Звезда любви

Юля съежилась в углу. Слезы боли, отчаяния и бессилия брызнули из глаз.

— Дрянь! — пробормотал Горчаков, вытирая кровь с прокушенной губы. — Я ведь могу половину Петербурга бросить к твоим ногам! Что за глупые игры?! Или тебе Шеховской больше по вкусу пришелся? Или просто решаешь, кто из нас больше выложит за тебя?

— Прошу Вас, дайте мне уйти! Велите остановиться, — прошептала она, прижимая ладошку к горящей щеке.

Экипаж замедлил ход, останавливаясь около ее дома. Юля уже сбиралась выскочить на улицу, но Горчаков остановил ее, ухватив за руку. Приподняв двумя пальцами ее подбородок, Михаил сосредоточенно рассматривал опухшую и на глазах багровеющую щеку. Там, где ее коснулся массивный перстень, осталась глубокая царапина. Раскаяние мелькнуло в темных глазах князя.

— Прости меня, — прошептал он, осторожно касаясь кончиком пальца капельки крови, выступившей из раны.

Не сдержавшись, девушка разрыдалась, спрятав лицо в ладонях. Шляпка с нее слетела еще тогда, когда князь отшвырнул Жюли от себя, и упала где-то на пол под сидение. Тяжело вздохнув, Горчаков, успокаивая, привлек ее к себе и провел ладонью по спине.

— Как же мне завтра на сцену выходить? — судорожно хватая ртом воздух, всхлипнула она.

— Не плачьте! Я оплачу Вам все убытки, что будут из-за меня, — произнес Михаил.

Юля отрицательно покачала головой.

— Не нужно! Просто дайте мне уйти.

Глядя в ее заплаканные глаза с похожими на иголочки слипшимися от слез ресницами, Мишель ощущал себя последним негодяем. Повинуясь нежданному порыву, он обхватил ее маленькие ладошки и, поднеся их к губам, принялся покрывать быстрыми поцелуями.

— Анна, простите меня! Умоляю Вас… — шептал он. — Позвольте мне загладить свою вину!

— Я боюсь Вас, — выдохнула Юля, силясь отнять у него руки и в то же время страшась новой вспышки ярости.

— Не бойтесь! Никогда больше, — слышите, никогда, — я Вас не обижу! Я сам не знаю, что нашло на меня. Позвольте, я хотя бы провожу Вас, время уже позднее.

Выйдя из экипажа, Мишель подал ей руку. Он чувствовал дрожь ее руки в своей ладони, видел, что она старается не опираться на нее. Спустившись с подножки, Юля подняла голову. В свете уличного фонаря ее кожа казалась еще более бледной, отчего синяк на скуле стал виден еще более отчетливо. Михаил видел, как дрожит ее нижняя губа, легко читал в ее глазах страх, желание сбежать от него, не оглядываясь. Проводив ее до парадного, Горчаков удержал ее за руку.

— Анна, я понимаю, что причинил Вам боль не только телесную, но и душевную, и мне, конечно же, нет прощения, но все же позвольте хотя бы позаботиться о Вас.

— Благодарю, Михаил Алексеевич, но мне не нужна Ваша забота, — осторожно вытащила она свою ладонь из его рук и зябко поежилась на холодном октябрьском ветру. — Всего Вам доброго, Ваше сиятельство, и спасибо за урок, что Вы мне преподали. Думаю, я не скоро его забуду.

Развернувшись к нему спиной, Юля решительно зашагала к парадному, не вспоминая ни о шляпке, ни о цветах, оставшихся в экипаже. Горчаков смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за дверью.

Тяжело вздохнув, Михаил развернулся и побрел к экипажу. Он не ожидал от нее сопротивления, ярость затмила рассудок, когда она укусила его. Пусть он теперь раскаивался в том, что сделал, но, увы, ничего нельзя вернуть. И все же, что бы ни говорила эта гордячка, он обязан позаботиться о ней, раз уж по его вине она какое-то время не сможет выйти на сцену.

