Звезда Аделаида - 1
Шрифт:
Чувствую, как уменьшается пенис, и вот он выскользнул из влажного входа брата.
Упали на ложе рядом, повернувшись телами друг к другу.
Шумно, как же шумно!
– дышать.
Отдышавшись, неистово целоваться.
О, эти неумелые, но такие жаркие поцелуи брата!
Из-за них член напрягся вновь…
Почувствует ли Квотриус то же самое?..
Да.
Квотриус,
Зачем?..
А, за… этим…
Снова жарко… Там, внизу, тяжесть.
От неё необходимо избавиться, как можно скорее.
С ещё более возросшим желанием податься бёдрами вперёд…
Брат усердствует быстрее и сильнее… Понял.
Какая яркость и блеск!
Как… Как при вспышке колдокамеры.
Снова лёгкость.
Освободить пенис Квотриуса от подступившей влаги…
Нет, не смогу ртом… Пока.
Слишком это… непривычно… Но только пока.
Тогда всё так же, рукой, всё такой же прохладной, да и жар спадает.
Всё… Как же он сладостно выкрикивает моё имя!
Поднести кисть ко рту и отчего-то жадно облизать ладонь и пальцы.
Зачем мне это? А, попробовать… его вкус…
Где моя волшебная палочка?..
Вот она, наставить её ужаснувшемуся Квотриусу на влажный живот, умиротворяюще улыбнуться брату…
– Evanesco!
И очистилась кожа, словно не было семени на ней мгновение назад.
В глазах Квотриуса великое восхищение чародейством… Глупыш…
Но как же он хорош!
Припадает к губам, ещё хранящим вкус и запах его спермы…
Сливаются губы наши…
О, экстаз, которого не ведали даже боги! Это, всё же, Она - Любовь!
Попытаться посасывать сладкий язык Квотриуса, он явно удивлён столь диковинной лаской, что закралась мне в голову.
Откуда я знаю то, чего даже Квотриус не ведает? А ведь он уже давно стал мужчиной.
Нет, верно, не знает его старуха-дикарка… таких поцелуев.
Скользнуть языком по ровным, белым зубам Квотриуса, время от временя проникая глубже, изучая все укромные закутки его рта, выпивая такую сладкую слюну брата.
Вот и Квотриус стал познавать науку поцелуев - сам уже заигрывает, хоть и неумело, с моим языком.
О, от этой нежной ласки такое изысканное, словно от небывало искусного и сложного яства, наслаждение!
Но эта ночь, ночь исполнения желаний и мечты, так коротка, близится рассвет - уже пропели вторые петухи…
Квотриусу пора возвращаться в одинокую, пустую опочивальню на другом конце дома, а как бы хотелось… ещё…
Жаль, но… Пора.
Ещё раз, уже стоя в дверях, доверчиво и страстно прижимается ко мне, всё ещё горячему, как и он сам.
«О, нет, Квотриус, не уходи!» - как бы хотел я прокричать ему сейчас…
Моя страсть всё ещё не утолена!..
Вымаливает разрешение вернуться следующей ночью.
– Да, мой желанный…
Бесшумно выскользнул нагой, сжимающий тонкий шёлк туники в руке, из такой большой и необжитой спальни.
Остаюсь с лёгкостью в теле и душе, но, почему-то, с тяжестью на сердце…
Да люблю ли я его?! Или мне только показалось?
Может, это только страсть, вожделение?..
… Вернувшись к себе нагим, Квотриус, с гордо поднятым из-за прощальных объятий и поцелуев с братом, пенисом, увидел… мать.
Тотчас он набросил тунику, не скрывавшую, впрочем, его эрекции и хриплым, сорванным от криков, голосом, спросил:
– Зачем ты пришла, о, матерь моя? Ведь и твой прежний, и нынешний Господа дома против того, чтобы ты покидала камору для рабынь - старух.
Если тебя увидят в моей опочивальне, тебе не избежать наказания за ослушание. А петухи уже пропели…
Верно, хочешь сказать ты мне что-то важное? Говори и уходи скорее.
– Да, сын мой единородный Квотриус. Пришла я, дабы спасти, уберечь душу твою от смертного греха.
– Говори, матерь моя… Нина.
Квотриусу не нравилось «новое» имя матери, как и её новая вера в Распятого Раба - некоего Иисуса.
– Из-за того, что наступает утро, и мне действительно должно держаться подальше от опочивален и иных комнат домочадцев нового Господина - твоего старшего брата, скажу я без обиняков - ты сегодня спал с ним, и слышали это не только домочадцы, но даже и рабы. И хоть и не появилось среди них христиан, как я ни старалась…
Но, сын мой, кровосмешение и мужеложество противны Господу, и, хотя, как идолопоклонник, в Царство Божие ты не попадёшь, но за кровосмешение карают и боги моего племени. Пойми - спать с братом, хоть и сводным, а, главное - мужчиною, грешно.
Господь Бог не потерпит таких грехов и накажет вас обоих. Кроме того, Господин дома, как рассказывают, чародей и говорит языками неведомыми…
– Матерь моя Нина, обещалась быть ты краткой, но вместо краткости и дела говоришь ты о том, чего в твоей жизни было так мало, а, может, не было вовсе - о любви.