Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Нартов, сделавшийся впоследствии одним из самых близких к Петру лиц, упоминает об этой девушке и замечает, что она отдалась царю лишь после того, как поняла, заглянув в его кошелек, что имеет дело не с простым судовщиком.

В отрывке письма к Лейбницу от 27 ноября 1697 года я прочел следующие строки: «Царь встретил саардамскую крестьянку, которая ему понравилась, и в часы досуга будет, подобно Геркулесу, наслаждаться любовью на своей барке» [47] [16, с. 88–89].

47

Геррье. Переписка Лейбница, СПб., 1873, с. 31.

И вот что отмечают те из местных жителей, которые попытались, не понимая чем там царь этот на своем ботике занимается, подплыть к нему поближе и как следует разглядеть столь загадочного экзотического заморского гостя их города:

«…царь, желая отделаться от назойливости, схватил две пустые бутылки и бросил их прямо в толпу пассажиров, но, к счастью, никого не задел…» [135, с. 239].

Такими-то вот «славными делами» наполнена была жизнь этого набитого золотом трясущегося припадочного параноика, чья безграничная любвеобильность напрямую зависела лишь от содержимого его туго набитого кошелька. В противном же случае этому уродливому грязному чучелу не дала бы к себе прикоснуться ни одна даже самая зачуханная служанка.

Такое вот «обучение», имеющее несколько интимный характер, Петр получил в Саардаме. И чему уж за пятьдесят дукатов восемь дней его обучала служанка гостиницы — можно нам теперь только гадать…

После своего суетного двухмесячного пребывания в Амстердаме, где Петр попытался обучиться сразу и всему, он со товарищи переплыл Ла-Манш и продолжил подготовку начала своих «славных дел» уже в Лондоне. Но и здесь впечатления о себе он оставил уж слишком далекие от какой-либо и малейшей схожести с Бонапартом, которого из него вылепила советская историография за годы безраздельной власти в стране, некогда завоеванной гидрой революции:

«Трудно представить себе, что этот человек способен управлять великим государством; из него может выйти хороший плотник, — это так [48] …» [16, с. 94].

Но и до плотника, следуя иным его же высказываниям, прибывшему на туманный Альбион этому параноидальному существу было слишком далековато. Выходки Петра:

«…до такой степени поражали Бюрнета, что он считал его почти помешанным» [51, с. 631].

Здесь он обучался все тем же наукам, ключом к познанию которых чуть ранее обзавелся в процессе интимных общений с полногрудой горничной в голландском городе Саардаме:

48

Бюрнет. Воспоминания. Т II, с. 221.

«Актриса Гросс, заменившая служанку из саардамской гостиницы, жаловалась впоследствии на скупость царя. Когда кто-то позволил себе упрекнуть его, он резко возразил: «За пятьсот гиней люди мне служат душой и телом; а эта девка мне плохо служила, ты сам знаешь чем, и стоит дешевле» (Нартов, с. 9. Выражения более грубы). Он вернул свои пятьсот гиней, выиграв пари у герцога Лейдского (Leeds): гренадер из его свиты одолел знаменитого английского боксера.

Истратив на подобные занятия три месяца, он отправился на шесть недель в Дептфорд…» [16, с. 95].

Но Петр и там оставил по себе впечатление не многим лучшее:

«В Дептфорде Петру со свитой отвели помещение в частном доме близ верфи, оборудовав его по приказу короля, как подобало для такого высокого гостя. Когда после трехмесячного жительства царь и его свита уехала, домовладелец подал куда следовало счет повреждений, произведенных уехавшими гостями. Ужас охватывает, когда читаешь эту опись, едва ли преувеличенную. Полы и стены были заплеваны, запачканы следами веселья, мебель поломана, занавески оборваны, картины на стенах прорваны, так как служили мишенью для стрельбы, газоны в саду так затоптаны, словно там маршировал целый полк в железных сапогах. Всех повреждений было насчитано на 350 фунтов стерлингов, до 5 тысяч рублей на наши деньги по тогдашнему отношению московского рубля к фунту стерлингов» [49, с. 426].

Ну а когда взятый из Москвы годовой бюджет огромного государства был благополучно промотан Петром с его буйной компанией, громко называемой почему-то «посольством», то в ход пошло совершенно обычное для его «славных дел» наследников занятие — распродажа с молотка своего Отечества:

«Из Москвы непрестанно слали соболя, парчу и даже кое-что из царской ризницы: кубки, ожерелья, китайские чашки, но всего этого не хватало…

Выручил любезный англичанин лорд Перегрин маркиз Кармартен: предложил отдать ему на откуп всю торговлю табаком в Московии…» [135, с. 240].

Петр любезно согласился: «сколькими способами можно убить человека?!»

В том числе и табаком.

И здесь, при перечислении всех «подвигов» Петра при увеселительных разъездах его по заграницам, следует все же отметить, что именно Запад в то время погибал от дурных привычек: алкоголизма и курения, проституции и связанных с нею не излечимых венерических заболеваний. Житье же там простолюдинов было просто катастрофически ужасным.

Вот и вояж Петра во Францию не мог не быть отмечен подобными впечатлениями:

«Он, как полвека спустя другой путешественник — Артур Юнг, был поражен видом нищеты встречавшегося ему народа…» [49] [16, с. 390].

И это о той модели общества, которую столь настойчиво навязывал нам этот «мудрый» нашей страной управитель. Главный же город этой им копируемой западной цивилизации он «одарил» следующим эпитетом: «…если бы он был мой, то непременно бы сжег его…» И, думается, что если бы город Париж по каким-то капризам судьбы действительно ему достался, то свои угрозы Петр выполнил бы в точности.

49

Соловьев, т. XV, с. 71.

Однако же и здесь он не оставил своих наклонностей, хоть прекрасно знал, что каждый его шаг фиксируется:

«…в Медоне он наградил «бумажным экю» слугу, который, по словам Бюва, оказал ему услугу в очень интимном и грязном деле» [50] [16, с. 394].

И эта его половая ориентация, столь несвойственная истинно русскому человеку, уж теперь не просто наводит на какие-то мысли о его национальной принадлежности, но и полностью изобличает в нем уроженца земли Ханаана — прямого наследника уничтоженных именно за этот грех языческих городов Палестины: Содома и Гоморры. Видать, отнюдь не зря он не мог засыпать без головы пажа на своем животе[16].

50

Sergent, Lettre du 19 juni 1717 г.

«…в Марли… «Он выбрал это место, — рассказывает современник, — для того, чтобы запереться со своею любовницей, которую он привел сюда и над которой одержал легкую победу в помещении, м-ме де Ментон». Он отослал девицу, давши ей два экю и хвастаясь своей дикой выходкой перед герцогом Орлеанским, употребил выражения, которые современник решился воспроизвести только по-латыни…» [51]

Слух об оргии, которой он осквернил королевское жилище, дошел даже до мадам де Ментэнон, жившей в полном уединении. Она сообщает об этом своей племяннице: «Мне только что сказали, что царь притащил с собой девку и что Версаль и Марли страшно скандализированы…» Охота в Фонтенбло мало понравилась царю; зато он так хорошо поужинал, что герцог д'Антэн нашел необходимым отказаться от его общества и сел в другую карету. Сен-Симон рассказывает, что в карете царь доказал, что слишком много ел и пил. В Пти-Бурге, где остановились на ночь, пришлось нанять двух крестьянок, чтобы привести в порядок карету…

51

Ливулль, Мемуары, Париж, 1818, т. II, с. 241.