Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
– Но почему, почему же моё, не побоюсь этого слова, замечательное заклинание действует на Квотриуса временно, а не в постоянном режиме?! Всегда же хватало один раз произнести его, как кровотечение останавливалось навсегда, а рана затягивалась очень быстро, даже раны побольше этой. Да и поглубже. И в чём же выразилась противодействие и бунт Стихий против своего Повелителя? Разве не Они не дали ему умереть в одиночестве, без меня и моего повторного заклинания? Я много читал о стихийной магии, но никогда в литературе не встречалось примеров хотя бы бездействия Стихий в случае угрозы жизни своему Повелителю. Они просто обязаны, единожды подчинившись, помогать ему всю жизнь, но не убивать, по крайней мере, не давать умереть.
Я, бесспорно, виноват в том, что из-за моей глупой напыщенности,
– Квотриус всё это время, с первого же зова, истекал кровью да как сильно и страшно! И кровь могла бы почти вовсе покинуть тело умирающего названного брата, если бы не выпитое несколькими часами ранее Кроветворное Зелье. А всё моя непомерная гордыня… Но рана, хоть и выглядела ужасно, не спорю, но узкая и ужасающе глубокая - и как Квотриус только не перерезал сонную артерию?
– и нанесена она хорошо наточенным пуго. Ничего не понимаю. Меня это непонимание страшно бесит - я простудился, отыскивая ингредиенты под проливным дождём, босиком поскальзываясь на холодной, размокшей грязи, но сварил зелья, пожертвовав даже собственной кровью… А сколько крови из-за моей чванливости сейчас потерял несчастный брат? Кто мне скажет? Кто измерит её объём?! Да будет ли он жить после такой обильной повторной - повторной! Заруби себе это на длинном носу, Сев!
– кровопотери?!
Профессору тут же ярко, словно всё опять повторилось, вспомнился истекающий кровью из рваной раны на животе от черномагического проклятия безымянный Аурор после Битвы за Хогвартс. Как же тот успел испугаться, уже едва живой, когда к нему с палочкой наготове приблизился сам грязный убийца, гнусный Пожиратель Смерти и перебежчик на сторону, превосходящую силой добра, Северус Снейп, Граф - Отравитель! Чего боялся тот Аурор? Кто из живых и невредимых может разобраться в сумеречном сознании умирающего? Надо сказать, Северусу в то время после Битвы было не до Легиллименции. И этот самый Граф - Отравитель пришёл вовсе не пытать умирающего храбреца, не попирать его ногами, но лишь зачем-то, как в полу-сне, остановить кровотечение из развороченного живота, всё равно, было уже поздно спасать храбреца, а затем и обезболить умирающего, лишив его предсмертных мук - тот умер в магическом сне, без мучительной агонии, хотя сам Снейп еле-еле отошёл от ментальной атаки Лорда, призванной если не сокрушить, то подчинить себе Избранного. И многих ещё уложил Северус - тот самый печальный Ангел Смерти с большими чёрными, как сама Смерть, тогда ещё пустыми, не наполненными любовью, печальными глазами из видений безумной Гермионы - в последний, с лёгкими, приятными сновидениями сон, незаметно переходящий в Большое Путешествие и далее, сквозь мир Немёртвых, прочь его, прочь, это междуцарствие, в Посмертие. И искорёженных или измученных проклятиями, и порванных почти на куски чудовищными тварями, пришедшими с войском Пожирателей. Но на всех Северуса не хватало да и не могло хватить - большинство жертв бестий, с которыми не успел договориться полу-великан Рубеус Хагрид, ещё мучались… Да разве нужно Северусу сейчас, именно сейчас опять ворошить старое?! Нет, нет, нет! Нет, надо! Надо! И всегда будет надо!..
Только не сиюминутно, не теперь, когда названный брат так нуждается в простейшей помощи, предоставить которую ему может только Северус.
Вот же, перед ним - Квотриус, возлюбленный брат, отдавший все новоприобретённые силы от зелий Снейпа на него же, похотливого упрямца, хотевшего сделать, как лучше, подкрепив неприятный разговор о предстоящей свадьбе несколькими весьма пылкими поцелуями, опустившись перед любимым на колени и зажав его голову между руками… А получилось… Вот, что получилось - у Квотриуса от активных, именно, что сопротивляющихся движений головою назад, когда он желал отпрянуть от брата, предавшего его, не желая его поцелуев, открылась зияющая, глубокая рана, чудом не доставшая до сонной артерии. Тогда бы и наступило… всё. Полный конец - ни кола, ни двора. Ни самые универсальные, ни самые модифицированнные Кровоостанавливающие зелья на свете не пригодились бы, ни даже могущество Стихий, если допустить их благосклонность, во что не верилось, не помогли бы, покуда высокорожденный брат спокойно и со вкусом вкушал пищу, хвастался своими познаниями перед «первобытными» волшебниками - самоучками и преспокойно, даже с некоторым прилежанием и уж несомненно, с удовольствием, лгал.
