Звезда в колодце
Шрифт:
Из Грановитой палаты новобрачные во главе торжественной процессии прошествовали в Успенский собор. Эта великая православная святыня, недоступная ни для одного иноверца, на этот раз широко раскрыла свои двери для толп поляков и католиков, к великому смятению православных, которых, за исключением ближайшей свиты, и совсем не впустили в собор, якобы во избежание тесноты. Навстречу молодым, одетым в роскошный русский наряд, из собора вышел патриарх Игнатий, окружённый епископами. Самозванец и Марина взошли на возвышенный помост, где были приготовлены три сидения: среднее, самое высокое и украшенное, служило троном для жениха, по левую сторону для невесты, а по правую, наименее высокое, для патриарха. Придерживаясь старого обычая, патриарх помазал Марину миром,
В глазах сведущих русских людей творилось неслыханное! Лже-царь кощунственно обманывал православных, не принимая их таинства и святыни, а лже-царица открыто оставалась полькой и католичкой! Теперь даже самое точное соблюдение всех прочих народных обычаев не могло искупить дерзость самозванной четы и уничтожить тягостное впечатление, произведённое на присутствовавших русских, так как всё остальное было мелочью перед издевательством над высочайшей святыней Православия.
По окончании литургии протопоп Феодор совершил венчание, за которым сосуд, из которого молодым дали испить вина, был брошен на землю и растоптан.
Новобрачные в той же великолепной процессии воротились во дворец. В дверях посаженный отец осыпал их золотыми монетами. В толпу, затем, начали бросать золотые и серебряные монеты, и ловля их произвела большое движение в народе и даже драку.
День, в который были попраны самые священнейшие русские народные верования, близился уже к концу. Торжественные обряды православной церкви длились так долго, час был уже столь поздний, что пришлось отложить брачный пир до следующего дня и ограничиться только угощением молодых.
На свадьбе посаженным отцом и матерью были князь Федор Иванович Мстиславский и его жена; тысяцким был князь Василий Шуйский, а дружками его брат князь Димитрий, двое Нагих и пан Тарло; свахами были их жёны. И это участие в свадебных должностях поляков было новостью, поразившей москвичей.
Свадебный пир состоялся в пятницу, день постный. И многие поляки были смущены этим, а православный народ с грустью молчаливо покачивал головою, не ожидая ничего хорошего от этого праздника.
Даже пир не прошёл гладко. Когда дьяк Грамотин явился к польским посланникам с приглашением, то они, ссылаясь на то, что Власьев во время бракосочетания Марины в Кракове сидел за королевским столом, потребовали себе места за царским столом. К ним послан был Афанасий Власьев. Завязался продолжительный и упорный спор, ни к чему не приведший: посланники отказались от участия в пиршестве после того, как Власьев заявил им:
— А наш цесарь выше всех христианских монархов; у него каждый поп папа.
Обед прошёл довольно чинно, если не считать, что во время застолья играла польская музыка, чего не мог одобрить набожный русский народ. Но настоящее веселье началось лишь по уходе русских из дворца, когда Самозванец остался с одними поляками. Снова раздались звуки музыки, чаши наполнились вином, языки развязались. Непринуждённые речи выпившего Отрепьева коробили уже поляков: он то выхвалял себя и своё могущество, то пробовал своё остроумие над ксёндзами и папой, то грозил роптавшим на него боярам.
— Эх, не боишься ты ни черта, ни ксендзов, ни самого папу римского, Григорий! Побойся хоть Бога, не испытывай Его терпение, — предостерегающе шепнул Басманов своему разошедшемуся другу. — Особенно остерегайся бояр. Они свалили Годуновых, свалят и тебя!
— Если бы Господь Бог не благоволил мне стал бы я тем, кем являюсь теперь, брат Петр! — засмеялся в ответ Отрепьев с самоуверенностью ребенка, убежденного в том, что все его прихоти и желания должны непременно исполняться. — Дай срок, я разгоню всех бояр толстопузых, пусть не мешают жить добрым людям.
