Звезда мореплавателя(Магеллан)

Сон вкрадчиво наплывал на меня. Из темноты надвинулось лицо Магеллана, глаза его чуть улыбались, как тогда, когда он сказал, что верит мне. К дьяволу сомнения, навеянные лукавым Альварешем! Тайны — да! Сомнения — нет! Разве не ради раскрытия тайн я отправился в этот поход по имени Неизвестно Куда и Как?

…Я спал недолго и чуть свет поспешил на набережную. Но меня опередили. На нее вступал длинный караван лошадей, мулов и ослов с грузом. Впереди на рослом коне ехал среднего роста человек, одетый по-португальски; большущая фламандская дамская шляпа с роскошными перьями и тульей неизвестно зачем торчала у него на голове. Он широко улыбался — белые зубы так и сияли на солнце! — и кричал, размахивая шпагой:

— Расступитесь, дети мои! Иначе мулы решат, что они на живодерне, перегреются от испуга, порох на их спинах вспыхнет, и мы с вами взлетим на воздух, не успев исповедаться!

Вокруг смеялись и приветственно размахивали шляпами.

— Это Дуарте Барбоза [26] , брат жены командора, — сообщил мне вынырнувший откуда-то Фернандо. — Командор посылал его во Фландрию и Бильбао за порохом и безделушками для торга с туземцами.

Магеллан стоял посредине набережной. Дуарте спрыгнул с лошади, скинул шляпу и низко поклонился ему, касаясь перьями шляпы земли.

26

Дуарте Барбоза — родной брат жены Магеллана — Беатрисы; сын старого опытного навигатора, португальского эмигранта Дьогу Барбозы (в то время он занимал пост коменданта севильской крепости Алькасар), так же как и Магеллан, он с ранних лет пристрастился к плаваниям и где-то вплоть до 1516 года находился в Индии и на Островах пряностей, Вернувшись из Юго-Восточной Азии, он написал «Книгу Дуарте Барбозы» (ее полное название — «Книга, в коей сообщается о том, что я видел и слышал на Востоке»), которую очень ценили современники. В плавании вокруг света зарекомендовал себя как опытный моряк и воин, надежный друг и соратник Магеллана.

— Сеньор капитан-командир! — отрапортовал он. — Ваш приказ исполнен. Безделушки просятся в руки, порох в бомбарды, мулы на пенсию.

— Порох проверял сам? — спросил Магеллан.

— Огнем, железом, руками и ртом. Судя по вкусу, вашим врагам он не придется по вкусу.

Матросы хохотали. Слегка усмехнулся и командор.

— Грузись, — сказал он, — Располагайся. Дома все здоровы?

Я подошел к командору.

— Сеньор Магеллан, у меня серьезное дело. Прошу выслушать наедине.

В каюте я подробно рассказал о визите Альвареша. По мере рассказа лицо у Магеллана потемнело, глаза сузились. Когда я кончил, он пожал мне руку, с полминуты молчал. Заговорил быстро и тихо, глядя поверх меня:

— Поздно, король Мануэл, поздно! Ты проиграл, король! Ты даже не знаешь, как много ты проиграл! — Он оборвал фразу на полуслове и посмотрел на меня тем же трудновыносимым взглядом. — Мои сторонники тоже не дремлют, сеньор Викорати. Они прислали мне выписку из письма Альвареша королю Мануэлу. — Он достал из настенного ларца лист темноватой бумаги, развернул. — Вот что агент пишет о наших кораблях: «Они очень ветхи и покрыты заплатами. Я побывал на них и заверяю Ваше величество, что не решился бы плыть на них даже до Канарских островов…» Я лучше всех знаю, что корабли наши в отвратительном состоянии, что экипажи более чем ненадежны: слухи, распускаемые португальцами, отпугивают людей, и я вынужден брать кого попало, Я знаю, что Мануэл подкупил моих поставщиков, чтобы я получил дурную провизию и негодное оружие. Я знаю точно, сколько заплатили тем, кто вел ремонт судов, дабы они вели его из рук вон плохо. Я знаю в лицо и по фамилии португальских шпионов, завербовавшихся в экипаж. Я знаю… — Он замолчал на полуслове, интонации его изменились, и он сказал как-то удивительно спокойно: — Мы доплывем, Антонио де Викорати. Мы доплывем и сделаем все, что позволит бог человеку. А вам следует перебраться из гостиницы на корабль, Антонио, друг мой.

Вот так он впервые назвал меня другом.

Альвареш не ограничился переговорами с одним мной. Как я позднее узнал, многие участники будущего плавания докладывали командору о подобных же визитах и предложениях португальцев. А сколькие умолчали — или из страха перед клевретами Мануэла, или из боязни вызвать подозрения у Магеллана?

