Звезда Гаада

Кажется, именно такого видел в моём сне Благ в отражении на поверхности озера. И… мне как будто похожий примерещился ещё тогда, когда пошла в лес вслед за Карстом. Будто кто-то стоял такой и на Карста внимательно смотрел. Но повар Гаада тогда сказал, что не видел никого. И что среди чернокрылых такого не было.

— Такого… нету, — сказал Благ, смотря куда-то вдаль.

— Но, может, когда-то был? Просто сейчас уже умер?

Ведь Гаад уже несколько веков как Старейшина. И Благ. А того молодого мужчину Благ видел вскоре после того, как Старейшиной стал. Ну, в моём сне. Как по правде-то я ж не знаю.

Парень меня столкнул на землю. Поднялся. Сердито выдохнул, смотря на меня сверху вниз:

— Я знаю. Я видел портреты всех хранителей, которые были. В книгах. Такого среди белых хранителей не было.

— Ну, может… Может, среди чернокрылых? А, да, тебе-то неясно, ты же…

— И их портреты видел, — проворчал Благ, — Такого не было.

Села, пока не пнул.

— А почему ты о нём спрашиваешь? — спросил Старейшина чуть погодя, не глядя на меня.

— Ну… — смущённо нос поскребла, — Он мне приснился.

Мой мучитель расхохотался, потом насмешливо посмотрел на меня:

— Он всего лишь тебе приснился, а ты меня о нём спрашиваешь?! Вот глупая!

Вздохнула. В общем-то, Благ прав. Я уснула от усталости, после потрясения. И мне ерунда какая-то приснилась.

Благ долго-долго молчал, смотря куда-то в сторону от нас, потом опять ко мне повернулся.

— Зачем ты в окно сунулась, если летать ещё не научилась?

Смущённо признаюсь:

— Думала, что полечу.

— Вот…! — последовавшее ругательство было мне непонятно, хотя у меня и появилось ощущение, что меня сравнили со здешним видом гусениц.

— А не надо было меня доводить!

— Ты сама кого угодно доведёшь, — проворчал долговязый.

Радостно вскрикиваю:

— А ты волновался из-за меня, да?

— По виду — зрелая девица, а по поведению — малявка лет пяти или семи, — ядовито произнёс Благ.

Не сдержалась:

— Между прочим, тут кое-кто сам ведёт себя как избалованный ребёнок: сердится, что кто-то вокруг него на цыпочках не бегает.

Старейшина больно ущипнул моё правое предплечье.

— Предупреждаю, Кария, что больше твоего хамства не потерплю! Пока предупреждаю по-доброму. Но это недолго будет. Хотя мне очень хочется надеяться, что ты умная и по-доброму поймёшь.

Возмутилась:

— Меня обижать можно, а тебя нельзя? И после этого выходит, что это я веду себя как ребёнок?

Благ сердито сверкнул глазами. И вдруг отвесил мне затрещину.

— Думай, что говоришь, дурочка.

И куда-то переместился.

— Я же просил тебя не нарываться! — вздохнул Тай, — Это ты ещё мало отделалась.

Ворчу:

— Мне же хуже.

Как ни странно, за завтраком меня сладкого не лишили. Наверное, чтобы у меня было больше желания жить и меньше — прыгать из окон. Значит, я им всё-таки нужна. Вот только их жалостливые взгляды и многозначительные перемигивания раздражают. Такое ощущение, что мерзавцы принимают меня за сумасшедшую или тяжелобольную. Даже долговязый, единственный из местных хранителей, с которым я хоть как-то смогла разговориться, молчит. И ещё эта давящая угнетающая атмосфера, более походящая на приём у короля, чем на совместную трапезу единомышленников и сотрудников.

Вот у Гаада было веселее: когда все чёрные собирались вместе, то почти неизменно шутили, бранились, иногда швырялись ложками, тарелками или стульями. И хотя я не шибко желала с ними со всеми сближаться, мне там было уютно. Причём, у них каждый вёл себя, как хотел. Такое ощущение, что на Чёрной земле жили друзья или хорошие знакомые. Эх, опять мне захотелось туда вернуться. Вот ведь штука эта жизнь: начинаешь ценить что-то только после того, как потеряешь.