Глава 7

Дверь парадного закрылась за Юлей и она, кивнув швейцару и стараясь не поворачиваться к нему опухшей щекой, направилась к лестнице, прислушиваясь к звукам на улице. Услышав звук отъезжающего экипажа, она облегченно вздохнула и направилась к себе в мансарду, провожаемая внимательным взглядом прислуги. Каким-то чудом ей хватило сил на то, чтобы непринужденно подняться до второго этажа, а оставшуюся часть пути она преодолела, с трудом переставляя ноги и цепляясь за перила. Задвинув массивный засов на двери, Жюли привалилась к ней спиной и сползла на пол. От сильного удара голова нещадно болела, глубокая царапина саднила, опухшая щека пульсировала горячей болью. Смочив в холодной воде платок, девушка приложила его к лицу. Нечего было и думать о том, чтобы показаться в таком виде в Александринке. Но к Гедеонову пойти все ж придется, — вздохнула она, — вот только как объяснить все это? Никогда еще в ее короткой жизни ее не били по лицу, тем более вот так, наотмашь, со всей силы. Покойный папенька баловал ее сверх всякой меры, и только с его смертью Юленька поняла, что лишилась самого дорого и близкого ей человека. Серж, при жизни отца не обращавший на младшую сестру никакого внимания, враз переменился, как только стал хозяином усадьбы, но даже ненавидящий ее брат ни единого раза не поднял на нее руку. Поступок Мишеля поверг ее в шок, разом лишив всех иллюзий о благородстве людей, носящих высокий титул.

Проснувшись поутру, она первым делом подошла к зеркалу и не смогла удержать слез при виде своего отражения. Видит бог, ей не один день понадобится, чтобы лицо ее приняло прежний вид. В особенности ее пугала чернеющая запекшейся кровью глубокая царапина. Что, если шрам у нее на щеке останется? Как же она тогда сможет выходить на сцену? Вволю посокрушавшись о своем горестном положении, Юля засобиралась с визитом к Гедеонову: нужно было предупредить Александра Михайловича, что она не сможет пока принимать участия в постановках.

Уже одевшись и не находя своей шляпки, девушка вспомнила, что капор ее остался в карете Горчакова. Господи, да что же это, в самом деле?! — расстроилась она. Ее вчерашний триумф на сцене обернулся истинным кошмаром в жизни. Разве может она сейчас позволить себе еще какие-либо траты, если ее жалованья едва хватает на еду и кое-какие мелочи? Но при мысли о том, чтобы обратиться к Горчакову с просьбой вернуть ее шляпку, Юля похолодела. Ну уж нет, с нее довольно общения с князем! Надвинув как можно ниже на лицо капюшон плаща, она вышла из дома, остановила извозчика и велела ехать на Екатерининскую набережную. Она едва кивнула приветствовавшему ее швейцару и, стараясь никому не показываться на глаза, едва ли не бегом направилась к кабинету Александра Михайловича. Постучав и не дожидаясь приглашения, девушка вошла.

— Жюли?! — вскинул он на нее удивленный взгляд. — Почему Вы здесь, не на репетиции?

Подойдя ближе, Юля откинула с лица капюшон.

— Бог мой! Девочка моя, кто Вас так? — взволнованно спросил Гедеонов, поднимаясь из-за стола и подходя к ней ближе.

— Именно поэтому я пришла к Вам, — выдохнула девушка. — Ваше превосходительство, я не могу играть нынче вечером.

Александр Михайлович сосредоточенно рассматривал ее лицо.

— Да, пожалуй, грим здесь будет бессилен, — удрученно заметил он. — Вас заменит mademoiselle Ла Фонтейн. Она единственная, кто хорошо знает Вашу роль.

Юля горестно вздохнула. Меньше всего ей хотелось уступать свое место Элен, но Гедеонов был прав: не отменять же спектакль нынче вечером только из-за нее?

— А кто же будет Марфу играть? — осмелилась спросить она.

— Пусть это Вас не беспокоит, Жюли. Но Вы так и не ответили на мой вопрос: кто посмел поднять руку на Вас?

Юля опустила глаза. Стыдно было признаваться в том, что ее ударили, как и о причинах, побудивших князя к такому поступку.

— Горчаков, — догадался Михаил Александрович. — Жюли, Вы ведете себя неразумно. Чего Вы добиваетесь? Пусть Вам не по нраву пришелся Шеховской, но Вы, как я видел, благосклонно отнеслись к ухаживаниям Горчакова. Вы затем отвергли его, ведь я прав?

Девушка удрученно кивнула головой.

— Вы слишком юны и наивны, — вздохнул Гедеонов. — Может, мне и не следовало подталкивать Вас в объятья ни одного из них.

— В том, что случилось, Вашей вины нет, — тихо ответила Юля. — Все дело в пари.

— Пари? Какое еще пари?! — вскинулся Александр Михайлович.

Жюли вкратце пересказала ему историю, которую ей поведала графиня Радзинская. На какое-то время Гедеонов замолчал, нервно расхаживая по кабинету. Не то, чтобы эта история его поразила, но подобного, признаться, не ожидал даже он. Потом, видимо, приняв какое-то решение, он повернулся к ней.