Зульфагар. Меч калифа
Шрифт:
– Не дергайся! – не выдержал наконец самый молодой из них, понимая, что его очередь будет последней. – Все равно не поможет. А то ведь убьем, нам нетрудно, и никто с нас не спросит за это, – он достал из кобуры пистолет и ткнул в лицо жертве. – А так хоть жив останешься…
Увидев перед собой оружие, Славик сдался. Он плакал, но теперь был готов на все.
… – Так где твой дом, красавица? – настаивал Ибрагим, перейдя на чеченский язык.
До сих пор он говорил по-русски.
Помимо того, что практически все чеченцы владеют этим, как не так давно говорили, «языком межнационального общения», русский вынуждены были знать приезжающие со всего света боевики-наемники. Никуда не денешься – должен же быть единый язык, который понимали бы все и в данном случае на эту роль
Ибрагим уже знал, что не сможет устоять перед чарами этой девушки. И тем не менее по-прежнему испытывал некоторую неуверенность. Все же чеченка, а своих насиловать нельзя… И чего она не русская?.. Тогда и вопросов не возникло бы… А так – столько свидетелей видели, как он ее увел…
Но с другой стороны, сам себя уговаривал бандит, кто из них, свидетелей, будет знать, что здесь произойдет? Вернее, будут знать, во всяком случае, догадываться, все – а вот кто осмелится открыто об этом говорить? Не будет же она сама трезвонить об этом и поднимать шум! Все остальные из страха перед ним, Ибрагимом, будут молчать и делать вид, что ни о чем не догадываются. Во всяком случае, официально в суд на него не подадут, в этом нет сомнения. Ну а слух, как говорится, к делу не пришьешь. Шариатские суды забиты сейчас таким количеством разбирательств, что никто не станет педалировать ситуацию, если не появится официального обращения.
Рассуждая подобным образом, Ибрагим откровенно храбрился. Потому что знал: помимо суда шариатского официального, есть еще и суд просто шариатский, народный. Однако привычка к вседозволенности, уверенность в собственной неприкосновенности легко побеждали чувство осторожности. И этому он тоже отдавал отчет.
…Малика вела бандита в дом, надеясь теперь только на дядю. Уж тот наверняка сумеет поставить на место этого увешанного оружием громилу…
Тем более, рассуждала девушка, что аргументов в ее защиту имеется немало. У Малики в марте девяносто шестого в Орехово погибла практически вся родня. Тогда русские попытались взять штурмом этот небольшой поселок в предгорьях, однако отряд моджахедов (настоящих моджахедов, а не бандитов, подобных этим, которые только прикрываются именем Аллаха и джихадом) дал гяурам хороший отпор. Особенно досталось казакам, которые без нормальной разведки пошли в атаку и напоролись на минное поле… Не сумев взять поселок штурмом, русские начали расстреливать Орехово из пушек, из этих современных «катюш» или как они там называются, с вертолетов… Одна из бомб или ракет попала в дом, где жила семья Малики. Засыпанные в подвале, они погибли все – мать, обе сестры и младший братишка. Сама Малика уцелела только потому, что в это время находилась у соседей… Оба старших брата, которые с началом войны были мобилизованы в дудаевскую армию, домой так и не вернулись, где-то сгинули. Ну а отца она лишилась еще раньше – он работал в милиции, простым постовым сержантом, и его невесть кто и за что убил осенью девяносто первого…
Так и оказалась Малика у дяди, брата матери, который жил здесь, в некогда казачьей, а сейчас все более очеченивающейся, станице Хутор-Андреевский. До сегодняшнего дня девушка чувствовала себя здесь в полной безопасности, не допуская даже мысли, что в отношение нее хоть кто-то может совершить нечто постыдное. Она знала, что ее соплеменники-чеченцы нередко подкарауливают и, вывезя из станицы, насилуют русских женщин и девушек. Иногда об этом становилось известно, однако обычно жертвы шум не поднимали и в органы шариатской госбезопасности не обращались – все равно бесполезно, зато позора не оберешься. Малика к подобным поступкам относилась резко отрицательно, но вслух особенно не возмущалась. Прежде всего, после происшедшего в Орехово к русским вообще она испытывала неприязнь, а во-вторых, была убеждена, что уж с ней-то ничего подобного произойти не может…
И вот на же тебе! Местные русские парни и казаки никогда не смели ее обидеть, хотя и знали, что ее дядя и братья воевали на стороне Дудаева – русские вообще на редкость незлобливый и немстительный народ. Так неужто
ж…И никто – никто! – из земляков за нее не вступился! Только Славка, давно и безответно влюбленный в нее соседский паренек… Что с ним сделали? Убили, наверное, как старика Таира…
– Далеко еще?
