Звезда в оранжевом комбинезоне
Шрифт:
Эдмон повернулся на каблуках и вышел.
Он шагал по коридору и чувствовал, как взгляд Дюре сверлит ему спину.
Ему было все равно. Слишком долго он был трусом, надоело.
– Ну что ты там засел, Эдмон, иди уже ложись спать! – закричала Соланж Куртуа из коридора.
– У меня на проводе Нью-Дели. Оставь меня в покое.
– Никого у тебя нет на проводе. Ты все в свои эти старые колесики играешь!
Эдмон ничего не ответил.
Он услышал шаги жены на лестнице: она спустилась на несколько ступенек, остановилась в нерешительности, потом пошла наверх.
– Только не нужно тогда завтра вечером жаловаться,
– Оставь меня в покое! – рявкнул он из-за двери кабинета.
– Как знаешь! – сказала она и отправилась в спальню. Села на край кровати. Проворчала: «В конце концов, это же он устанет, а не я! Лишь бы нормально выглядел там, у Дюре…»
Она сняла халат, застегнула свою теплую ночную рубашку и легла на правый край кровати. Это была ее сторона. Она почувствовала легкую отрыжку от ромовой бабы. Завтра вечером она не станет есть десерт. Ее изрядно пучило. И не забыть принести им бутылочку хорошего вина. Дюре в Сен-Шалане считаются влиятельными людьми.
«А кого они еще пригласили? – задумалась она, разминая в пальцах беруши. – Нужно, чтобы я спросила у Маризы Дюре, какое мне лучше выбрать платье». Она вставила в уши беруши, покрутила, чтобы было поудобнее, приплюснула пальцем. На минуту расслабилась, потом составила в уме список дел, которые нужно будет сделать завтра, натянула одеяло и уснула.
Было уже за полночь. Адриан и Стелла лежали рядом, она положила голову на его грудь, он положил свою мощную руку ей на бедро. Мужчина и женщина составили одно целое, как две детали пазла. Наполненные непередаваемым счастьем, они оба были не такие уж мастера красиво выражать свои мысли. Открывали рот, чтобы заговорить, и тут же закрывали, не в силах вымолвить ни слова.
Окно было раскрыто настежь, так, чтобы при первом же подозрительном шорохе Адриан мог впрыгнуть в джинсы и сапоги, спуститься в подвал, войти в подземный ход, исчезнуть в недрах земли. Не пойман – не вор! «Ты не достанешь меня, Рэй Валенти!» Они не боялись. Они просто принимали необходимые меры предосторожности.
И слушали звуки ночи.
Старались вычленить каждый звук. Адриан произнес со своим легким акцентом: «Ночь – это мое царство». Стелла улыбнулась, она-то на самом деле знала ночь еще лучше, чем он.
Они слушали шелест ветвей, крик совы, голос филина в ответ, гоготание гусей, которых тревожит любая мелочь.
– Какие у тебя привратники! – сказал Адриан. – Ты с ними можешь чувствовать себя в безопасности.
– А вот это кто, ты знаешь?
Адриан прислушался и покачал головой.
– Это попискивают землеройки… – сказала Стелла.
– Не люблю их. Они так и шмыгают у нас в подземном ходе.
Ежик-гурман, причем постоянно один и тот же, пришел, чтобы покопаться в собачьих мисках. Слышно было, как он тыкается мордочкой в металлические стенки и стаскивает миски на землю.
Адриан спросил:
– А это что за звук?
– Это ежик. Я забыла спрятать сегодня остатки собачьего корма, и он тут же воспользовался своим шансом!
Они засмеялись. Расплели узел тел, откатились друг от друга, улеглись свободно.
– В следующий раз, – сказал Адриан, – мы переночуем на дереве и возьмем с собой Тома.