Ну, разве, что потенциально могло спасти колдомедицинское заклинание, сшивающее порезанную артерию, и капельница
из смеси двух растворов зелий, аналогичных приготовленным зельеваром, в отделении св. Мунго по реабилитации умерших, но не ушедших в Большое Путешествие. Но где же взять клинику имени святого Мунго здесь, в пятом веке? Так и потонул бы Квотриус в потоках собственной крови, не приходя в сознание. Скажете, благостная смерть? Но ему же безумно больно, там, внутри некоего кокона, в которое облеклось его сознание! Смерть попросту никогда не бывает мирной, спокойной и безболезненной. Это всегда шаг за край, по ту сторону, и переход сей исполнен великой болью, величайшей. И если вы изгибаетесь дугой и мечетесь в предсмертной агонии или, напротив, уходите в мирном, по мнению колдомедиков, магическом сне, то всё же чувствуете ту границу боли и страдания, через которую не перейти обратно. Никогда.Да ещё и он, Сев, вовремя не пришёл на первый зов названного брата, а Сабиниус Верелий с сыновьями («А где же их жёны? Тоже не переносят «тряской дороги»?») - назойливым, не к месту и не ко времени пришедшим рефреном отдавалось в ушах несчастного высокорожденного брата.) обязательно пробудут в непрошенных гостях ещё несколько дней. Никуда бы будущий тесть, да и сыновья его, все шестеро молчаливых, не проронивших за всю трапезу ни единого слова, кроме обычного «Ave» * , от разобиженного безосновательной ревностью брата к какой-то неведомой женщине, Северуса, не ушли. А теперь Квотриуса срочно нужно отпаивать уже настоявшимися, значит, много более крепкими зельями.
Бегом к себе, поднять Накру с рогожи, в которую тот завернулся так уютно, словно в пуховое одеяло, какие у некоего излишне горделивого не по делу графа в его замке в каждой спаль… А вот если бы Квотриус узнал ненароком… чем на самом деле занимался его высокорожденный брат с Гарри… Так, опять Северус думает не о том. Вот котелки и стеклянные чаши аквелиасские. Их понесёт сам Снейп, а Накре можно преспокойно доверить котелки.
– Ступай быстро, но осторожно. Не пролей ни капли из котлов. Сие есть… Впрочем, неважно. Иди же, я пойду позади тебя.
После двойного Enervate Квотриус, к безумной радости Северуса, пришёл в себя и тут же громко и жалобно застонал от боли в только что затянувшейся снаружи ране. Но внутри-то ткани ещё не срослись! Вот и доставлял неимоверную боль глубокий, узкий порез.
– Вот видишь, брат мой, как может болеть всего одна рана, а их у тебя пять! Но в миг сей не время для чтения нотаций. Однако имел ты довольно гордости пред отцом нашим, дабы отказаться от зелий моих, кровью и потом добытых, ради тебя одного сваренных. И на поцелуи мои не ответил ты, о горделивый младший брат мой.
Северус понял, что переборщил с поцелуями, вспомнив, как он нежно целовал пухлые, невинные уста Гарри и сбавил обороты, произнеся каким-то шелестящим от проникновенного шёпота голосом:
– Возлюбленный мой… Брат мой… Квотриус…
Но потом снова выпрямился и произнёс твёрдо и решительно, не мучая брата понапрасну:
– Anaestetiо localus!
– О, брат мой Северус, как же превосходно, недостижимо для меня, удаются тебе… не ведаю, как и назвать их, а-а, верно, некие сильные исцеляющие заклинания…
– Не разговаривай пока, брат мой любимый, ибо нет нужды в словесах. Снова потерял ты много крови, даже ложе твоё всё пропиталось ею.
Потом… после… нужно будет сменить его целиком, заказав мастерам изготовление нового.
Северус специально болтал об обыденном, чтобы изгнать поселившийся уже давно какой-то ненормальный, полу-панический страх за жизнь и, главное, рассудок брата. Ведь он вышел «на связь» с возлежавшим на удобных подушках Северусом ещё с час тому, но молчал отчего-то. Нет, не нужно ворошить рану, почти в прямом смысле слова. Да, и не касаться её боле, дабы срастались внутренние ткани поскорее.
Снейп даже не заметил, как начал вдруг размышлять на, в сущности, чуждом ему языке - латыни, на вульгарной версии которой, сформировавшейся в ранние Средние века, велись все международные собрания алхимиков и других волшебников. Вот Ремус, к примеру, часто путал родовые и падежные окончания и от того иногда говорил вовсе не то, что имел в виду, порою попадая в двусмысленные ситуации на конгрессах борцов с мировым злом - специалистов по ЗОТИ.
– Сам я займусь всем сим, и заменой ложа твоего, и всем, что понадобится ещё… Ты же не беспокойся ни о чём и помолчи, дай покой шее своей истерзанной и просто пей зелья мои, хоть вкус у них неприятен весьма. Об едином хочу просить тебя - не отказывайся от врачевания моего боле.