Ибрагим уже с трудом себя сдерживал. Но не валить же эту молчунью прямо здесь на землю!.. А внутри, снизу, уже поднималась горячая волна, готовая захлестнуть разум. Слишком он привык, что любая его прихоть выполняется беспрекословно.
Малика толкнула калитку и шагнула во двор. Ибрагим торопливо проследовал за ней. Лишь на мгновение приостановился, оглянулся вдоль улицы. Она была пуста. Да только уж он-то знал деревню – за ними сейчас наблюдали множество глаз… Ну ладно, не множество – большинство людей сейчас заняты своими проблемами, пытаются защитить свое имущество – но то, что такие всевидящие глаза имеются, нет сомнения. Ну и Шайтан с ними!
…Дядя привычно полулежал в своем кресле и, кажется, дремал. На его худом землистом небритом лице навечно застыла кривая ухмылка – результат ранения и контузии. Правая нога у него отсутствовала выше колена и правая же рука была уродливо скрючена.
Услышав шаги, он встрепенулся, поднял голову, повернул ее видящим, левым, глазом в сторону калитки.
– Малика, девочка моя, что там… – зашамкал он плохо сросшейся челюстью, однако, увидев Ибрагима, замер.
Девушка же, увидев дядю, свою последнюю надежду, казалось, лишилась сил. Она подбежала к родственнику и тут едва не упала возле его кресла, ухватившись за изученную руку.
– Дядя, он хочет меня изнасиловать… – громко, едва не крича, сказала Малика.
– Что?
Ибрагим испытывал замешательство. В самом деле, он не ожидал увидеть и услышать такое…
– Но-но, спокойно, кто тут что про изнасиловать… – забормотал он. – Я только вошел…
– Что?.. Да я тебя… – не слушая его оправдания, пошел по лицу пятнами инвалид.
Он вдруг весь напрягся, выгнулся дугой, видящий глаз его выкатился, наливаясь кровью, изо рта густо полезла пена.
– Да я воевал!.. – рычал он сквозь брызжущую лохмотьями пену. – А ты…
Ветеран вдруг обмяк, торопливо сунул левую руку под кресло и вытащил оттуда… пистолет.
– Мою племянницу… – ему все никак не удавалось большим пальцем трясущейся левой руки сбить вниз «флажок» предохранителя. – Изнасиловать…
Было похоже, что он теперь ничего не понимал, кроме одного: стоящий перед ним человек хочет обидеть единственное дорогое ему существо, оставшееся на белом свете.
– Но-но, ты это прекрати! – попытался остановить его Ибрагим.
Он шагнул по направлению к креслу. И тут раздался легкий щелчок предохранителя. Инвалид ловко – чувствовался навык – взвел курок. Значит, патрон уже в патроннике – выстрел может грохнуть в любой момент… Начал поворачивать трясущийся в ослабевшей после припадка руке пистолет в сторону приближающегося врага…
Наверное, большинство людей удержалось бы от того, чтобы стрелять в инвалида. Ибрагим к таким не принадлежал. Увидев, что в его сторону поворачивается оружие, он привычно, едва ли не инстинктивно, выхватил всегда готовый к бою пистолет и выстрелил от бедра. Поставленный на автоматический огонь, тот дернулся дважды.
Они слились воедино, эти звуки: грохот выстрелов, чавкающий хруст разваливающегося черепа, скрежет опрокинувшегося инвалидного кресла, стук выпавшего из него мертвого тела с развороченной разрывными пулями головой и истошный визг девчонки, на которую брызнули осколки кости, ошметки мозга и струи крови ее дяди.
Малика сидела на земле и, сжав ладонями голову, отчаянно кричала, глядя на жуткий обрубок, оставшийся от последнего на белом свете родного человека.
– Заткнись! – рявкнул на нее Ибрагим, засовывая пистолет в кобуру и одновременно шагая к ней.
Девушка с ужасом оглянулась на бандита. Увидев, что тот направляется к ней, понимая, что теперь спасти ее уже не сможет никто и ничто, Малика вдруг перестала верещать. Все же она была дочерью воинственного народа…
Малика быстро огляделась. Вон он, пистолет, который выпал из руки дяди. Девушка метнулась к нему, даже упала, лишь бы успеть схватить оружие…