Звезда в оранжевом комбинезоне
Шрифт:
«Как она могла добиться этой бумаги? – думал Филипп. – Или взяла поддельную? Может быть, Гаэтан добыл два поддельных сертификата?»
После этого она встретилась с Гаэтаном в Лондоне, и вместе они отправились в Гретна-Грин.
На следующий день Жозефина и Филипп сели в поезд и поехали в Шотландию.
В Гретна-Грин они наняли автомобиль. Объездили все улочки этого крохотного городка, с 1754 года известного как место, где заключаются браки с тех пор, как в один прекрасный день кузнец в своей кузнице скрепил нерушимыми узами парочку шестнадцатилетних влюбленных. Эта деревушка стала Диснейлендом для женихов и невест со
Они искали повсюду, расспрашивали местных жителей, показывали фотографии Зоэ и Гаэтана, проверяли списки постояльцев в отелях.
Беглецы обогнали их всего на один день.
Жозефина и Филипп нашли их в бутике с сувенирами. Зоэ уронила кружку, которую держала в руке. Гаэтан покраснел и пробормотал: «Ч-ч-черт, тут твоя мама!»
Жозефина выратащила глаза, но Зоэ уже летела к ней. Казалось, что она уже устала от собственной дерзости, и приезд матери восприняла с некоторым даже облегчением.
Однако отказываться от своего плана она не хотела. «О мамочка, я люблю его, жить без него не могу, только выслушай меня… Я буду пытаться все это повторить, если ты разлучишь меня с ним».
Они зашли выпить чаю в таверну.
«Обязательно надо убедить детей вернуться, причем по собственной воле, без принуждения, – шепнул Филипп Жозефине, – а иначе мы будем бессильны. По шотландским законам, они взрослые и вольны делать все, что хотят. Я звонил в посольство, они мне сказали, что такие истории уже случались, что родители могут помешать бракосочетанию, но не имеют права силой увозить беглецов».
Филипп поговорил с Гаэтаном. Его убедить было проще: он, понурив голову, согласился вернуться в Париж. Казалось, ему принес облегчение такой поворот событий. Словно бы эта свадьба, став из интернетной фантазии реальностью, оказалась для него слишком тяжелым грузом.
Но Зоэ не желала ничего слышать.
Жозефина не сводила глаз с Зоэ, словно ласкала ее взглядом, и думала: «Я нашла ее, вот она, передо мной». И как бы невзначай касалась пальцем ее руки, чтобы убедиться, что она рядом, брала ее за руку, гладила и ощупывала, закладывала ей прядь волос за ухо, не в силах сдержать бессмысленную улыбку.
– Ты меня не слушаешь! – сердилась Зоэ.
– Я думала, что умру. Дай мне хоть дух перевести!
– Я хочу жить с Гаэтаном. Я остаюсь здесь. Я узнавала, имею право.
– А как вы будете жить? Вам же по шестнадцать лет всего!
– Разберемся как-нибудь. Я пойду работать. И Гаэтан тоже. Ну хотя бы будем вместе. Тебе-то наплевать, у тебя есть Филипп!
– Ты еще слишком молода, чтобы выходить замуж.
– Это только ты так считаешь!
– А как тебе вообще пришла в голову идея свадьбы?
Первый раз за все время с того момента, как они встретились, лицо Зоэ озарилось улыбкой.
– Ты и правда хочешь это знать?
Жозефина кивнула.
– Я читала «Гордость и предубеждение» Джейн Остин… Там была пара влюбленных, которая бежала в Гретна-Грин, чтобы пожениться. Вот я и решила тоже так сделать.
Жозефина обещала ей, что они вернутся жить в Париж.
– С Гаэтаном?
– С Гаэтаном.
– Он
будет жить у нас?– Для начала вернемся в Париж. А там посмотрим.
– Я никуда отсюда не уеду, пока ты не поклянешься мне, что он поедет с нами. Он не может жить со своей матерью. Она вечно в депрессии, мамуль, то плачет, то хохочет, горстями ест таблетки, курит, угрожает ему выпить жавелевой воды [27] .
– Ну, мы с ним поговорим.
– А Филипп? Как ты думаешь, он согласится?
Филипп ничего не ответил. Или нет, что-то все-таки сказал. Долго молчал и в пабе в Гретна-Грин, когда Гаэтан и Зоэ пошли за своими сумками в хостел, где они остановились, а потом поднял глаза на Жозефину, заключив ее своим взглядом в капсулу, словно они были одни на свете, и произнес следующие слова:
27
Хлористый раствор для отбеливания тканей.
– Тебе решать…
Она онемела, в горле застрял ком, ни слова не могла выговорить. И не могла выбрать между своей любовью и своим ребенком. Она нервно потерла руки, заломила кисти, углы губ страдальчески искривились, и она нахмурила брови, чтобы не расплакаться. Она знала, что не сможет сделать выбор, но знала также, что уедет вместе с Зоэ.
Пришлось вести переговоры с французским лицеем, объяснять им, что да, это безумие, но тем не менее заканчивать школу Зоэ будет не здесь.
– В этом году экзамен по французскому языку, мадам Кортес. Очень важно, чтобы Зоэ сдала его.
– Я знаю, месье Валентен, я знаю… Я погляжу, может быть, ее возьмут в тот лицей, где она раньше училась.
– Вы делаете большую ошибку.
Филипп каждый день ходил в контору, оттуда после обеда заезжал на Мюррей-Гроу, домой возвращался поздно. Целовал ее в лоб, наливал стакан бордо, прихватывал горсть орешков кешью, горсть миндаля, брал газету и располагался в салоне всегда в одном и том же кресле, всегда под одним и тем же абажуром. Вежливый, прохладно-отстраненный. Рассеянный. В нем не чувствовалось враждебности, но он как-то притих.
– А с тобой он, наверное, такой же задумчивый? – спросила Жозефина у Ширли.
– Я бы сказала, он работает и общается на автомате. Невозможно его как-то растормошить, разговорить.
– Но почему он ничего не рассказывает?
– Потому что мужчины не имеют привычки выговариваться. Они замыкаются в свою скорлупу, ходят задумчивые и не рассказывают ничего до тех пор, пока не справятся со своей проблемой. Откуда я это знаю? Мне сам Филипп объяснил.
– Как же мне плохо, Ширли, все внутренности будто свело и не получается ничего проглотить.
– Везучая ты! Я вот, когда переживаю, проглатываю тонны сладкого и жирного, толстею, смотрю в зеркало – и после этого хочется прыгнуть с балкона.
– Ты мне скажешь, если у него кто-то появится?
– Скажу, обещаю.
– Ты мне как сестра.
– Даже больше, чем сестра!
– Я буду волноваться. Он такой обаятельный… Я, по всей видимости, делаю страшную глупость.
«Это уж точно, – думала Жозефина, заказывая два места на “Евростар”, – женщина никогда не должна покидать такого мужчину».