Звезда эстрады
Шрифт:
— А-а, ну, конечно... — вальяжно пропел маэстро. — Такая рыженькая, маленькая, с нахальными глазками...
Обиду пришлось проглотить, не поморщившись.
— Спасибо вам большое за училище, — заверещала Лёка дальше. — Мне там очень нравится, все хорошо... Но вот в ансамбль меня не взяли... Они сказали, что им нужна какая-то другая...
Маэстро хмыкнул:
— Более наглая, что ли? Глупцы, они до сих пор так никого и не нашли! Провыбирались! Вот что, моя радость, я тебе посоветую: немедленно сменить
— Спасибо... — пробормотала Лёка в полной растерянности.
Мать моя женщина...
— Не благодари меня заранее, — велел маэстро. — Позвонишь потом, когда все получится.
Выслушав ее, Вика одобрила предложение маэстро. Все равно ничего другого Лёке не оставалось: новых знакомств в музыкальном мире не наклевывалось, а такие маэстры на дорогах, которыми она бродит, не валяются...
Лёка проворно перекрасилась в блондинку, купила новый брючный костюм, намазала мордаху так, что под слоем краски стало практически невозможно опознать рыженькую девчушку, и, по новой собравшись с духом, двинулась в знакомый коллектив.
Менять репертуар ей не пришлось, потому что она постоянно самостоятельно добавляла в него новые песни, аккомпанируя себе на гитаре. Рояля в Москве у нее не было, и тратиться на его приобретение Лёка пока не собиралась, хотя родственники, наверное, не поскупились бы. Они понемногу начинали ее любить на расстоянии.
Такой же лохматый и неаккуратный аистоподобный руководитель встретил Лёку с прежней скептической ухмылкой. Лёка догадалась, что такому типу крайне трудно понравиться хотя бы потому, что он заранее ждет отрицательного результата.
Но сегодня сама Лёка была настроена совершенно иначе. Она понимала, что это — ее последний шанс, и терять ей в принципе нечего, и теряться тоже нельзя... Или — или... Если хочет чего-нибудь добиться...
Поэтому Лёка бесцеремонно, даже хамовато, развязно хрипловато сообщила музыкантам, что она собирается петь, и весело махнула им рукой.
— Мать-командирша, — усмехнулся ударник, судя по всему одобрительно.
И Лёка запела... Она пела и настороженно, стараясь скрыть напряжение, следила за реакцией лохматого очкарика. А его глаза менялись... Из насмешливых сделались оценивающе-внимательными, потом чересчур серьезными и, наконец, почти ласковыми... И Лёка поняла, что победила...
Когда она замолчала, лохматый поправил свои спадающие с носа очки и спросил:
— Тебя как зовут?
Детка, вновь захотелось добавить Лёке...
— Леокадия Ананова, — отчеканила она.
— Фу! — поморщился лохматый. — Ну и фамилию ты себе выбрала! Нет, это не пойдет! На такую не клюнет ни один зритель. Только обсмеют! Надо срочно подобрать сценический псевдоним... Это очень важно, поскольку тебе предстоит прожить с ним всю жизнь... И петь лишь с ним, понимаешь?
Лёка кивнула.
— Какие будут предложения? —
повернулся очкарик к своему ансамблю.Музыканты начали сосредоточенно размышлять, оглядывая Лёку, словно примеряя к ней возможные варианты фамилий-псевдонимов. Она ждала, подавленная и недоумевающая.
— Леокадия Тихая, — наконец изрек ударник.
— Почему Тихая? — робко пискнула Лёка.
— Потому что не Шумная! — хохотнул ударник.
— А что, ничего... — протянул-пропел лохматый. — Мне нравится... Так и запишем... Завтра в двенадцать нуль-нуль — на репетицию. Опоздаешь — убью! Отныне ты подчиняешься мне и слушаешься во всем меня одного! Усекла? Это я тебе говорю! А то, что я говорю, — железно!
Лёка снова послушно кивнула. Она так вымоталась за последние полчаса, что могла, не глядя, подмахнуть свой смертный приговор, не то что во всем согласиться с этим растрепой...
Глава 13
Небо набухло снегом и неторопливо размывалось зарозовевшим от холода близким рассветом. Бессонная Лёка смотрела в окно на чужие шторы напротив. Они сейчас оставались темными. Ей абсолютно нечего делать дома... Ее сюда никогда и не тянет. Весь мир — в одной точке, «горячей точке» Кир... Вся жизнь сбилась в один большой нескладный ком... Она всегда летела к Кириллу, как жеребенок к матери, и становилась радостной лишь в одном-единственном случае — держась за большую надежную мужскую ладонь...
Но ведь нельзя жить, замкнувшись на одном человеке... Себе дороже... Или можно?.. А может, как раз так и нужно?.. Но она живет как бы сбоку припека, лепниной на чужом здании, задуманной для собственного развлечения глупым фантазером-архитектором, считавшим себя обязанным нацепить на дом множество лишних деталей... Со стороны они смотрятся довольно нелепо, жалко прилепившись к стенам... Она никогда не будет жить с ним под одной крышей. Никогда... Но почему?..
— Справедливости захотела? — усмехнулся бы сейчас Кирилл. — Вот чухня...
Да, захотела... А что в этом необычного?.. Все хотят... Но далеко не все получают... Или думают, что не получили, а на самом деле все тип-топ, как положено, всем по заслугам, всем сестрам по серьгам...
Лёка перевернулась на бок и снова взглянула на темные шторы соседнего дома. Что делать дальше?.. Сколько еще лет ей жить рядом с Кириллом, держась за его руку и зная, что он ей не принадлежит?.. И никогда не будет принадлежать... Хотя неизвестно, кому он действительно принадлежит... А дом... Ну, мало ли у кого какой дом... Или даже несколько домов... Но Дольников — большой и сильный. А она — маленькая и слабая. Она ничего не понимает, не умеет, не знает... Кроме одного — без него пропадет... Но он тоже пропадет без нее... И еще неизвестно, кто быстрее и страшнее.
Хотя, скорее всего, это просто фантазии и преувеличение опасности. Ничего такого не произойдет. Никто из них не сгинет, с пути не собьется, не изойдет слезами и мечтать о добровольном и скоропостижном, необдуманном уходе из жизни не станет. И она, Лёка, его единственная отрада — а ты забыла о дочках? — просто уедет, наконец, за бугор, к отцу... За славой, за деньгами, за покоем... А он... Ну что он?.. Он останется здесь, рисуя свои декорации, тусуясь с двумя женами и множеством других разноцветных юбочек...