После еды Старейшина пригласил меня на беседу. Таким ледяным тоном, от которого захотелось съёжиться и спрятаться куда-нибудь подальше. Увы, в маскировке я была плоха. Да и здешнего тирана я уже сильно достала. А переместиться отсюда, сбежать не могу. И когда шанс такой выпадет — неясно. И удастся ли?.. Короче, надо было попробовать вести себя потише и дружелюбнее. Тем более, что он уже раз меня ударил. Спокойно. Боюсь, что побить меня ему не составит большого труда. И вон как при мне мучил Тайаелла за грубость.

В общем, я неохотно последовала за ним.

Часть 2.10

Благ привёл меня к маленькому чистому озеру, сел на большой плоский камень и жестом нетерпеливо указал на место рядом с собой. С содроганием приблизилась. Могла бы и устроиться на свободном камне, но тогда бы смахивало на то, что этот тиран возвышается надо мной как на троне — физиономия и осанка у него сейчас соответствующие. Так что предпочла постоять рядом. Сама отвернулась к чистой прозрачной воде, притворяясь, что разглядываю дно, но напряжённо вслушивалась в каждый шорох.

Со слов Старейшин выходило, что хранитель способен заранее узнать об атаке: у человека, задумавшего нападение, нарушались внутреннее и внешнее Равновесие. И чем хуже его намерения, тем больше всплеск Тьмы. Чем раньше возникнут плохие намерения, тем скорее это станет заметно. Так и белокрылые, и чернокрылые наблюдают за людьми, особо не напрягаясь. Видимо, так Гаад следил за мной, когда пытался вынудить меня использовать свои способности. Гаад ещё добавил, что сами хранители могут в некоторой степени контролировать своё состояние, поэтому друг за другом им так сложно следить. Хотя за недавно получившими дар — легко, те ещё слабо себя контролируют, даже не осознают, что это нужно и важно. А вот светловолосый мучитель об этом даже не заикнулся. Но что мне толку с этих знаний, если я никак не могу ими воспользоваться?

— Кария, я желаю тебе только добра, — вкрадчиво начал парень.

Угу, я сама, по-твоему, ничего не понимающее дитя, которое только и ждёт, чтобы спалить дом, поиграться с ножом или влезть на подоконник. Хотя с прыжком я явно погорячилась.

Благ мягко, с лёгкой степенью укоризны, аки друг обиженный, прибавил:

— А ты не только не умеешь использовать дар Небес, но ещё и не хочешь слушаться своего учителя, своего Старейшины. Не понимаешь, что хорошо, а что — плохо. А я, между тем, уже несколько столетий хранитель, у меня опыта поболее твоего.

А вот его враг просто учил меня использовать свои способности, не доставая меня своими размышлениями на подобные темы.

— Для тебя самой же лучше…

Родители «знали, что мне нужно», «как следует себя вести», «как сделать мою жизнь приятнее». Узнав о моём пороке сердца, они перевели меня на домашнее обучение и приучили сидеть дома, расти в тепличных условиях. Сами они частенько были заняты, а учителя приходили совсем не для разговоров со мной. Хотя надо отдать им должное: среди них попадались добрые люди, проявлявшие ко мне милосердие. Они дружелюбно со мной разговаривали, пару раз дарили приятные мелочи. Однако я не научилась общаться со сверстниками, испытывала нехватку общения. А ещё имела возможность прочувствовать все последствия моей болезни.

Поварившись несколько лет в отчаянии, одиночестве, бездействии и комфортных условиях, возненавидела себя за то, что родилась такой, хотя не я выбрала себе такое тело. Я просто с таким родилась. Мало того, что тело своё не стремилась укрепить — что хотя бы отчасти было мне доступно — так ещё и душа моя частенько пребывала в сумрачном состоянии. Но никто из близких не замечал, как мне тяжело. Они считали, что всё у меня в порядке, ну, кроме состояния здоровья, значит, жаловаться я не имею права. Родители делали это из самых лучших побуждений. Благодаря им, я поняла: слишком много положительного — это кошмар. И вот сейчас Старейшина желает повесить мне на уши ту же самую, давно протухшую лапшу.