Звезда Гаада

Благ потрясённо взглянул на упавшую хранительницу. Тут только заметила: эти двое очень похожи. И запоздало поняла: они из одного аристократического рода. Причём, именно у неё Благ и Кайер отобрали истерзанного кота. Явились в гости к дальней родственнице, застали казнь невинного создания — и забрали его себе. Потому-то и Камилл, завидев Кэррис, так быстро побежал к своим спасителям. А избалованная жестокая Кэррис, ставшая чёрной хранительницей, хоть и превратилась в позорное пятно для Блага, однако прекрасно подошла для выполнения его замысла: пробраться на Чёрную землю и избавиться от ненавистного Тайаелла. Да и не сопротивлялась она такому замыслу, прошла тренировку, потом белокрылые подготовили мне особую встречу с ней, чтобы я сразу прониклась к ней, моей спасительнице, симпатией. Учли, что я благодарная, заразы! Снова старались меня использовать, чтобы навредить другим! Твари!

«Ты слишком много думаешь. Это опасно»

Дёрнувшись, посмотрела на неподвижного Гаада.

«Сейчас всё слишком серьёзно, любимая. Мы выживем или только они. Кому-то придётся сегодня умереть, — он грустно улыбнулся, — Прости, что я не смог уберечь тебя от этого. Но… хотя бы ради меня… хотя бы для того, чтобы попытаться спасти меня — дерись!»

Сейчас помимо белого Старейшины драться могли только пять хранителей. Остальные либо лежали мёртвыми, либо пребывали в глубоком обмороке, либо висели на волоске. Гаад уже едва стоял на ногах, а Тай застрял между жизнью и смертью. Ловушку окружили все чёрные хранители, но прорваться к нам они не могли. Что же до шести противников, то Благ после гибели единственного друга пребывал в оцепенении, а остальные наши враги ещё не успели устать. Ведь нападали-то они на нас все вместе, потому и сил каждый из них затратил меньше. В то время как у меня и у Гаада был колоссальный всплеск силы.

Гаад, пользуясь заторможенностью Блага, приготовил чёрное копьё, сыплющее тёмной пылью. А остальные белокрылые готовились ударить по мне и потому не замечали, куда он целится.

Часть 5.10

Копьё пропороло мне левое крыло и застряло в нём, как заноза в пальце.

— Вера, ты спятила?! Они — наши враги!!! — сердито заорал мой любимый.

Поморщившись, выдернула копьё из крыла, швырнула оземь. Спокойно ответила:

— Он — не мой враг. Благ — враг самому себе.

Спасённый белокрылый потрясённо смотрел на меня. Цал собирался ударить меня в голову, но у него не получилось. Просто ничего не вышло, как он ни пыхтел. Обернулась к Цалу и, смотря ему в глаза, холодно произнесла:

— Они сделали из Света смертельное оружие, потому созидающая сила начинает сопротивляться им. Свет помогает дереву вырасти. Но ничего не вырастет в огне. Семя не проклюнется на горячей сковородке — оно там сгорит. Почти ничего не может выжить в пустыне: живое нуждается в прикосновении Тьмы и тени, чтобы отдохнуть от яркого и палящего солнца. И не правда, что на Свету и в пустыне вырастут самые сильные и красивые: там родится только часть жизни, там продержится только часть от всего — жалкая часть от всего разнообразия жизни. Ещё немного — и белокрылые потеряют свой дар, став обычными людьми, — мрачно оглядела их противников, наблюдающих из-за невидимой преграды, — И вы тоже скоро утратите свою силу, так как предназначение Тьмы — приводить в движение жизнь, освобождая место для нового, разрушая треснутое и слабое, поддерживать и оттенять Свет, тенью спасать живое от его иссушающего жара, а не заниматься истреблением всего, не пытаться вырвать Свет из мира насовсем. Свет и Тьма — это две равноценных половины мира. Свет и Тьма — это две равных половины нашей души. Вырвав одну половину себя, мы не станем полными, мы не станем сильными — мы только потеряем одну половину себя, станем калеками.

Развернулась обратно к белому Старейшине:

— Вы можете убить Тайаелла — и тогда не поймёте, насколько близок и далёк от пути изначального хранителя каждый из вас. Вы можете убить Гаада, самого справедливого из чёрных хранителей, тогда следующий их Старейшина будет намного жёстче, глупее и опаснее его. Вы можете убить меня, так как я постоянно говорю вам неприятную правду, но от моей гибели законы мирозданья не изменятся, а вы не станете для мира лучше и нужней. Та дорога, которую вы выбрали, ведёт в пропасть. Только вы вслед за собой уведёте целый мир. Именно от хранителей зависит его существование и жизни всех его обитателей. Вот только с такими хранителями, как все вы, этот мир обречён. Это не Вечная страна изгнала неугодных краснокрылым. Это не Творец мира отвернулся от вас. Это вы сами отреклись от половины жизни — и потеряли половину своей силы и себя.