Вечер продолжился оживлёнными танцами. Под сводами «польских хором»
кремлевского дворца раздались торжественные звуки полонеза. Под ликующую музыку Лжедмитрий, ведя под руку Марину возглавил длинный ряд танцующих польских дворян.Во время танца Марина не отрывала своего взгляда от молодого мужа. Она согласилась на брак с Лжедмитрием не любя его, но приезд в Москву произвел заметную перемену в ее чувствах. Горевший в нем сердечный огонь захватил ее, растопил лед ее сердца, а сказочное исполнение всех ее желаний заставило посмотреть на нескладного соискателя ее руки другими глазами. Нелепый до уродливости юноша вдруг показался ей привлекательным словно сказочный красавец. Для Отрепьева словно не существовало слова «нет», все было для него возможно и все ему было подвластно. Девушка уверилась, что отныне ее жизненный путь будет беззаботным шествием в роскоши, царском почете и могуществе, а проводником в этот чарующий мир был этот молодой московский царь, глядевший на нее влюбленными и восхищенными глазами.
После бала Марина Мнишек и Григорий Отрепьев поднялись на самый верх Москворецкой башни и оттуда восторженно наблюдали за чередой фейерверков, расцветившим ночное небо Москвы фантастическими цветами и диковинными зверями. Там их уста впервые соединились в упоительном поцелуе, и Самозванец заключил молодую жену в свои объятия, испытывая горячее желание больше никогда не выпускать из них любимую.
Смотря на совет и любовь, воцарившихся между Отрепьевым и его женой Петр решил, что пора ему позаботиться и о себе, вернуться к Ксении. Он вздернул на сук пойманного чернокнижника Трифона и раскрыл заговор Василия Шуйского против Отрепьева. После того как все враги оказались повержены, больше ничто не угрожало Самозванцу и его сподвижникам. Воевода Басманов вскочил на коня и со скоростью ветра помчался в заветную деревню. Ксения уже собиралась ложиться спать, но после долгожданного приезда мужа ее сон как рукой сняло, и она с большой охотой приготовилась слушать рассказы Петра в чудесную майскую ночь, сидя на скамейке под яблоней в саду.
Видя ее нескрываемый интерес, Петр, не смолкая, говорил целый час о том, какая пышная свадьба получилась у Григория Отрепьева. Потом он запнулся, сообразив, что дочери Бориса Годунова вряд ли приятно слышать о торжестве Самозванца, чье появление в Москве привело к свержению ее семьи.
— Ксеньюшка, ты не печалься о том, что не удостоилась таких почестей как Марина Мнишек, — в качестве утешения сказал он ей. — Великий государь хочет завоевать Крым, а после обещает отдать царство Тавриды под мою руку. Мы будем жить в цветущем южном крае, и ты станешь истинной царицей в Херсонесе, где крестился великий князь Владимир, окутанная славой и поклонением!
— Петя, мне нет дела до почестей. Лишь бы ты был рядом со мной и не подвергался больше опасности на поле брани, — тихо сказала бывшая царевна, положив голову на плечо мужа.
— Вот-вот, послушайся жену, Петр Федорович, — послышался назидательный голос из-за кустов малины. Басманов присмотрелся к ним и увидел, что это точно няня Федулова снова взялась его поучать и наставлять на путь истинный.
Дарья Ивановна перевела дух и продолжила: — Отрепьев тебе наобещает всего с три короба, язык-то у него без костей. Слышала я, какие непотребства намедни в Москве творились, гнев Божий скоро поразит Самозванца. Оставь вора и изменника Отрепьева, Петр, лучше пасекой займись, мед гони, и держись подальше от Москвы.
— Нет, не могу я оставить великого государя, няня, — отрицательно покачал головой воевода. — Побратались мы, поклялся я быть с ним вместе до самого конца — хорошего или худого!
— Вот ослушник! — рассердилась Дарья Ивановна, и обратилась к Ксении: — Хотя бы ты, голубушка, вразумила его.
— Как Петр Федорович решит, так оно и будет, — ответила ей Ксения, застенчиво опуская глаза вниз.
— Ясно, ты жена без году неделя, тяжело тебе спорить с ним, — сердито сказала Федулова. — А ведь твое веское слово может спасти его жизнь от врагов Самозванца и сохранить ваше семейное счастье.