Зверь

— Хорошо пахнешь.

Черт.

— Ты тоже.

И это было правдой. На сей раз никаких медикаментозных ароматов. Только терпкий запах с нотками древесины и едва уловимый табачный. Всегда нравилось, когда у курящего мужчины парфюм смешивается с сигаретами. Аромат выходит — что надо.

— Слышал, Миха доигрался.

Вот тут меня передернуло. Я резко обернулась и, задрав голову, прошипела почему-то показавшемуся мне красивым Филу:

— Доволен, да? Из-за тебя ведь доигрался.

Шоколадные и такие же горькие глаза скользили по моему лицу, словно изучая. Внутри них плескалось нечто странное, то, чего объяснить я никак не могла. Но это нечто смущало меня, пугало и притягивало одновременно. Вполне понятно, женщину всегда привлекает загадка. Вот у Вадима она и была. В самой глубине его обволакивающего, пронизывающего до костей взгляда. Легкая щетина подчеркивала верхнюю губу, чуть более пухлую, чем нижняя. Брови. Отдельная история: обзавидоваться можно их выразительности. Зато синяки под глазами никуда не ушли, а, напротив, стали заметнее и подчеркнули проницательность немного усталого взора. Вообще… я чувствовала в груди что-то крайне странное. Мне будто бы и неприятен был этот человек, но в то же время он интриговал. Люди, в глазах которых происходит бесконечный спор с самим собой, плещутся противоречия, всегда притягательны для других. То есть это как тайна, которую хочется раскрыть.

Родственная душа? Что за бред? Знаем друг друга всего ничего, а я тут уже…

Но ведь не напрасно именно так реагирую.

— Моей вины в зависимости Михи нет. Он сам выбрал свой путь, — проговорил Вадим холодно и глядя на меня немного надменно.

— Судя по тому, что я увидела в твоей квартире…

— А ты всегда судишь по первому впечатлению? Смотришь на обложку? — наклонил немного голову, теперь буравя меня тяжелым взором исподлобья.

Глубоко вдохнула и резко выдохнула.

— Привыкла так. А вообще, Фил, давай так: я тебя не знаю, ты меня не знаешь. И всем хорошо.

Обошла его и встала у самых дверей, намереваясь выйти. Плевать, что еще не добралась до места назначения. Мне бы поскорее избавиться от этой удручающей, но волнующей компании.

За окном замелькали столбы станции, и только двери распахнулись, как я сразу же выскочила из вагона. Но уже наверху, когда вышла на свежий воздух, внезапно в мой правый локоть вцепились смертельной хваткой и проговорили:

— Пойдем со мной.

— Что? — вытаращилась на Вадима.

Он посмотрел мне в глаза и прищурился на солнце, улыбаясь:

— Со мной пойдешь. Так понятнее?

========== Глава третья ==========

Камень за камнем погружался в глубину пруда, окруженного ивами. Всплеск воды умиротворял, и я, сидя на скамье, таращилась на водную гладь. Очередной камешек, брошенный стоящим передо мной Вадимом, пустил круги и вслед за предыдущими пошел ко дну. Солнце прорезало тенистый парк теплыми лучами, куда меня привел Фил.

Я абсолютно не понимала этого парня. Зачем мы здесь?

Он напевал себе под нос что-то из раннего Би-2. Кажется: «Счастье мое, где ты?», и эта его отрешенность невероятно меня удивляла и забавляла.

Внезапно я дала — мысленно — Филу характеристику. Он в моих глазах был кем-то из далекого прошлого. То есть это кто-то из тех времен, когда вошли в моду кожаные косухи, все вдруг начали собирать рок-группы и слоняться по дворам с гитарой за плечами. Настоящий неформал. Филатов, признаться, очень выделялся из толпы. Он словно пятно, темное и мрачное, которое не вписывается в рамки фальшивой белизны. Потому эта белизна казалась немыслимой и до оскомины искусственной, портящей таких, как он. Хотя, похоже, именно из-за каких-то внутренних баталий подобные Филу и «садятся» на иглу. Нет, я ни в коем случае не оправдываю наркоманов, но пока сам с этим не столкнешься — не поймешь всю глубину этой дерьмовой ямы.

Мишка натолкнул меня на такие выводы. Именно беда с ним позволила мне усмирить пыл и попытаться понять, проникнуться этим.

Вот так и сидела, и смотрела в спину Вадима.

На нем были темные джинсы, тяжелые ботинки, косуха, а под ней рубашка, черная, расстегнутая на верхние пуговицы. И как он не замерзал-то в таком виде?

Ветра хоть и не было, но октябрьский воздух уже не особо прогревался. Я заерзала на скамье, сунув руки в карманы парки и спросила:

— Может чаю? — вот же идиотка.

А вообще, даже не рассчитывала, что Фил отреагирует на мой голос.

Но он замер на мгновение, оглянулся, вскинув одну бровь, и, поигрывая камнем, поинтересовался:

— В гости зовешь?

Ну уж нет.

— Да, — моргнула, поражаясь собственной отчаянности и рискованности. Встала, сказав: — Поехали.

И пошла в сторону метро.

Ехали молча. Я поминутно косилась на задумчиво глядящего в окно Филатова. Вдруг захотелось засыпать его вопросами: «Кто ты? Откуда? Что тебе нужно? Почему такой странный? Кто твои родители? Какую музыку слушаешь?..».

А, собственно, с этим и так все ясно, судя по тому, что Вадим пел. Да и тогда на гитаре играл что-то из рок-музыки.

Но я все же молчала. И только когда подошли к двери подъезда, набирая код домофона, я бросила через плечо:

— Ты студент?

Фил хмыкнул, входя вслед за мной.

— Ну конечно, — это был сарказм.

Что ж, ладно, не хотите — как хотите.

— Тебе сколько лет? — сощурив глаза, спросил Вадим уже в лифте.

Я посмотрела на него внимательно, даже не желая напоминать о правилах приличия. О чем вообще речь, когда перед тобой стоит некто, неизвестно откуда взявшийся? Какие приличия?

— Двадцать шесть.

Он кивнул, словно удовлетворенный ответом.

— Когда днюха? — и на кой черт ему об этом знать?

— Это так важно? — спросила в ответ.

— Ну если спросил — да.

Действительно. Логично же.

Качнула головой и вышла на лестничную площадку, так и не ответив. Вадим прислонился плечом к стене и уставился на меня:

— А че скрываешь? Боишься, что заявлюсь с веником цветов? — улыбка в голосе.

Я закатила глаза, вставляя ключ в замочную скважину.

— Ты и цветочки? Нет, не представляю, — и вошла в квартиру, щелкнув выключателем.

Фил промолчал и, не снимая обуви, прошел на кухню.

Я грустно оглядела грязные следы от его ботинок и сказала:

— Вот уж спасибо тебе. Мог бы и разуться.

— А, — высунулся он из кухни. — Привычка.

И все же скинул ботинки, а следом и куртку. Закатал рукава рубахи, обнажая татухи, на которые я обратила внимание еще в прошлый раз, и снова вернулся туда, где, по-видимому, ему нравилось больше всего — на кухню.