоть Пегий помог, дал укрытие. Я там так и скрывалась, после того, как он исчез. А недавно вас заметила.
– Пегий? – не веря своим ушам, спрашиваю я. – А взамен что попросил? И совершил?
– Ничего.
– Как ничего? Ты скажи, не бойся.
– Не трогал я ее! – злится
– Почему? – спрашиваю я.
– Потому. Жалко стало.
– Не верю.
– А вот поверь.
– Хорошо, ты, значит, воспылал к Тельге чистой возвышенной любовью, но зачем тогда бросил? Ушел с нами? А с нами увязался сюда не затем ли, чтобы отыскать ее?
– Нет, – покраснев, говорит Пегий. – Всё не так. Признаюсь честно, я хотел… ну, того. Сам утащил в свое логово… приготовился было позабавиться, но…
– Так и знала. Горбатого могила исправит.
– Но не смог. Тельга была слаба, вечно плакала. Ну и пожалел, помог. А бросил потому что не был уверен… за себя. Я – дурной человек, Тельга. Прости.
Тельга с интересом выслушивает его признание, но на ее лице в принципе не отражается никаких эмоций, за исключением небольшого удивления.
– Что скажешь, Тельга?
– Я? – растеряно отзывается она. – Даже не знаю что сказать. Как бы то ни было, от тебя, Пегий, я видела только доброту. Я всегда помнила тебя и очень рада видеть вновь. Живым и здоровым. И главное – ты остался человеком. Как и твои друзья. А еще, я ведь так и не поблагодарила тебя. Спасибо. Только из-за тебя я жива, хоть это жизнью и нельзя назвать.
Пегий, явно засмущавшись, машет рукой.
– Да ладно, чего там…
– Пойдешь с нами? – спрашиваю я девушку.
– А куда?
– В горы. У нас там лагерь. Там гораздо безопаснее, чем здесь. И природа вокруг.
– Была бы рада присоединиться.
– Вот и хорошо.
– Ты лучше поведай, Лео, что там было-то? – прерывает нас Пегий.
Я вкратце рассказываю о моей схватке с Буном и обстановке внутри. Что он выглядел как подросток умалчиваю, ни к чему вызывать у них экзистенциальный шок.
Пегий качает головой.
– Во что превращается Пагорг! – сокрушается он. – Что будет дальше, Лео?
– Дальше мы будем бороться.
Просыпается Чош. Некоторое время глядит на нас непонимающе, затем широко улыбается.
– О! Все целы, как я погляжу! И ты здесь, Тельга! Рад видеть! Так, я что-то пропустил?
– Потом расскажу, Чехонте, – говорю я. – Вижу ты немного отошел. А мы уже боялись…
– Хрена с два я помру! – говорит Чош. – Пегий, дай воды что ли хлебнуть, в горле словно бешеные коты скребутся…
Блин, я так обрадовалась! Чуть на слезу не пробивает! Начинаем болтать о том о сем. Обстановка в подвале соответствующая – сырые кирпичные стены, стеллажи, пара сундуков по углам. Сталкерский уют. Пегий притащил несколько тюфяков, так что сидеть есть на чем. И тут много свечей – уютный огонек нам обеспечен.
– Если уходить, – говорит Тельга, – то лучше всего ближе к утру. Пока не рассвело. К этому времени на улицах пустеет, во всяком случае охотники встречаются крайне редко.
–
Уходят отсыпаться, сукины дети, – говорит Чош.– Может быть, – пожимает плечами Тельга.
– Тельга, – обращаюсь к ней. – Может ты что-нибудь слышала о Лизэ? Не знаешь, что с ней?
Едва услышав это имя, девушка мрачнеет. Молчит какое-то время, затем отвечает:
– Одни только слухи. Кто-то говорил, что она пошла к князю и обитает там, как кровососка. А кто-то утверждал, что она в «загонах».
– Кто сжег рынок?
– Поговаривают, что это Густаш и его люди.
– Густаш Серый? – переспрашивает Чош.
– Что-то слышала о нем, – говорю я. – Кто он?
– Пустозвон, – говорит Пегий. – Алхимик, специалист по побрякушкам для знати. Держал элитную школу для алхимиков. Там, кстати, обучался Дантеро. До тех пор, пока его не выгнали.
– Вот и последний слух – поговоривают, что Лизэ его любовница, – говорит Тельга. – Якобы это она попросила Густаша сжечь бордель, а заодно и весь рынок.
– Интересно, с кем теперь Густаш? – спрашиваю я.
– Трудно сказать, – отвечает девушка. – Шепчутся, что он – человек Теоду. Граф вроде как остался человеком и начал бороться с кровососами. Сожженные и обезглавленные на улицах – его рук дело.
Присматриваюсь к ней. Невеселая, замкнутая. В подвале не холодно, но она все время обхватывает себя руками, словно замерзая. Жалко ее. Слишком многое она пережила за свои двадцать лет.
– Простите, я отойду, – говорю я, поднимаясь.
– Куда? – интересуется Чош. А Дантеровы микстурки и правда действуют – на глазах поправляется. Вот и за колбасу принялся.
– По малой нужде, – отвечаю я. – Не стану же я делать это здесь.
Справляю нужду, спускаюсь и… Вижу старика. Никого нет, только престарелый дед, ветхий до ужаса, седой, как лунь, в выцветших ниспадающих одеяниях. Сидит на скатанном в рулон тюфяке, опирается о деревянный посох, глядит на горящую свечу.
– Ты кто такой? – спрашиваю я. – А где мои…
Дед поднимает на меня глаза, а затем говорит:
– Присаживайтесь Анастасия Романовна. В ногах правды нет.
Смотрю – посох венчает искусно вырезанная морда пса.
– Ты… Горацио, мудило ты эдакое! Верни меня обратно! Верни меня, сукин ты сын!
– Успокойтесь, Анастасия. Садитесь, поговорим. Всё не так просто, увы.
Я сажусь напротив него. Вся трясусь.
– Зачем ты так со мной поступил? – говорю я еле сдерживая волнение. – Что я тебе такого сделала, проклятый демиург?
Горацио молчит, видимо собираясь с мыслями.
– Я затем встретился с тобой, Анастасия… Меня гложет чувство вины. Поверь, не этот мир ты должна была увидеть. Прости, если сможешь.
– Хочешь сказать, ошибочка вышла?
– Можно и так сказать. Еще раз – прости.
– И это всё?
– Всё.
– Верни меня! Я хочу домой! Я хочу домой! Домой!
– Анастасия Романовна, угомонись! Возврат невозможен. Я не всесилен. Кроме того, как только ты исчезла из той реальности, там стерлись любые упоминания о том, что ты вообще существовала.