Званый ужин в английском стиле

Александр поглядел сквозь него, как будто адвоката и нет в комнате, и отвернулся. По правде говоря, он и сам был полон сомнений, но не хотел, чтобы их заметили окружающие.

— В самом деле, — неожиданно подала голос Варенька. — Вы должны ей сказать, чтобы она прекратила… все это.

Тон невесты, а в особенности слово «должны», которое Александр терпеть не мог, ему безотчетно не понравились. Кроме того, он мог сколько угодно защищать Вареньку, но ему самому не давал покоя вопрос, откуда тогда мог взяться мышьяк в чашке, которую она подала маэстро Беренделли. Ведь он был уверен, что кроме нее к чашке никто не прикасался.

— Мы пошли на поводу у хорошенькой женщины, — пророкотал Владимир Сергеевич. — Но, право же, господа, надо признать, что ее идея была неудачной.

— Ну уж нет! — вскинулся Иван Андреевич. — Если уж мы доверились баронессе, пусть она доводит дело до конца! Лично я не желаю, чтобы мое имя трепали газеты!

— В самом деле, — неожиданно поддержал его Никита. — Осталось совсем немного. Как в романе: допросят всех и каждого, а на последней странице преподнесут имя убийцы. И все мы с чистой совестью отправимся спать. Кроме того человека, конечно, которого передадут в руки полиции.

— С таким же успехом, сударь, — заметил адвокат, — мы можем бросить монетку и выбрать, кто из нас убийца.

— Что-то вы слишком сильно переживаете по данному поводу, многоуважаемый, — холодно обронил барон Корф. — Невольно создается впечатление, будто вы в первую очередь заинтересованы в том, чтобы убийцу не нашли.

— Я? — Константин Сергеевич изобразил на холеном лице искреннее удивление. — Вы что же, намекаете, что маэстро убил я, в то время как я вообще не выходил из гостиной? Просто смешно! — Он поймал взгляд Антуанетты и тепло улыбнулся ей.

Отворилась дверь, и на пороге показался Митенька.

— Все в порядке? — тревожно спросила у него мать. — Тебе задавали много вопросов?

— Да, — смущенно признался Митенька.

— И о чем тебя спрашивали? — осведомился отец.

— О том же, о чем и остальных, — куда я выходил из гостиной, когда кузина пела. — Митенька покраснел. — А я… ну… убил муху, потому что она меня раздражала и вынес ее за дверь. Только и всего. Потом госпожа баронесса спросила, долго ли я искал ноты для кузины, и вообще, люблю ли я Верди. И еще мы беседовали о политике, но совсем немножко.

Анна Владимировна покачала головой. Положительно, Митенька слишком много времени уделяет всяким глупостям. Нет, пора, пора ему уже определиться со своей судьбой. Пусть поступает в университет и занимается делом, как все люди в их окружении.

— Ах да, — спохватился Митенька, — госпожа баронесса попросила к себе Владимира Сергеевича.

Тот прищурился и закинул ногу на ногу.

— А я не пойду, — после паузы произнес младший Городецкий. — И вообще, мне наскучил этот балаган. Уже ночь, а мы все сидим и толчем воду в ступе. — Он отыскал взглядом Глашу. — Передайте баронессе Корф, что я не убивал маэстро Беренделли и понятия не имею, кто совершил преступление, а если и выходил из гостиной, когда мадемуазель пела, то лишь потому, что забыл в столовой портсигар. — Помощник адвоката похлопал себя по карману. — Анна Владимировна может подтвердить, что я шел со стороны столовой, а не из малой гостиной, где произошло убийство. И все, закончим, господа!

— Да уж, правда, — пробормотала хозяйка.

Глаша нерешительно посмотрела на нее и выпорхнула за дверь. Однако вернулась довольно скоро и объявила, что тогда, если Павел Петрович не против, баронесса хочет задать несколько вопросов ему.

Павел Петрович посмотрел на рассудительного, уверенного в себе адвоката, покосился на своего начальника и поднялся с места.

— Ты можешь никуда не идти, — умоляюще глянула на мужа Анна Владимировна. — Ведь Владимир Сергеевич не пошел же, и ничего…

— Да, — со вздохом согласился Павел Петрович. — Однако Иван-то Андреевич давал показания, и нехорошо будет, если я откажусь.

— У него такой вид, как будто его уже ссылают в Сибирь, — заметила графиня Никите, когда хозяин дома вышел за дверь. Композитор поморщился и ничего не ответил.

* * *

Баронесса встретила господина Верховского молча.

— Какое ужасное происшествие: и приключилось в моем доме… — Павел Петрович сбился и с надеждой покосился на лицо Амалии, но оно было бесстрастно. — Скажите, сударыня, вы уже знаете, кто это сделал?

Амалия усмехнулась.

— Боюсь, у меня пока нет доказательств, — сказала она. — И к тому же все еще слишком зыбко, слишком ненадежно. — Она вздохнула и потерла висок тонкой рукой. — Вам наверняка известно, какие вопросы я задавала остальным свидетелям. Скажите, Павел Петрович, зачем вы выходили из гостиной, когда ваша племянница пела?

Верховский кашлянул и приосанился.

— Доктор прописал мне лекарство, — заговорил он. — Я его принимаю по часам, но при гостях, сами понимаете… неудобно-с. Поэтому я и вышел…

— Ваш доктор — Венедикт Людовикович?

— Да, госпожа баронесса.

— У вас в доме много лекарств?

— Да. Но мышьяка среди них нет, я готов поручиться, — сообщил Павел Петрович, сразу сообразив, куда ветер дует. Ему показалось, что Амалия посмотрела на него недружелюбно, но, возможно, то была лишь игра теней в зыбком свете лампы.

— И вы, конечно, понятия не имеете, кто мог убить Беренделли, ничего не знаете об убийце и ничего не видели? — продолжила она. — Так? Или не так?

Павел Петрович нахохлился. Ему показалось, что в словах баронессы прозвучал упрек, а упрека он не заслуживал. Он сказал ей правду, и если правда ее не устраивала, что ж, тем хуже для нее.

— Уверяю вас, госпожа баронесса…

Но та явно не желала слушать его оправдания.

— Теперь я хотела бы опросить слуг, если вы не против… Возможно, кто-то из них мог видеть убийцу.

— Да, конечно, госпожа баронесса. Поступайте, как считаете нужным.

Когда Верховский скрылся за дверью, Амалия развернула список, составленный хозяйкой дома, и стала одного за другим вызывать слуг.

Логические построения? Вещественные доказательства? Вздор, милостивые государи! Главное в сыскном деле — свидетель, который видел, допустим, как Дмитрий Павлович Верховский с зловещей улыбкой на устах и нотами под мышкой выходил из малой гостиной, вытирая руки окровавленным платком своей кузины. Однако никто из слуг никого не видел, ничего не заметил и никого не подозревал, потому что после ужина все делили остатки еды или были заняты своими делами. Зато Амалия узнала многое о прижимистости Анны Владимировны, о несвежих розах и скверной телятине, о которой возмущенный повар вещал чуть ли не четверть часа, самыми черными красками расписывая скаредность хозяйки дома. И все остальные свидетели, если вдуматься, были ничуть не лучше.