Зови меня Златовлаской

Максим неопределенно повел плечами.

— Так, ладно, Муслимов, сейчас будем вызывать Германа Анатольевича. Надеюсь, он объяснит тебе принципы работы противопожарных систем, — отозвался директор.

Максим вскинул голову и впервые за все время выглядел обеспокоенным.

— А можно отцу не докладывать? Пожалуйста. Я и так понял, что облажался. Готов понести любое наказание, — взволнованно сказал он.

— Уж, поверь, Муслимов, я-то знаю, что лучшее наказание — это поставить в известность твоего отца, — холодно сказал Николай Львович. — Все остальные свободны, возвращайтесь на уроки.

Мы гуськом покинули кабинет директора. Ребята из Совета, расходясь по своим классам, прожигали Аду неодобрительными взглядами.

Подруга затащила меня в женский туалет и начала ходить там из стороны в сторону, нервно покусывая ногти. Ее выражение лица и движения выдавали сильное волнение.

— Зачем он это сделал, Саш?

— Понятно же, зачем, — немного помолчав, ответила я. — Чтобы прикрыть твою самовлюбленную задницу.

— Да, но зачем? — не унималась Ада.

— Да затем, что он в тебя влюблен, глупая! — воскликнула я. — Как ты этого не понимаешь? Он и на Новый год тебе проучить хотел только потому, что его задели твои слова у Анохина. Он был расстроен, потому что реально симпатизировал тебе, а с твоей стороны все было притворством.

— Саш, я должна тебе кое в чем признаться, — тихо проговорила Ада. — С моей стороны это не было притворством.

— А то я не знала! Я поняла это еще раньше тебя!

— Да, ты уже нас спец по части всяких влюбленностей, — отозвалась Ада.

— Короче, хватит делать мозги себе и ему! Вы нравитесь друг другу.

— Как ты думаешь, а почему он так не хотел, чтобы его отец узнал?

— Не знаю, может он у него строгий? Может, ремня даст? — предположила я.

— Какого ремня? В восемнадцать лет детей ремнем не лупят. Тут что-то другое.

— Как бы то ни было, тебе следует извиниться перед Максом и помириться с ним. Ты согласна? — назидательно сказала я.

Ада кивнула, и мы пошли на урок.

На следующей неделе мне позвонил Стас и спросил, дома ли я. Услышав, что я как раз туда иду, он сказал, что будет у меня минут через двадцать, и отключился.

Стас появился у меня на пороге с огромной дорожной сумкой и стопкой бумаг в руках.

— Ты ко мне переезжаешь? — шутливо поинтересовалась я.

— А что, можно? На самом деле я по делу. У Ревкова сейчас никого нет дома, а мне нужно передать ему эти тексты перед отъездом. Мой поезд через полтора часа, — ответил он, проходя в квартиру и разуваясь.

— А ты в курсе существования электронной почты, по которой можно пересылать текстовые документы? — насмешливо спросила я.

— Я пишу песни от руки, — отмахнулся Стас. — Пускай сам перепечатывает.

— Песни? Это тексты песен? — не поверила я ушам.

— Да, я пишу песни для группы "Абракадабра". Я думал, ты в курсе.

— Нет, — я взяла в руки стопку листов и с интересом стала их перелистывать. — А мне читать можно?

— Не думаю, что у меня есть способы запретить тебе это сделать.

— На самом деле ты мог кинуть бумаги к Ревкову в почтовый ящик, — хитро улыбнулась я.

— Я знаю. Я просто хотел увидеть тебя перед отъездом. Меня не будет несколько недель, — признался Стас.

— А куда едешь?

— в Москву, на обучение. Это связано с работой.

Я прошла на кухню и поставила чайник. Стас уселся на кухонный подоконник.

— Слушай, а почему ты сам не в группе? — спросила я.

— Нет, я с музыкой так, и играть ни на чем не умею. А вот лирика — да, по моей части.

— А они тебе за это платят?

— Конечно, любой труд должен оплачиваться.

— А сколько?

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — рассмеялся Стас.

Мы попили чай и еще немного поболтали.

Когда Стас обулся и надел яркую оранжевую куртку, я потянулась к нему, чтобы поцеловать в щеку на прощанье, но парень быстро повернулся, и я угодила в губы. Смутившись, я быстро отпрянула.

— Смотри, пускай и медленно, но наши отношения движутся вперед, — хохотнул Стас. — Такими темпами лет через пятьдесят мы переспим.

Я ударила Стаса в плечо. Он сгреб меня в охапку и крепко стиснул в объятьях. Закрыв за Стасом дверь, я принялась читать тексты песен, принесенные им.

Оказалось, что мой друг был потрясающе талантлив. Для меня стало откровением, как тонко и глубоко он чувствовал. Там и тут я встречала емкие метафоры и увлекательные аллегории. Тексты были продуманными, логичными и очень душевными.

От чтения меня оторвал звонок Ады. Она объявила, что поговорила с Максом. По ее признанию, разговор дался ей нелегко. Ада принесла ему свои извинения за дурацкое поведение, и он сказал, что не держит на нее зла.

— Но, несмотря на все, он оставался каким-то закрытым и холодным, понимаешь? — говорила подруга.

Удивительно, какими иногда сложными и запутанными могут быть человеческие отношения. Казалось бы, когда два человека нравятся друг другу, все должно быть просто. Ведь есть симпатия, есть взаимность. Что еще нужно?

Но нет, люди сами из-за своей гордости, из-за невозможности прямо заявить о своих чувствах выстраивают между собой толстые стены непонимания, которые порой очень трудно разрушить. Они выдумывают то, чего нет, а потом же сами обижаются на это. Ну что за дурацкая человеческая особенность самим создавать проблемы на свою голову?

На следующий день в начале пятого Ревков пришел ко мне, чтобы забрать авторские труды своего друга.

— Зайдешь? — спросила я.

Влад замялся, очевидно, не зная, приглашаю я из вежливости или на самом деле хочу, чтоб он зашел.

— Давай заходи, — сказала я, раскрывая входную дверь пошире. — Мама недавно шарлотку испекла, пальчики оближешь.

Ревков повиновался и, скинув кроссовки и верхнюю одежду, проследовал за мной на кухню. От осознания того, что Влад у меня в гостях и мы наедине, я ужасно разволновалась, ладони вспотели.

Влад присел на стул и с улыбкой наблюдал за тем, как я наливаю чай и разрезаю шарлотку.

— Я почитала тексты песен Стаса и пришла в полный восторг. Кто бы мог подумать, что он такой талантливый, — сказала я.

— Ага, его в школе учителя на руках носили: самый умный, самый талантливый мальчик. Его сочинения постоянно какие-то призовые места тут и там занимали.

— Я бы тоже хотела уметь так красиво выражать свои мысли. Иногда в душе все так бушует, а в словах все как-то блекло и бесцветно получается.