Зубы дракона

Шатов помнит… Шатов твердо знает, что это не может закончиться благополучно. Он это знает, но не может предупредить Виту. Не может ее предупредить, губы не двигаются, их выморозила бесконечность. Их выморозила бесконечность, и парализовал страх.

Что-то происходит за темными стеклами дома. Что-то, решающее их судьбу. Страшно. Начинает хныкать сын, и Вита что-то спокойно говорит ему. Голос звучит четко и ясно, но Шатов не может понять ни слова. Только звук голоса.

И пронизывающий взгляд сзади. Шатов чувствует, как ледяное жало этого взгляда, скользит по спине, оставляя набухающие болью раны.

Толчок, Шатов не видит, что происходит с его сыном, но понимает, что происходит что-то страшное, что-то, что не должно происходить с ними. Но происходит. Шатов понимает это по страшному крику жены. И Шатов не может пошевелиться, он словно пришпилен ледяным взглядом к холодной земле.

Снова кричит Вита. Кричит страшно, надсадно.

Она не должна так кричать. Нельзя этого допускать. Шатов напрягается, двигается вперед и чувствует, как зазубренный взгляд раздирает его плоть. Ничего, нельзя останавливаться, нужно продолжать движение. Не обращая внимания на боль. Двигаться и соскользнуть с этого жала.

Боль внезапно кончилась, оставив после себя только пустоту. И в пустоту эту, в эту рану устремилась темнота, заполняя душу Шатова.

Устоять. Устоять.

Шатов пытается оглянуться, увидеть Виту, но темнота уже захлестнула мозг, и перед глазами Шатова какая-то другая женщина бьется над убитым сыном, а сзади к ней приближается черный силуэт.

Медленно наплывает из безмолвия, взмахивает рукой… Плавный жест, словно рука движет смычком, но в руке нож. Женщина захлебывается кровью, а Шатов захлебывается болью и темнотой.

Черный силуэт медленно поворачивается к Шатову. Очень медленно. Лицо скрыто под черной маской, рука медленно поднимается к ней.

Шатов знает, чье лицо скрыто под маской. Знает, но все равно не может отвести взгляд.

Дракон. Клочья плоти, обожженные огнем выстрелов в упор. Пустая глазница светится багровым.

– Привет, – говорит Дракон.

– Привет… привет… привет… – тягуче растекается вокруг. Эхо.

– Напрасно ты… – говорит Дракон.

– напрасно… напрасно… напрасно… напрасно… напрасно… – Бесконечный ряд пустых слов заполняет все пространство вокруг, словно паутина, жгуче липнет к лицу…

– Напрасно ты не позвал меня…

– Ты пришел незваным…

– Но ты меня не выпустил. У меня почти получилось. Почти получилось. Еще немного – и мы бы с тобой…

– Я бы убил людей…

– Ты их и так убил.

– Но я теперь на свободе, могу идти, куда хочу… И что мне это дало? – голос Шатова теперь звучал глухо, увязая в паутине.

– Ты на свободе… А я?.. – спросил Дракон.

– А ты в аду, – ответил Шатов, – и ты навсегда там останешься.

– А ты? – Дракон исчез в путанице пустых слов, словно в коконе.

– А что я?

– Ты еще не хочешь поменяться со мной местами? Ты еще не понял, что здесь я только испытываю муки, как наказание за грехи. Только наказание. Никто не может его уменьшить, но и увеличить его никто не может. А ты…

…ты… ты… ты… ты… ты… ты… ты…

– Ты уже знаешь свою судьбу? Ты знаешь ту боль, которую для тебя уготовили? Знаешь, что еще придумают для тебя эти люди? – кокон вокруг Дракона становится туже, и голос звучит глуше.

– Мне все равно, – отвечает Шатов.

– Все равно?

– Хуже уже не будет, – Шатов пытается стереть с рук кровь, но она въелась в его кожу.

– Ты так полагаешь? – Дракона уже почти не слышно, отдаленный отзвук, не более.

Но эхо все равно подхватывает шелестящее …полагаешь… полагаешь… полагаешь…

– Это только начало. Ты называл меня чудовищем, Шатов, а как ты назовешь тех, кто меня в это чудовище превратил? Как ты их назовешь?…

…назовешь… назовешь… назовешь… назовешь…

– Они не просто уничтожать тебя, нет, они обдерут с тебя прошлое и настоящее, как кожу. С тебя живого. И начнут втирать в открытую рану соль лжи. Ты думаешь, что уже знаешь боль? Ты познал только ту ее крупицу, которую соизволили тебе подарить они…

– Кто они? Замок? – Шатов попытался отбросить паутину с лица, но рука прилипла к бесконечной путанице слов и их отражений.

– Замок… – прошептал кокон. – Это только название. Только название… название… название… название…

И тишина. И эхо отражало тишину, заполняя ее шершавой плотью все сознание Шатова.

Бесшумно Шатов протянул руку к кокону. Бесшумно провел по его окаменевшей поверхности ладонью. По непроницаемой каменной поверхности.

Окликнуть? Стукнуть в нее? Зачем? Он что-то хотел спросить у Дракона. Что важное. Такое, на что может ответить только Дракон. Шатов еще раз провел рукой.

Тишина.

И вдруг тишина сменилась грохотом. По кокону пробежала трещина, разветвляясь и извиваясь, как молния. Кокон взорвался, расшвыривая в стороны обрывки паутины и клочья тишины.

Слова вспыхнули, как тополиный пух, пламя мгновенно пробежало по всей вселенной, жадно обняло Шатова. На месте кокона поднималось облако взрыва, поднималось медленно, набухая кровью и переливаясь огнем.

Облако пульсировало, словно под его поверхностью пряталось нечто… И Шатов попятился, зная, что сейчас произойдет.

И полыхнула вспышка, сжигая все, сжигая даже огонь. И из вспышки этой родился Дракон.

Распахнувшиеся крылья заполонили все небо, а кривые когти на чешуйчатых лапах так вцепились в землю, что по ее поверхности пробежала сетка трещин, как по кокону перед взрывом, будто и сама земля всего лишь кокон, скрывающая в себе чудовище.

Дракон счастливо захохотал, опрокидывая звуком своего голоса скалы.

– Мне больше не нужно ждать твоего приглашения, – крикнул Дракон, и с неба горстью песка осыпался Млечный путь. – Я теперь могу сам выйти наружу, прорасти сквозь время и сквозь твою плоть.

Шатов молча смотрел на чудовище, прикрыв глаза от песка рукой.

Он уже все знал. Все. Знание это было в Шатове с самого начала, еще до того, как он впервые встретился с Драконом, еще до того, как Дракон попытался сделать из него свою гончую.

У Шатова было знание и было предназначение. Оно было в нем всегда, как тайна в ларце, от которого, играя, потеряли ключ. И сейчас это знание пробивалось наружу, как Дракон из кокона.

– Ты не сможешь причинить мне вреда, – сказал Шатов.