Адриан построил большую платформу на том дереве, где она скрывалась в юности. В двадцати метрах над землей. Прочную, на надежных канатах. Они покачивались и вдыхали ароматы ночи. Том обнимал отца и мать за шею и пытался подражать крикам зверей и птиц. Адриан рассказывал ему, как скрыться от напавшего медведя: ты отступаешь и при этом машешь руками и непрерывно
что-нибудь говоришь. Том смотрел на него с восхищением. Стелла улыбалась, счастливая, оба ее любимых мужчины были с ней.Дикая курочка победно закричала.
У Стеллы загорелись глаза.
– Готово дело! Она снесла яйцо!
– Прямо посреди ночи?
– Эти курицы – вредные стервы. Достали меня! Прячут яйца, втихомолку высиживают, и вот я оказываюсь с дюжиной цыплят, которые пожирают мой салат и ломают загородки! Ты сам увидишь… Через тридцать секунд петух заорет, словно это он сам снес!
И закричал петух, ликующе и победоносно, он так драл горло, что всполошились и загоготали гуси, а голуби сорвались с места, взлетая в небо.
– Какой гвалт поднялся!
– Представляешь, как мы живем! Другие пары обсуждают вечеринки, друзей, а мы здесь слушаем голоса зверей и птиц, завывания ветра и шум деревьев.
– Да ты бы возненавидела эту социалистическую жизнь, если бы мы в нее вписались!
– Надо говорить «социальную», а не «социалистическую».
– Ну, так, значит, возненавидела бы социальную…
– Но я могла бы надевать красивые платья, и ты сходил бы с ума от ревности.
– Ну попробуй и вот увидишь, я даже бровью не поведу!
– А вот спорим! Все, не сходи с места и закрой глаза. Я сейчас вернусь. Обещаешь не жульничать?
– Обещаю.
Он закурил сигарету и потянулся, почесывая грудь.
Она выскользнула из его объятий, соскочила с кровати, скользнула в ванную.
В маленьком окошке сияла луна. Полная, яркая, белая с серым. Похожая на беременную самку, налитую жизненными соками. Казалось, она следит за Стеллой взглядом, оберегает. Стелла почувствовала себя легкой, грациозной, женственной.
Адриан. Его внимательные серые глаза, его нежная, как у женщины, кожа, его полуулыбка, которая почти никогда не становится широкой, спокойной. Высокорослый воин с волосами цвета меда, который хранит ее, ведет ее за собой.
Он играет в прятки с Рэем Валенти. Рэй жаждет его крови. Хочет, чтобы пара жандармов препроводила Адриана до границы и выставила из страны. Вымести поганой метлой беспаспортного бродягу! Потому что он – возлюбленный Стеллы, первый человек, который смог приблизиться к ней – после того ножа внизу живота грозовой ночью. Человек, который мог насмешить ее до слез. От счастья она танцевала на кухне: «Once I had a love and it was a gas. / Soon turned out had a heart of glass…» Ради него она хотела надевать красивые платья, накрывать стол со свечами, жарить цыпленка по особому рецепту. Даже когда его не было рядом, она представляла, как он смотрит в ее глаза сибирской хаски, на ее черные ресницы и непослушные светлые волосы, дыбом стоящие на макушке.
Стелла его сразу заприметила на «Железке».
Он явился рано утром, в руке узел с пожитками, майка его была порвана, куртка засалена. Он был небрит, грязные волосы прилипли ко лбу. Он что-то бормотал по-английски. Жюли поговорила с ним в своем кабинете и поставила его на сортировку. Он работал как вол, никогда не отлынивал. Стелла издали наблюдала, как он поднимает тяжелые металлоконструкции, даже не поморщившись. И всегда эта полуулыбка, которая, казалось, говорит: легче, легче, и ловкие руки в толстых перчатках ворочают тяжести, и капли пота застывают на черном от пыли и сажи лице. Он часто разговаривал с Морисом, Хусином и Бубу, они учили его французскому. Учился он быстро. Она делала вид, что не обращает на него внимания, но ее глаза постоянно возвращались к нему. Он выпрямлялся, ловил ее взгляд. Она отворачивалась.