Происки тайных врагов я угадывал и по иным признакам. То один, то другой матрос вдруг беспричинно впадал в плохое настроение, мрачнел, замыкался и вскоре исчезал из Севильи, запуганный, видимо, шпионами, Кто-то тайком подрезал снасти, подпиливал якорные цепи, и они рвались даже во время учебных подъемов, опусканий и натягиваний. Иногда на судах возникали пожары, причем в самых глухих местах трюма, где и в помине не было и быть не могло ни свечи, ни жаровни. Город был переполнен самыми нелепыми и фантастическими слухами о Магеллане и целях его экспедиции. Упорно повторяли, что командор обманул короля Карла и вместо Молукк приведет армаду прямехонько в Лиссабон.

А командор молчал; под его ежеминутным надзором все глубже погружались в воду каравеллы, принимая грузы для таинственного похода и заокеанских миров.

И настал день… Команды выстроились вдоль борта, флаги всех цветов реяли над кораблями. Толпа провожающих заполняла набережную. Впереди всех с шестимесячным ребенком на руках стояла молодая и прекрасная жена командора. На ней была та самая шляпа, в которой приехал Дуарте, и, конечно, шляпа пришлась ей куда больше к лицу, чем брату. Рядом с Беатрисой де Магеллан стоял ее статный отец Диего Барбоза, хранитель королевского замка. Ветер теребил оранжевый, с золотыми блестками плащ Беатрисы и густые с проседью волосы Диего.

Они молчали. Молчал и командор, неотрывно глядя на них с кормовой надстройки «Тринидада». Все сказано, изменить ничего было нельзя и не надо. Только Дуарте, стоя у борта, пытался улыбнуться сестре и отцу, но и у него улыбка не получалась. Все они не знали своей судьбы, как и положено человеку.

Потом командор поднял руку, и прогремел пушечный залп. «Поднять паруса!» — приказал Магеллан. Строй матросов рассыпался, и их мускулистые тела замелькали на мачтах. Остальные корабли вслед за флагманом дали залп и подняли паруса.

А потом отодвинулась стройная белая Севилья, пестрая толпа на берегу, и скрылись за поворотом реки Диего и Беатриса, неподвижно смотревшие вслед нам.

Мы шли вниз по Гвадалквивиру мимо городов и селений, больших, малых и мертвых. Миновали развалины Хуан д'Альфаракса, когда-то большого мавританского города, разрушенного во время реконкисты [27] , и вскоре приблизились к замку герцога Медины-Сидоньи и к Сан-Лукару, морской гавани Севильи, откуда отплывал в свое третье путешествие и Колумб. Здесь мы простояли несколько дней, принимая грузы, прибывшие к нам морем. Мы ежедневно служили мессу в церкви Баррамедской Богоматери. Герольд со шлюпки объявил приказ Магеллана: «Ни одна женщина не должна быть допущена на корабль», — и пожелание командора, чтобы каждый член экипажа исповедался и получил отпущение грехов перед выходом в море.

27

Реконкиста — возвращение, обратное завоевание населением Пиренейского полуострова земель, захваченных в VIII веке маврами (арабами и берберами). Реконкиста закончилась в 1492 году, когда пал последний оплот мавров на Пиренейском полуострове, Гранадский халифат.

И мы вышли.

Матросы бились об заклад: на севере или на юге станем мы искать пролив через Америку. По моим сведениям, Магеллан собирался на юг, но, признаюсь, я не был в этом уверен: слишком уж обильные домыслы, гуще корабельных снастей, окутали экспедицию.

Матросы с четырех кораблей, следовавших за «Тринидадом», бросились к бортам: куда повернет «Тринидад» — направо или налево?

Магеллан, в одеянии командора ордена Сант-Яго, званием которого вместе с Фалейру наградил его король Карл V, сам стал к штурвалу. Он смотрел в океан.

Береговые скалы стали совсем крохотными на горизонте, солнце перевалило за полдень, а мы все плыли прямо и прямо. Моряки напряженно следили за фигурой капитана. Помню, налетела голубая, с прозеленью волна, шумно окатила нас, облизнула палубу у ног командора. И в этот момент Магеллан круто повернул штурвал.

Вздох облегчения пронесся по кораблю. Мы шли на юг!

Что-то ждет нас?

Я поселился в одной каюте с Дуарте Барбозой.

Оба мы поначалу никаких обязанностей не выполняли. Однако с Дуарте скучать не приходилось. Этот шутник, балагур, сорвиголова был в действительности человеком образованным, опытным моряком и знатоком восточных островов, где прожил много лет. Он прекрасно говорил на малабарском наречии.

Дуарте мог исполнять самые сложные работы или руководить ими_; но время от времени на него находил приступ удальства, и ему обязательно нужно было совершить что-нибудь отчаянное, рискованное. И никогда не изменяло ему чувство грубоватого юмора и добродушие. Нет, я не прав: один раз оно ему изменило, и это стоило нам очень дорого. Но об этом впереди.