Голубые глаза полыхнули яростью, Благ выхватил обычный кинжал, спрятанный в рукаве. Гаад швырнул несколько тонких острых лезвий, но я и от них заградила собой белого Старейшину. Крылья полоснуло болью, но она — ничто по сравнению с болью, которую я испытывала за погибающий мир и его глупых вздорных обитателей. Чувствовала: этому миру осталось чуть-чуть до падения в пропасть. Он столько держался, мучился в смертельной агонии, но и его силы не вечны.

И нет смысла думать, почему от людей этого мира отвернулся его Творец. И нет смысла винить кого-либо. Каждый из нас — это только часть от целого мира. Каждый из нас — это важная его часть. Хаос внутри каждого и ущербность его рождают хаос вокруг. Это не мир виноват, погибающий, что мы заболеваем или гибнем. Это мы виноваты, что разрушаем мир вокруг нас своим смятением. Мир зависит от нас, от каждого. Мы зависим от мира. Это древняя и нерушимая связь. Точнее, её разрыв станет концом всего.

Я стояла на краю гибели. В центре взглядов, переполненных ненавистью. Мёртвые лежали вокруг. Живые не хотели сдаваться. Они сошли с ума. Мир стонал от них.

Но… посреди этого хаоса я вдруг стала спокойной. Мне почему-то стало всё равно, что они могут сделать со мной.

Просто… я как будто приняла себя в этот миг. И с жизнью своею, и со смертью. И с радостными каплями бытия, и со страхами, помноженными на невезение.

Посреди этой жуткой битвы я стала непривычно спокойной. Я… нашла себя? Или просто стала собой? Я ничего не могу сделать с ними, дерущимися. Да и что делать, если Тьма — это половина от жизни и от наших душ! Просто мой Свет не хочет смиряться. Он не хочет бороться. Он хочет просто гореть. Но этот упрямый Свет, заметный на фоне разрушений и темноты, я также замечала и в других. Я не боюсь жизни, потому что в какой-то из её частей горит Свет. Какая-то из частей этой жизни бесконечно красива. Какая-то часть этой жизни до отвращения ужаса.

Мы долго стояли, смотря друг другу в глаза. В это время я перестала бояться смерти и боли. Они — не самое страшное. Ужаснее то, что живёт в каждом из нас, когда оно вырывается на свободу. Хаос. Злость. Жажда всё разрушить. Глупость. Месть. Ложь самому себе. Только трудно сдержать проявления чьей-то Тьмы, сложно направить их в другое русло, показать иную сторону одной из главных сил мирозданья, дающую отдых, сны, тишину и россыпи звёзд во мраке. Восстанавливать своё внутреннее Равновесие каждый должен сам. Но от внутреннего Равновесия каждого зависит, сколько ещё продержится истерзанный усталый мир.

Благ замахнулся. Я неотрывно смотрела на него.

— От себя ты не убежишь, Благ! Или ты сам себя вылечишь или погибнешь. Если нравится самообман — убей меня и считай, будто ты прав, только правда от этого никуда не денется, и тем хуже тебе придётся, когда ты опять встретишься с ней, тем ужаснее и мучительнее будет осознание её.

Благ долго стоял с занесённой рукой, потом выронил оружие, потупился, покраснел до кончиков ушей. И медленно опустился передо мной на одно колено.

— Я вёл себя ужасно, старшая из хранителей! — тихо произнёс он, — Будучи главой белых хранителей, я и не пытался их остановить, более того, сам же и направлял их уничтожать Равновесие родного мира. Потому беру их вину на себя. Убей меня, но пощади их, умоляю! Они действовали по моему приказу.

Ловушка исчезла — он целиком вверял свою жизнь в мои руки. Чернокрылые не торопились нападать на оставшихся врагов, с любопытством ожидая развязки. А Благ покорно ждал моего решения. Хранитель растерял остатки неустойчивого внутреннего Равновесия. Сначала тяжёлую рану нанесла ему гибель единственного друга, его предательство, потом — осознание собственных ошибок. И теперь молодой мужчина был раздавлен и истерзан внутренней болью. И ему очень хотелось умереть, умереть мучительно. Но стоит ли мне ему в этом помогать? Тому, кто наконец-то увидел правду и устыдился самого себя. Тому, кто не смотря на многочисленные недостатки, всё-таки заслуживает право быть одним из Старейшин. А может, это всё моя наивность или глупость, заставляющая верить до самого конца, верить в светлую сторону в каждом человеке? Когда человек умрёт, тогда он уже ничего не изменит, но пока жив — он может исправить хоть что-то, хоть чуть-чуть своих ошибок.

Белые хранители, напряжённо следившие за мной и Благом, виновато склонившим голову, вдруг вздрогнули, быстро переглянулись, и каждый из них так же опустился на одно колено. Самый старший по внешнему виду, Мида, мужчина лет эдак сорока на вид, озвучил всеобщие мысли:

— Мы коверкали этот мир вместе, так что сами заслуживаем жестокого наказания.

— Тебя не зря назвали Верой, — тихо сказал Гаад.

Обернулась к нему. Он улыбнулся и тоже опустился на одно колено, но по лицу его поняла: это не признание вины и не выказывание повиновения — чёрный Старейшина никому не собирался покоряться — это знак восхищения.